Страница 3 из 5
Международный военный трибунал
При всем этом он оставался нашим заботливым и добрым братом, не переставал помогать в любой ситуации. У него было много чему поучиться. Будучи старшим научным сотрудником в Институте государства и права, Аркадий строго придерживался выработанного режима дня. Обычно его трудовой день начинался в девять часов утра. Работал он преимущественно дома. Утренние часы были святыми. До двух часов дня он сидел и писал, а мы с Мироном, жившие рядом, старались не беспокоить его. Лишь изредка он выходил из своего кабинета и разговаривал с нами.
Своим даром юриста-международника и богатейшим опытом он делился со многими друзьями. Помню, как однажды сидел с ним и раздался звонок. Звонили из «Политиздата» и просили его написать книгу о Нюрнбергском процессе для юношества. После этого звонка он долго уговаривал меня взяться за эту работу, обещал помочь, быть ее редактором. Но я в это время «рожал» свою диссертацию и по срокам, предложенным «Политиздатом», не мог за это взяться. Потом очень сожалел.
Нюрнбергский процесс. Показания дает фельдмаршал Паулюс
На встрече Аркадия Полторака с маршалом Жуковым в Институте государства и права. Здесь они обменялись своими мемуарами
Не только я, но и братья воспринимали его как самого родного человека. Его ближайшими друзьями были известный юрист и писатель Лев Шейнин, председатель Верховного суда СССР Л.Н. Смирнов, писатели Борис Полевой, Константин Симонов, юрист Е.Б. Зайцев. Он часто встречался с ними и под их влиянием начал пробовать себя в различных жанрах литературы, кинематографии. Вместе с Е.Б. Зайцевым они написали несколько книг, выступили в качестве авторов сценариев художественных фильмов.
Я всегда гордился достижениями брата и не переставал радоваться его успехам.
Школьные годы
В свободное от учебы время у мальчишек нашего двора были занятия самые разнообразные. Конечно, все мы любили море, но, к сожалению, нас одних не пускали на пляж. Иногда отпускали со взрослыми соседями.
Довольно долго, по одесским меркам, я не умел держаться на воде и завидовал тем, кто, доходя до уровня плеч, смело отталкивался ногами от дна и плыл к флажкам. Однако в десять лет меня все же научили плавать, но это случилось не в Одессе.
Море меня, как одессита, притягивало очень сильно. Но все мои попытки научиться плавать часто заканчивались тем, что я вылезал из моря продрогший и наглотавшийся морской воды. Однако странное чувство я испытывал потом, купаясь в пресноводных реках или озерах: мне казалось ненормальным ощущать во рту вкус пресной воды, а вкус морской воды представлялся нормальным.
Всегда любил слушать рассказы взрослых о морских путешествиях, контрабандистах, которые в XIX веке часто высаживались на берегах под Одессой в катакомбах, устраивали там свои базы и через тайные ходы входили в город – часто в его центре. Надо сказать, что рассказы о катакомбах всегда волновали ребят, и мы старались найти подтверждение рассказам взрослых о том, что город стоит на песчанике, который уже много лет разрабатывается как строительный материал.
Нам, мальчишкам, хотелось самим добраться до катакомб. Кто-то подсказал, что в подвалах нашего дома можно найти проход в катакомбы. Вооружившись фонариками и кусками труб, мы около двух недель спускались в подвал, где искали возможность расширить встречавшиеся небольшие отверстия, чтобы пройти в хорошо различимые коридоры из песчаника. Для этого долбили кусками труб небольшие отверстия в перегородках из того же песчаника. Но все было тщетно.
