Страница 4 из 5
Причины этого наплыва скумбрии одесситы объясняли по-разному. Наиболее реальной выглядела следующая версия: скумбрию преследовала рыба-хищник паламида, которая буквально висела над косяками скумбрии. Если скумбрию солили в бочках, то паламиду ловили и жарили на сковородах. Такое рыбное богатство наблюдалось у берегов Одессы лишь в предвоенные годы, и не более одной недели. Эту неделю запомнили многие жители города на долгие годы.
С раннего возраста я очень увлекался чтением. Читал все: и художественную литературу (классиков, современную и зарубежную литературу), и научно-популярную.
И первым, кто привил мне потребность в чтении, был брат Мирон. Он читал очень много. Всегда перед сном его можно было видеть с книгой в руках. Я расспрашивал его о том, что он читает. Часто брал книги, прочитанные им.
Меня удивляла его способность доставать интересные книги в самых различных местах – кроме библиотек, у друзей, родственников, соседей.
Мирон пытался научить меня быстро читать, что ему удавалось за счет пропуска отдельных мест в тексте. Я так и не смог овладеть этим методом чтения.
Где-то лет с тринадцати-четырнадцати очень увлекся классической западной литературой. Уезжая из Одессы, в эвакуацию сумел захватить с собой несколько книг. Помню, с какой жадностью я читал исторические хроники Шекспира, произведения Байрона, Диккенса.
Памятные встречи с родней
Вспоминаю два события тех лет, оставивших в памяти особое впечатление.
Первое произошло в 1935 году: к нам в Одессу приехал американский дядюшка Абрахам Красне со своим семейством. Где-то в начале ХХ столетия он эмигрировал из России в Америку. Его фамилия в действительности, как и девичья фамилия моей матери, была Краснощекий. В Америке он преобразовал ее в «Красне». Эта фамилия была хорошо знакома в Нью-Йорке благодаря широко известной в Америке компании по производству пищевых продуктов, принадлежавшей Абрахаму.
Остановился он со своей женой Мэри в гостинице «Лондонская» на Приморском бульваре.
Впечатлений от встречи с американскими родственниками хватило на много лет. На третий день их приезда мы были приглашены к ним. Для меня посещение лучшей гостиницы в городе с ее необыкновенным убранством, шикарной мебелью в просторных комнатах, где они разместились, свежи в памяти до сих пор. Меня несколько удивило большое количество родственников, которые заполнили прекрасные апартаменты. Я почти никого не знал. Спросил маму – она тоже почти никого не знала. Видимо, об этом визите гостя из Америки даже самые дальние родичи каким-то образом были осведомлены и явились со своими близкими.
Дядя Абрахам то и дело уходил в другие комнаты своего номера и возвращался с подарками, которые вручал жаждавшим получить что-нибудь для своей «мешпухи». Уже не помню, что досталось маме и отцу, но хорошо помню, что преподнесли мне. Прежде всего на меня надели кожаную курточку. В те времена это был необычайный подарок. Потом Мэри, жена Абрахама, вручила мне авторучку. И эта вещь была в то время большой редкостью у нас.
Я поблагодарил и сразу подумал, как эти подарки будут расценены моими сверстниками. Больше всего завидовали авторучке. Ее потом рассматривали соседские ребята, школьники. Все восхищались этим подарком и смотрели на меня как на счастливого человека.
Через три дня напротив нашего дома остановился шикарный «линкольн», и из него вышли Абрахам с Мэри и направились к нам. Я сразу выскочил из подъезда и подошел к автомашине. Там уже стояло несколько мальчишек из нашего двора. Мы рассматривали авто. Внутри за рулем сидел шофер. Самое большее, что мы могли позволить себе, – дотронуться до корпуса, провести рукой по капоту. Однако это оказалось не так безобидно. То ли корпус машины был под электричеством, то ли еще что, но руки пришлось отдернуть: ударило током. Мы, мальчишки, не вступили в контакт с шофером и решили, что он подключил электричество, чтобы нас отогнать. Еще и еще раз убедились в том, насколько все в этих автомашинах продумано их создателями.
