Пепел Бикини

– Ацу… Умэ… – позвал он одним дыханием. Он почувствовал, как жена склонилась над ним, и теплая капля упала ему на лоб. Ему захотелось утешить ее, приободрить, сказать, что горевать не надо, что он совсем не боится смерти и что, если он умрет, ей помогут – ей, и детям, и старой Киё, – но не было сил пошевелить деревенеющими губами. Легкий, едва ощутимый укол в плечо – они опять вводят ему в кровь этот… как его… Название лекарства ушло из памяти. Да это и неважно. Наивные люди эти доктора – думают, что еще не все потеряно. Неужели он один понимает, что это конец? Чего же тогда стоят все они, лучшие врачи Японии и Америки? Но при чем здесь Америка?.. Почему американские врачи так любезно предложили свои услуги? Они же никогда раньше не лечили японских рыбаков. Ах, да, ведь он для медиков всего лишь мору-мотто – подопытная морская свинка. На его организме они познают, что бывает с человеком, когда он попадает под «пепел смерти». Полгода они внимательно наблюдали, как отчаянно борется его организм с невиданной болезнью, борется и сдает одну позицию за другой. Сначала сдалась кровь, затем сердце, печень, мозг… Сколько времени он был без сознания? Кажется, сейчас конец сентября? Значит, месяц…

Он услышал прерывистый шепот и плач жены: она просила кого-то сделать что-нибудь для его спасения, не дать ему умереть. Значит, она тоже знает, поняла. Бедная маленькая Аду! Каково ей будет с двумя девочками и старухой матерью? Нет, как он ни храбрится, а умирать все-таки страшно. Страшно и бессмысленно. Кто эти люди, пустившие в ход такие чудовищные силы смерти? Зачем это им понадобилось? Против кого они хотят их направить? И почему именно он, Сюкити Кубосава, сорокалетний честный рыбак, должен был оказаться первой жертвой этих страшных сил? И почему вообще кто-нибудь должен стать их жертвой? Он вспомнил, как рыбаки смеялись над Тотими, когда тот отговаривал их плыть к Маршальским островам. «Почему мы не послушались его? Голод… Это все наделал голод. Нет рыбы – нет заработка. Нет рыбы – хозяин выгонит тебя с работы, и тогда любуйся на голодных детей, на измученную жену, на умирающих стариков. Не послушались Тотими…» Но ведь другого выхода не было. И вот перед рассветом ослепительные вспышки, громовые раскаты, а затем – белый порошок, падающие с неба: белый пепел, пепел смерти. «пепел Бикини». Если бы они знали об этом тогда…

Теплые нежные пальцы сжали его ладонь, но он не мог ответить на пожатие. Ледяной холод полз к груди, окружал сердце, останавливал дыхание…

В этот день Япония узнала, что Сюкити Кубосава, радист рыболовной шхуны «Счастливый Дракон», умер.

Полковник Нортон раздраженно швырнул в папку телеграмму из Вашингтона и накричал на сотрудников.

Мотоути, кусая губы, чтобы не заплакать, судорожно мял и разглаживал газету. Сэндо Тотими тихонько молился. Одабэ лежал, завернувшись с головой в одеяло. Хомма громко всхлипывал, размазывая по лицу слезы.

Директор госпиталя Токийского университета заперся в своем кабинете и до вечера просидел один, уронив на руки лысую голову. Когда стемнело он, не зажигая света, достал из шкафчика бутылку сакэ и чашечку.

В помещении профсоюза рыбаков Коидзу заплаканные женщины делали траурный венок. Угрюмые рыбаки молча курили перед входом.

Пустовали кафе, кинотеатры, варьете. По опустевшим улицам разъезжали на американских «виллисах» усиленные наряды полиции.

Но народ молчал. И было в этом молчании нечто зловещее. Власти искренне предпочли бы этой настороженной тишине шумные, многотысячные демонстрации.

Долой!

