Страница 24 из 50
Кори пододвинул свой стул поближе к кровати:
— Вы узнаете меня, Гиллель?
— Конечно. Я не слепой, — грубо ответил Гиллель, беспокойно ерзая головой по подушке. — Этот Шепилов снился мне. Как глубок укореняются чужие энграммы в памяти? — в запавшие глаза Гиллеля вернулся блеск. Гиллель снова сел. — Я рад, что вы здесь, Дотторе. Интересно, как это я набросился на этого человека? Я не мог сдержать себя. Уверен, что Хаузер сделал бы то же самое. А, может, это и был Хаузер — тот, кто ударил Шепилова?
Кори настороженно присматривался к этому переходу одной индивидуальности в другую:
— Если бы вы заговорили с Васильевым, у нас уже не было бы шансов вырваться отсюда.
Лицо Гиллеля смягчилось.
— Мне необходимо увидеть сына Хаузера и передать ему деньги, — сказал он, отчего-то смущаясь.
— А потом мы вернемся домой.
Гиллель на это ничего не ответил.
— К Карен, — добавил Кори.
— Да. Не знаю, что бы я делал, Дотторе, если бы в моем сознании она не была бы чем-то вроде спасительного прибежища, опорой в жизни. Я хочу вернуть все это, — глаза Гиллеля стали страдальческими. — После того как я увижу Дитера, я должен… — от смущения Гиллель запнулся и отвернулся от Кори.
— Что должны?
— Это я узнаю после встречи с Дитером, — уклончиво ответил Гиллель.
Он все еще хранит тайны, диктуемые ему памятью Хаузера, — такой вывод сделал Кори.
У Кренски был ключ от лифта. Русский автомобиль «волга», сделанный по образцу «шевроле» тысяча девятьсот пятьдесят второго года стоял у входа в здание. Кори и Гиллель сели в машину.
— Театр «Валльнер», — сказал Гиллель.
— Знаю, — хмуро ответит Кренски. — Но сразу же предупреждаю вас, вам не удастся бежать на Запад. Каждому охраннику на границе вручены ваши фотографии. Не пытайтесь обмануть меня. Не думайте что Шепилов разрешил бы вам выйти из этого дома, если бы не был уверен в безопасности и надежности дела. — Сказав это, Кренски отвернулся от Кори и Гиллеля и приказал шоферу трогаться.
Кори взглянул на улицу сквозь заднее стекло. Несколько пешеходов, пара мотоциклистов, какая-то старушка, толкающая перед собой ручную тележку, к которой привязана собака… Женщина что-то сердито крикнула, кажется, в адрес Кренски, когда их машина проехала слишком близко от нее. В городе царила атмосфера уныния. Было удивительно тихо, не то что в суетливом Западном Берлине.
Ехали в молчании. Сознание Гиллеля было близко к раздвоению. В скором времени на первый план должна была выйти та или другая индивидуальность. Или Хаузер победит Мондоро, или Мондоро победит Хаузера. И, может быть, навсегда. Вопрос лишь в том, чья индивидуальность окажется сильнее. Кори казалось, что Гиллель большую часть времени контролирует свои действия, но его эмоции меняются непредсказуемо, переходя в эмоции Хаузера. Можно ли этому помешать? Или внезапное проявление личности Хаузера связано с биохимическими изменениями в организме Гиллеля?
Сумеют ли они когда-нибудь выбраться из Восточной Германии? Васильев ясно дал им понять, что русские никогда не позволят Гиллелю вернуться обратно, потому что боятся, что он может выдать Западу секреты, содержащиеся в памяти Хаузера, секреты, которых они сами, вполне возможно, не знают. А оставить здесь Гиллеля одного нельзя, этого Кори не может допустить. За Гиллеля он несет ответственность. Остается надеяться, что им поможет Слотер со своими людьми. Но как? Этого Кори не представлял себе, но не сомневался, что обеспечивать переход нужных им людей через границу в ЦРУ умеют. Могли вмешаться в это дело и правительственные учреждения. В конце концов Гиллель и Кори были похищенными американскими гражданами, но демарш учреждений такого рода может оказаться и для Гиллеля, и для Кори смертным приговором. Оба они могут исчезнуть без следа при загадочных обстоятельствах, и никто никогда не узнает правды.
