Страница 3 из 5
Уже получив санкцию на убийство, он встречает на улице Афанасия Матюшенко, бывшего зачинщика восстания на броненосце «Потемкин». Матрос недавно виделся с Гапоном и восторженно рассказывает Савинкову, что «батюшка снарядил» корабль, который вез оружие в Петербург, «во время взрыва на корабле находился, едва-едва жив остался». А после этого, говорит Матюшенко, Гапон два месяца прожил в Петербурге и создал там «Рабочий союз». Из этого простодушный матрос делает такой вывод: «Эсэры… Эсдеки… Надоели мне эти споры, одно трепание языком. Да и силы в вас настоящей нету. Вот у батюшки дела так дела…»
Савинков взбешен. Он знает, что Гапона не было на судне во время взрыва. И что в Петербурге Гапон не был, а, прожив в Финляндии дней десять, вернулся за границу, так и не учредив никакого «Рабочего союза».
Через несколько дней Савинков встречает в Женеве самого Гапона – и сразу же начинает орать на него, обвиняя его в обмане.
«Как ты смеешь говорить мне, Гапону, что я лгу?» – возмущается Гапон. И требует у ЦК партии эсеров организовать третейский суд между ним и Савинковым. Савинков отказывается.
Рождение Советов
Для нескольких сотен искренних фанатов Гапон, конечно, остается самым любимым персонажем, но его уже давно нет в Петербурге, и у рабочих появляются новые герои. Один из них – тезка Гапона, адвокат Георгий Носарь, специалист по трудовым конфликтам. Летом он знакомится с членами Союза освобождения и Союза союзов, пытается создать новый рабочий кружок по гапоновской модели – и его на два месяца арестовывают. Это резко увеличивает его популярность. Носарь моложе Гапона, ему всего 28 лет.
Другая восходящая звезда – 25-летний Лев Бронштейн, социал-демократ по кличке Перо. До 9 января 1905 года он живет в Женеве, пишет для «Искры». Но после Кровавого воскресенья срывается и едет в Россию – то есть проделывает путь, обратный путешествию Гапона. Самый респектабельный из российских революционеров, живущий в Москве инженер Красин, снабжает его фальшивыми документами – теперь у него паспорт на имя Петра Петровича Викентьева, товарищи по партии знают его по фамилии Яновский, а статьи он пишет под псевдонимом Троцкий. Троцкий, хотя и сохранил приятельские отношения с Лениным, после раскола считает себя меньшевиком – как и едва ли не все живущие в России марксисты.
После провала «Джона Графтона» никто не ждет быстрого развития событий. Полномасштабные протесты запланированы на зиму – к годовщине «кровавого воскресенья». Жену Троцкого арестовали на тайной сходке в лесу еще 1 мая, поэтому в сентябре он отсиживается в Финляндии, в пансионе «Рауха» («Покой»). Пока он там живет, погода портится, постояльцы разъезжаются, хозяйка умирает, и он остается совсем один. Пишет, гуляет, в соседней комнате лежит тело мертвой хозяйки, которое совсем не нарушает покоя Троцкого. Так продолжается до тех пор, пока не приезжает почтальон со свежими газетами. Троцкий узнает о начале забастовок, и немедленно «покидает свой „Покой“ навстречу лавине» – уже вечером он выступает в Петербурге, в актовом зале Политехнического института.
Троцкий присоединятся к только что созданному Петербургскому совету рабочих депутатов – организации, которая должна взять на себя руководство забастовкой столичных рабочих. Год назад председателем совета наверняка был бы выбран Гапон. Если бы Троцкий приехал на день раньше – председателем, скорее всего, стал бы он. Но он опоздал – накануне его приезда Совет проголосовал за скромного рабочего Петра Хрусталева. Под этим псевдонимом скрывается только что вышедший из Петропавловской крепости адвокат Носарь.
Между Бронштейном-Троцким и Носарем-Хрусталевым немедленно возникнет острое соперничество, которое, впрочем, вскоре сойдет на нет – Троцкий быстро перехватывает у председателя инициативу и уже неважно, кто номинально у руля.