Спустя много лет после Великой Отечественной войны я побывал на экскурсии в катакомбах. Кроме того, представления о катакомбах сложились, опять же, в послевоенное время после посещения одного из художественных музеев, расположенного в бывшем княжеском особняке на Херсонской улице, ведущей от центра города вниз, на Пересыпь. Здесь, после просмотра картин западных мастеров в залах второго и третьего этажа, экскурсовод предложила спуститься в подвальное помещение, откуда длинный и узкий каменный коридор вел к морю. Мы долгое время шли этим коридором с фонарями и добрались до огороженного места, за которым был виден провал. За ним еле-еле слышался плеск воды. По свидетельству экскурсовода, там, внизу, был небольшой заливчик, примыкающий к каменному коридору, по которому ходили контрабандисты. По этой дорожке они шли, попутно складывая товары, привезенные из дальних стран.
Так спустя много лет раскрылась тайна катакомб, которая в детстве волновала нас, мальчишек, и побуждала к различным действиям.
Были в детстве и другие развлечения и запомнившиеся дела. С друзьями я ходил по городу, все больше узнавая его. Недалеко от нас, рядом с вокзалом, была зеленая зона типа парка – Куликово поле. Сюда мы часто ходили, бродили между деревьями и кустарниками.
Одним из популярных занятий здесь была ловля тарантулов – больших пауков. Они зарывались глубоко под землю, оставляя круглые отверстия на поверхности земли. В эти отверстия мы опускали на веревочке куски смолы, за которые хватались тарантулы. Быстро выдергивая веревочку, мы либо убивали их камнями, либо собирали для коллекции. Это было увлекательное занятие. Сами пауки были огромные, лохматые и страшные. Ловить их было опасным делом: их укус был очень болезненным. Чтобы избежать его, нужно было быстро накрыть паука стеклянной банкой, а затем осторожно выпустить его в сосуд для длительного хранения. Коллекция пойманных пауков разного размера была предметом гордости.
Еще на Куликовом поле росли кусты дикой маслины. Мы часто обрывали ее и ели. Однажды нам попался куст с большими ягодами. Мы долго его обирали и ели маслины. Когда я пришел домой, все признаки отравления были налицо: боли в животе, температура, головокружение. Доставил матери два «приятных» дня.
Однако это не было единственным «лакомством», которым мы объедались в те годы. Еще помню деревья акации, на которые мы забирались, чтобы сорвать как можно больше сладковатых цветков и съесть их. А результат этих «пиров» был тот же – сильное отравление, боли в желудке, рвота.
Были, однако, в детские годы и приятные вкусовые ощущения от типичных черноморских продуктов. На всю последующую жизнь запомнил вкус жареной черноморской скумбрии, которая буквально таяла во рту. Этот вид скумбрии отличается от атлантической. Одесситы солили ее, коптили, и все это богатство продавалось на Привозе, куда мы с матерью ходили довольно часто в Рыбный корпус.
Во второй половине дня вдоль корпусов лежали биндюжники – одесские грузчики, доставлявшие рыбу на рынок. Однажды, проходя с матерью мимо Рыбного корпуса, я громко чихнул, и вдруг со стороны лежавших биндюжников раздались пожелания: «Вер гелеймт» («Чтоб ты околел!»). Это еврейское выражение схоже со словами «вер гезунд!» – «будь здоров!» Будучи уверенным, что мне пожелали здоровья, я повернулся в их сторону и сказал: «Спасибо». Раздался взрыв смеха. Так развлекались одесские биндюжники.
В Одессе скумбрию любили все. Когда она исчезла, пошли различные слухи о причине этого. Наибольшей популярностью пользовался сказ о том, что турки перегородили пролив Босфор металлической сетью, чтобы рыба не могла пройти в Черное море.
Еще одна история о скумбрии, любимой одесситами рыбе. Однажды рыбаки, ловившие скумбрию в открытом море, поразились большому количеству косяков этой рыбы. На следующий день скумбрия стала выбрасываться на берег. Не раздумывая долго, многие жители города стали на пляже буквально хватать бившуюся у ног рыбу, складывать в бочонки, принесенные заранее и опущенные на песчаные отмели, и солить ее.