Вскоре наш гость со своей женой уехал в Нью-Йорк. Потом, кажется, через год, а может быть, два, они снова приехали в Одессу. В этот раз с ними была дочь – красивая девушка лет двадцати-двадцати двух, которая сразу проявила интерес к Саше, моему брату. Вместе они гуляли по бульвару, центральным улицам. Саша вроде бы чуть говорил на английском, и этого хватало им, чтобы немного объясняться. Слушая разговоры старших, я понял, что молодые родственники прониклись чувством взаимной симпатии.
Но на этом все и кончилось. Отъезд дяди из СССР положил конец нашему общению с зарубежными родственниками. Правда, в самое тяжелое время – в 1943 году, когда мы жили в эвакуации в городе Джамбуле, неожиданно получили извещения на две посылки из США. Это оказались продовольственные посылки. Их содержимое в то время, когда хлеб и основные продукты мы получали по карточкам, было существенной добавкой к нашему рациону. Помню, в посылке было две банки тушенки, три банки сгущенного молока, конфеты, печенье. Мама распределила все это богатство на несколько дней. Мы еще долго вспоминали вкус этих гостинцев.
Сразу же отправили благодарственное письмо. На этом все закончилось. Надежды на регулярность этой помощи быстро рассеялись, так же как не дали результата и наши попытки в послевоенный период связаться с дядюшкой. Спустя много лет, будучи в Нью-Йорке, я пытался найти наших родственников. Но все это оказалось тщетным: то ли дядюшка умер, то ли его родственники, мало общавшиеся с нами, просто забыли о нашем существовании. Может быть, это было к лучшему – во всяком случае, в анкетах мы уже не писали о том, что имеем родственников за границей, что избавляло нас от множества тревог и неприятностей.
Второе событие произошло летом 1937 года. Вместе с родителями мы отправились в Киев, в гости к родственникам с отцовой стороны. Их было довольно много. Мы остановились у папиной сестры тети Ханы. Тетя Хана со своей семьей – мужем Лузиком, старшим сыном Абрамом (Аркадием) и младшим сыном Арончиком – жила на втором этаже в доме на Брест-Литовском шоссе. Рядом с этим домом был сарайчик, – отдельное помещение, где размещался скот: коровы, овцы, поросята. Рано утром тетя Хана ходила в этот сарайчик доить корову, ухаживать за другой живностью, а уже к девяти утра готовила всем завтрак.
Дядя Лузик работал на мясокомбинате. Он очень хорошо разбирался в достоинствах животных, всегда восхищался хорошо сложенными коровами, овцами. Однажды шли мы по улице, и по мостовой вели корову. И вдруг мы услышали его восторженные слова об этой буренке: «Какие бока! Какое вымя! Какая морда! Какая походка!» И так было всегда, когда ему встречались хорошие коровы.
Тетя Хана была энергичной женщиной, трудилась весь день. Она очень рано похоронила дочь, но двое сыновей были рядом. Один из них – старший Аркадий – стал чиновником, другой (Арончик) – почти мой ровесник (ему тогда было двенадцать лет) – в тот наш визит водил меня по Киеву, показывал городские достопримечательности.
Помню, очень сильное впечатление на меня произвел Успенский собор в Киево-Печерской лавре, парки на правом берегу Днепра. Хорошо запомнил Владимирскую горку, бульвары в центре города, Крещатик, Банковскую улицу с замечательными особняками, Центральный рынок.
Однажды Арончик, с которым я очень сдружился, предложил мне поехать на станцию, где обучали плаванию и гребле. Мы довольно регулярно ездили туда, занимались греблей, обучались плаванию, и вот именно там я всего за месяц овладел навыками и того, и другого. Был очень горд, приехав в Одессу и зайдя на пляж на 10-й станции Фонтана: пошел на глубину и поплыл. Радость была большая. С тех пор я почти ежедневно плавал, испытывая и удовольствие, и гордость.
С Арончиком с тех пор я больше не виделся. Когда началась война и немцы подошли к Киеву, он отказался эвакуироваться с родителями и пошел в ополчение. Сражался и погиб под Киевом.