Спустя годы Носарь будет утверждать, что он создал организацию под названием «Совет рабочих депутатов» еще в январе 1905 года – очевидно, это всего лишь попытка преувеличить свою роль задним числом. Тем не менее главный вклад Носаря в историю – это придуманное им название. Все последующие «Советы», равно как и название «Советский Союз» – произошли от этого самого «Петербургского совета».
Московский инсульт
Забастовка, которая выдернула Троцкого из его покоя, началась стихийно и никем не была запланирована. 20 сентября начинают бастовать две московские типографии, через три дня останавливаются уже 89 типографий. Перестают выходить газеты. Потом к забастовке присоединяются сотрудники трамвайного парка, булочники, кондитеры – все бастующие собираются на митинги на территории Московского университета.
23 сентября власти закрывают университет – и тогда студенты и другие митингующие выходят на улицу с политическими лозунгами. Многотысячная демонстрация тянется от здания университета, на Манежной площади, вверх по Тверской, к дому генерал-губернатора – с лозунгами «Долой самодержавие!», «Да здравствует революция!», «Да здравствует республика!». Казаки пытаются разогнать митинг, но в них летит град камней. Забастовка разрастается – бастует почти весь город.
29 сентября демократически избранный ректор университета Сергей Трубецкой едет в Петербург. Он семь часов сидит у министра просвещения и прямо во время разговора у 43-летнего Трубецкого случается инсульт. Он умирает.
3 октября похороны ректора превращаются в мощнейшую демонстрацию протеста. Бастуют уже более сотни предприятий Москвы, начинают присоединяться и работники железных дорог. В знак солидарности с Москвой останавливаются и петербургские типографии.
10 октября прекращается движение поездов на всех направлениях из Москвы. 12 октября в Москве начинает бастовать телеграф.
В Петербурге в этот же день прекращается движение поездов. Прекращается подвоз топлива, на грани полной остановки оказываются крупнейшие заводы.
13 октября Московская городская дума объявляет всеобщую забастовку.
В Петербурге тоже бастуют все: городские и земские управы, банки, магазины, почта и телеграф, даже чиновники в правительственных учреждениях. К вечеру 13 октября от мира и друг от друга отрезаны обе столицы.
Революция Витте
9 октября Сергей Витте, теперь уже граф, по-прежнему самоуверенный после американского триумфа, приходит к императору. Он в фаворе – но не облечен какими-то полномочиями (несмотря на формальную должность). Император воспринимает его скорее как человека со стороны – ведь Витте долго отсутствовал и не принимал участия в разработке последнего манифеста о создании законосовещательной Думы.
Анализируя нарастающие беспорядки, Витте говорит, что у царя есть два варианта действий: или назначить военного диктатора, которой жестко разгонит все демонстрации, или пойти на крупные политические уступки. Сам Витте – за второй путь. Более того, он передает императору «записку» – на самом деле объемный политологический трактат (кто точно из окружения Витте его составил – не известно), объясняющий, что реформы неизбежны.
Эта записка – совершенно революционный документ. Она начинается с рассуждений о том, зачем вообще существует государство, – вопрос, которым вряд ли хоть раз задавался Николай II. «Государство не может жить и развиваться только потому, что оно существует… должна быть цель, государство живет во имя чего-нибудь», – пишет автор. И тут же продолжает, что единственная цель любого государства – это обеспечение моральных и материальных благ граждан.
Главным моральным благом для любого, считает автор записки, является свобода. «Человек всегда стремится к свободе», и именно стремление к свободе – наиболее древнее, традиционное состояние человека. Как раз самодержавие, как и любая другая форма государственности, – это что-то новое, сравнительно недавнее изобретение. А борьба за свободу существовала всегда – с самых древних времен.
Эта мысль – абсолютно новая для императора. В картине мира Николая II, которую ему привил Победоносцев, самодержавие – это изобретение Бога, оно превыше всего, сам Бог сделал его царем. Теория, изложенная в записке, отличается от концепции Победоносцева так же, как учение Дарвина об эволюции от веры в божественное сотворение мира.