Кори почувствовал, как тревожно сжимается сердце. Он был ученым, человеком с устоявшимися привычками и образом жизни, гражданином, избравшим свою профессию по собственной воле и не склонным к авантюрам. Он понятия не имел о том, как нападать на врага, орудуя ножом или стреляя из пистолета, как прятаться от врагов в укрытии или организовать и осуществить побег из тюрьмы. Кори не умел даже убедительно врать. Он всегда был типичным представителем сферы умственного труда и никогда не прибегал к использованию физической силы, если не считать этого бесполезного нападения на Кренски в такси.
Кори понимал, что, возможно, ему придется вступить в борьбу, используя непривычные для него средства. Но решить стоящую перед ним задачу надо было во что бы то ни стало. Если подойти к сложившемуся положению, как к научной проблеме, то возникал вопрос, каким образом намерен Кори искать ее решение. Но этим пока что все и ограничивалось.
— Театр «Валльнер», — сказал Кренски, и машина остановилась перед зданием, отличавшимся примитивной простотой своей архитектуры.
Возле ярко освещенного входа в театр, толпились люди. Вплотную к тротуару стояли машины: «татры», «шкоды», «волги», «вартбурги» — некоторые с чехословацкими, польскими, румынскими номерами. Автобусы выплескивали из себя целые толпы пассажиров.
Выйдя из машины, Гиллель уверенно направился вперед. Сомнений не оставалось: Гиллель знает, куда идет.
— Как вы узнаете сына Хаузера? — спросил Кори.
— Вот он, — ответил Гиллель, и голос его прозвучал неожиданно тепло, почти с нежностью.
Молодой человек, на которого указал Гиллель, стоял у служебного входа в театр вдвоем с какой-то девушкой. Сын Хаузера был строен и худощав. Бросалась в глаза аскетичность его лица. Его собеседница, темноволосая девушка привлекала внимание грациозной непринужденностью движений. Молодые люди вели оживленный разговор, перебивая друг друга и держась за руки.
— Дитер! — окликнул Гиллель сына Хаузера дрогнувшим голосом, в котором послышалась тоска.
Молодой человек замер и насторожился.
— Вы ко мне?
— Да. Вы Дитер Хаузер. Я к вам с поручением от вашей матери.
Лицо молодого человека сделалось жестким.
— От Валькирии? Что ей надо?
— Могли бы мы поговорить с вами? — спросил Гиллель.
Дитер нерешительно взглянул на девушку.
— Будь вежлив и любезен с этими джентльменами, — сказала она, звонко засмеявшись.
— Что надо от меня дочери Вотана? — спросил Дитер.
— Вы не заняты сегодня в вечернем спектакле? — в свою очередь спросил Дитера Гиллель.
— Нет.
— Где бы нам тут посидеть поговорить?
— Увидимся в антракте, — улыбнулась девушка Дитеру и скрылась за дверью служебного входа, такая же стройная и темноволосая, как Карен, и даже ростом одинаковая с ней. И смех, и живость ее движений — все в ней напоминало Карен, но Гиллель, кажется, не замечал этого сходства.
— Эва станет большой актрисой, — глядя ей вслед, гордо сказал Дитер Хаузер.
Они пошли по тускло освещенной Валльнерштрассе. Уличное движение к этому часу почти совсем затихло. Кренски держался чуть позади.
— Вы знали моего отца? — спросил Дитер.
— Да. Ваш отец умер, — сказал Кори.
— Знаю. Он попытался перебежать на Запад и был убит, прежде чем друзья сумели его вытащить. Меня уже вызывали в полицию и расспрашивали. Мою мать там тоже знают. Ну и родители — пара предателей! — сухо засмеялся Дитер.
— Вашего отца держали в России против его воли, — сказал Кори.
— Вы знаете об этом.
— Он тоже так мне говорил. Я не видел его уже несколько лет. Отец посылал мне деньги, хоть я и не нуждался в них. Мне хватает зарплаты, которую я получаю в своем театре. Отцу не нравилось работать на трудящихся, он предпочитал работать на империалистов, потому что они больше платят, и получил по заслугам.
— А вы не думали, что ему, может быть, не хотелось работать на военную промышленность? — высказал предположение Кори, пока Гиллель, явно огорченный, молча шел рядом с Дитером.
— Не надо пичкать меня этой вашей пропагандой, — ухмыльнулся Дитер. — Он хотел работать на своих американских друзей.