Непрощенные

Во дворе школы – небольшая детская площадка с железными трубами «лабиринтика». По непроходящей детской привычке я взгромоздилась на них и принялась слушать только что проявившихся из небытия Ночных Снайперов. Это было время новой волны теток в русском роке, которых стремительно и удачно раскручивали радиостанции «Максимум» и «Наше Радио». Альбом Земфиры «Ромашки» мы знали наизусть, а Чичеринскую «Ту-лу-лу» сначала называли попсой, а потом сами же орали пьяными голосами под чужими окнами. Когда и та, и другая порядком поднадоели, нашим жаждущим ушам предоставили «31-ую весну», а затем и полноценный альбом «Рубеж» Сургановой и Арбениной. Вот его-то, сидя на прохладных голубых трубах, я и слушала.

И в это небо

И в эти звезды

И в эту нежность

И в этот ежик

Наяву, наяву, наяву!

И тут меня осенило.

Это ведь про Вовкин «ежик» поет Арбенина! А может, это пою я? Это ведь мое чувство! Мое! Чувство?

Мир сразу же стал другим. Из безмятежного он превратился в трагичный.

Однако трагичность его я осознала не сразу, ибо был еще Слава Морозов.

Мороз

Небо, звезды, рек серебро да костров горячая медь…

К. Кинчев

Лет в 14 папа выдал мне замечательную книжку Вильяма Козлова про войну. Главный ее герой, Витька Грохотов, очень мне нравился. И тут, перечитывая от нечего делать на даче эту книжку, я решила, что Грохотов похож на Славу Морозова.

Славка был из тех пацанов, что очень быстро взрослеют. У него были глаза рыси – раскосые монгольские глазища, то серые, то отчаянно синие, как вода в сентябрьском озере в ясный солнечный день. Он был отвратительнейшим подростком. Позволял себе едкие, жестокие, откровенные высказывания – и все кивали и смеялись, и никто не мог послать его на хуй, настолько он был обаятелен и тверд. Мог стащить майку с любой девчонки. А мы любили его, презирали и ненавидели одновременно.

Вместе мы ходили на сборища толкиенистов в Нескучный сад по четвергам. У меня была деревянная катана и короткий гладиус, по слухам и каким-то дешевым фентэзи, оружие друидов во времена короля Артура. Славка был недоступен, как любой четырнадцатилетний, когда тебе шестнадцать. Приходилось встречаться с теми, кто постарше, чтобы не ударить в грязь лицом перед подругами. Связь с ним казалась запретной, даже невозможной.

Несколько сезонов подряд на осенние каникулы мы большой компанией детей и родителей мотались в Крым – побродить по пещерным городам, посмотреть на ноябрьские звезды, просто побыть вместе. Ехали на поезде до Бахчисарая, ночевали под Чуфут-Кале, утром лезли наверх, в крепость. Там ловили ртом и носом свежие воздушные массы, пришедшие с Черного моря, грелись под останками солнца, валялись в сухой колючей траве, пытались друг другу понравиться и делали вид, что нам наплевать.

Зимой одиннадцатого класса мы ездили кататься на лыжах по лесу, но уже вдвоем, без свидетелей. Часто по нескольку раз в неделю и в учебное время. Я всегда любила зимние елки. Иногда с нами ездила Славкина старшая сестра. Она глядела на брата, склонив голову набок, улыбалась и говорила: «Эх, такого бы мальчика!». Я молча с ней соглашалась.

Однажды в начале лета мы поехали с ним на байдарке. Он, я и его друг. Парни ведь всегда берут с собой друзей, когда боятся остаться наедине с девушкой. Я как раз только приобрела замечательный бикини в разноцветную полосочку. И вот плывем мы втроем по коричнево-зеленой реке Истре, словно по вьетнамским джунглям, мальчишки гребут, я сижу посередине и глазею по сторонам в поисках крокодилов.

И вдруг началась жуткая гроза. Молнии, гром. Берега отвесные, градусов под шестьдесят, и все в мокрой крапиве. То есть единственное растение, которое росло на этих склонах, была крапива.