Губернатор чувствовал себя в самом идиотском положении, в какое только может попасть государственный чиновник. С одной стороны, он был обязан почтительно выслушивать и ревностно выполнять все указания сверху. С другой стороны, как раз в данном случае он не хотел повиноваться. Правда, на первый взгляд дело казалось пустяковым. Завтра в Коидзу состоятся похороны несчастного Кубосава. Правительство, пребывая в своем первородном страхе перед коммунистами, предложило обеспечить порядок на кладбище усиленными нарядами полиции и не допускать там никаких митингов. Что тут страшного? Не впервой ему, губернатору префектуры, посылать полицию для разгона стачечников, голодных демонстрантов и прочих бунтовщиков. И раньше он делал это не моргнув глазом. Но в данном случае губернатор, старый и опытный политикан, не мог одобрить точку зрения министра. Охотнее всего он участвовал бы в похоронной процессии как частное лицо и с наслаждением кричал бы вместе с возмущенными рыбаками: «Долой водородную бомбу! Американцы, вон из Японии!» К сожалению, губернатор – лицо официальное и это совершенно невозможно. Но каково положение! Что же делать? Плюнуть и повиноваться? Или плюнуть на начальство и… Разумеется, следовало бы дать озлобленным людям выговориться, отвести душу, тем более что гнев их справедлив… Губернатор тяжело вздохнул и крепко потер лицо ладонями. Придется найти какой-то компромисс. Он не имеет права подавать черни пример неповиновения. И когда на пороге кабинета с почтительным поклоном появился начальник полиции, губернатор угрюмо сказал:

– Прошу приготовиться. Завтра на рассвете мы выезжаем в Коидзу. Полагаю, наше с вами присутствие там не повредит.

Утро двадцать седьмого сентября 1954 года выдалось дождливое. Огромный «Шевроле» губернатора с мягким однообразным шуршанием несся по бесконечной ленте тускло отсвечивающего мокрого гудрона. Губернатор молчал, рассеянно глядя перед собой, со странным интересом следя, как щетка размазывает по стеклу капли дождя. Когда проехали перевал Уцуноя, губернатор спросил:

– Вам, разумеется, кажется, что я подхожу к этому вопросу чересчур либерально?

Начальник полиции в притворном недоумении повел толстым плечом:

– С вашего разрешения, господин губернатор, мне так не кажется. Воображать себе что-либо, особенно в отношении властей, вовсе не дело полиции.

– А все-таки?

– Мы выполняем ваши распоряжения, господин губернатор.

– И отлично делаете…

Губернатор вдруг успокоился и даже повеселел. Остальная часть пути прошла в полном молчании.

Улицы Коидзу были пусты, если не считать нескольких голоногих ребятишек, которые приветствовали машину губернатора отчаянным визгом. Над входом в здание муниципалитета красовалось большое желтое полотнище с четырьмя иероглифами: «Суй-баку хан-тай!» – «Долой водородную бомбу!»

Через несколько минут «Шевроле», разбрызгивая грязь, выскочил на окраину городка и остановился. Дорогу к кладбищу запрудила огромная толпа людей. Их были тысячи – мужчин, женщин, стариков, детей, рыбаков, судовладельцев, лавочников, рабочих; они стояли, тесно прижавшись друг к другу, под теплым моросящим дождем, прикрываясь зонтами и громадными камышовыми шляпами, похожими на плоские блюда. Немного поодаль расположились корреспонденты японских и иностранных газет в регланах и макинтошах с поднятыми воротниками. Они непрерывно курили сигареты, сплевывали и переговаривались вполголоса.

Губернатор распахнул дверцу и выбрался из машины.

– …Он был такой же, как и мы все, – услыхал он голос, который слушала вся эта громадная толпа. – И каждый из нас, каждый простой рыбак мог оказаться на его месте.

Судя по голосу, говоривший был молод. Он не был виден губернатору. Тогда губернатор пошел в обход сплошной людской стены,

– …Рыбакам живется не сладко. Ремесло рыбака трудное. Рыбаки выбиваются из сил, не видят дома по месяцам, чтобы накормить свои семьи. И вот теперь эта водородная бомба… Сегодня мы хороним Кубосава-сан. А между тем премьер Иосида сговаривается с американцами о том, как превратить Японию в атомную базу.

По толпе прокатился сдержанный гул. Теперь губернатор хорошо видел оратора. Это был молодой человек в грязной рабочей спецовке, с потрепанной каскеткой в руке. Струйки дождя, как слезы, стекали по его лицу.

– Так скольких нам еще придется похоронить, если мы не скажем решительно все вместе: «Долой водородную бомбу!»?