Совместными усилиями мы пришвартовали байдарку и, цепляясь за то, что росло на склоне, вылезли наверх как раз в тот момент, когда дождь кончился и солнце косыми лучами, еле пробивающимися через приовражные кусты, осветило наш маленький мир. Мир, в котором было очень холодно в новом полосатом бикини. Было принято коллективное решение разжечь костер. На растопку Славка волевым решением пустил мой учебник истории. Пройдя этот несложный тест на выживание, мы через каких-то полчаса наворачивали макароны с тушенкой и чувствовали себя героями.

Однако на этом наше романтическое путешествие не закончилось. Гроза, на самом деле, застала нас в самом начале маршрута, а впереди было еще несколько похожих друг на друга и слившихся воедино часов утомительной ночной гребли. Мобильников тогда еще не было, родителям было обещано вернуться до ночи. Да и ночевать было особо негде – ни палатки, ни еды, ни водки. Пришлось грести до победного, то есть до шоссе, на котором нас уже полночи ждали родители Славкиного друга. Довольные, что нас не съели волки и крокодилы, мы завалились на заднее сиденье «девятки» и Славка вдруг очень-очень крепко меня обнял.

***

– Немедленно – я сказал – немедленно!! выезжай домой!! – орал в телефонную трубку отец.

– Пап, ну как я приеду, метро уже два часа как закрылось!

Трубку из моих трясущихся рук взял отец Славки, дядя Али. До этого он сидел перед телевизором и размеренно поглощал «Балтику Тройку», ящик которого отдыхал возле его старенького кресла.

– Жень, ты че, охуел? – задал он вполне резонный вопрос. – Никуда она сейчас не поедет… Что? Ну давай, езжай, только я тебе – ик! – дверь не открою.

Мы со Славкой сидели на первом ярусе их с младшим братом двухэтажной кровати с видом двух загнанных в угол и поджавших уши суповых кроликов.

– Все, идите есть, – объявил дядя Али.

Ох, какими же вкусными были сваренные тетей Леной пельмени из магазина!

И какой мягкой была кровать, в которую нас отправили Славкины родители! Полюбас других кроватей в доме не было, сверху спал маленький Мишка.

Как только тетя Лена выключила свет, я почему-то со страхом выскочила из кровати и уставилась в темноту окна. Как будто в отчаянии схватилась за занавеску, сжала ее в кулаке. Всегда тяжело избавляться от воздушных замков, заботливо выстроенных бессонными ночами в ожидании романтических рассветов. Недолго думая, Славка подошел и крепко прижал меня. Именно прижал, впиваясь всеми пальцами мне в живот. Быстро сориентировавшись, пробрался под майку, пересчитал ребра, схватился за грудь со всей подростковой жадностью.

– Осторожно, Слав, меня же не отбирают! – напряженно прошептала я.

– Конечно, куда ты денешься!

Через какие-то минуты мы уже снова были в кровати, и я металась между ним и стеной, отворачиваясь одними частями тела и подставляя другие, и чувствовала внутри себя такое счастье, что давало возможность взлететь между спящими под дождем весенним домами. Он искусал мне все губы, нежности не было, но была власть. Господи, и откуда она бралась в нем? Почему у одних есть, а у других нет?

Не он, просто одно его присутствие прижимало к кровати. А дождь за окном все лил и лил. Наутро прекратился. Я влезла в старые обрезанные джинсы и Славкину черную майку «Металлика» с надписью “The God that Failed”, потому что своей не нашла. Славка еще спал. Все остальные были на работе. Проходя мимо зеркала, я поглядела на себя и чуть не заплакала.

О Господи, – думала я, – ну разве нормальные девочки так одеваются? Я глядела в зеркало, и то, что я в нем видела, вызывало лишь жалость и презрение – разодранные коленки, растрепанные волосы, черная Славкина майка и засосы на шее. Гордо торчали вверх лишь искусанные соски.

По выходным наша крымская компания выезжала с палатками в Подмосковье. Чаще всего на Истру. Палатки ставили на холме, среди высокого светлого леса, пели, много и под гитару, на неровной, но уже вытоптанной полянке натягивали сетку, играли в волейбол.