Страница 11 из 50
— Можете звонить отсюда, здесь есть телефон, — предложил Кори.
Слотер уловил в голосе Кори саркастические нотки.
Номер телефона он набрал так, чтобы не видели Кори и Гиллель.
— Этот звонок бесплатный… шесть-восемьдесят. Соедините меня с полковником Боргом.
Слотер прикрыл рот рукой;
— Ничего страшного, если у моего шефа прибавится несколько рабочих часов. Это будет вполне справедливо, — сказал он не то себе, не то Кори и Гшшелю, и тут отозвался Вашингтон. — Говорит Слотер, — это он сказал уже Боргу. — Да, я знаю, что у вас уже три часа ночи, но я хотел бы предложить вам, чтобы вы и доктор Вендтланд тотчас бы вылетели сюда. Можете вылететь первым же самолетом после полуночи по Гринвичу? Я встречу вас в аэропорту. Всего доброго, сэр.
Слотер положил трубку. Пр его глазам нетрудно было заметить, что он испытывает облегчение. Кори, глядя на Слотера, язвительно улыбнулся:
— Я хотел бы получить письменное подтверждение, что провожу этот эксперимент по просьбе правительства.
— Мои друзья из Вашингтона дадут вам его, — снисходительно-сочувственно сказал Слотер. — Но никто не возьмет на себя ответственность, если вы проведете такой эксперимент на ком-нибудь еще.
Он удовлетворенно улыбнулся, когда Мондоро открыл просторный рефрижератор и поместил в него сосуд с содержимым розового цвета. Дверца закрылась. Теперь память Хаузера с таящимися в ней секретами хранилась в рефрижераторе.
Глава 7
— «Слотер», — Гиллель несколько раз подряд произнес это слово, будто пробовал его на вкус. — Слотер — фамилия подходит к нему. Его предки могли быть и палачами и мясниками.
— Сэвидж, Слотер, Киллер[6], — нормальные англо-саксонские фамилии, — ответил Кори, варивший в эту минуту кофе в маленькой кухоньке своей квартиры.
Потом налил кофе в чашки, стоявшие на кухонном столе.
— Вы перенимаете от меня дурную привычку ложиться спать не вовремя. Это подходит только холостякам, — сказал он Гиллелю, который грел руки, держа в них чашку горячего кофе.
— Карен сердится, что вы делаете из меня свое подобие, Дотторе. Хотел бы я быть вашим подобием в науке. Уж я бы не дал тогда своему мозгу бездельничать.
— Карен достойно возмещает вам потери в науке.
Кори сел напротив Гиллеля. Маленькая квартирка казалась безликой, только книги на полках и сложенные стопками на полу и на столах оживляли ее. И картину дополняло множество исписанных листов бумаги.
— Карен. Да я и в самом деле не стою ее, — сказал Гиллель.
— Но ваш брак на редкость счастливый.
— Это ее заслуга, а не моя. Она понимает меня лучше меня самого. Карен так щедра на любовь и покровительство, что я уже привык принимать их как нечто само собой разумеющееся. Она меня избаловала. — Смутившись, Гиллель перевел свой взгляд на стоявшую перед ним чашку. — Мне кажется, я виноват перед ней, что уделяю ей слишком мало внимания и заботы.
— Когда у вас будут дети, Карен разделит свою любовь между вами и детьми.
— Карен ничего не имела бы против этого, если бы только была постоянно беременна. Но найду ли я время на детей? Она может не простить мне тогда… Ну, вы понимаете, Дотторе. Вы помните, как это было, пока была жива ваша жена.
Гиллель знал, что с Кори можно говорить обо всем прямо и откровенно.
— Это нельзя сравнить с вашим браком. Я чувствовал себя так, будто мне душно, — сказал Кори с не свойственной ему экспрессией. — Я — одиночка, обделенный эмоциями, присущими другим людям. Я ученый по принуждению, а не по собственному выбору. Встречаясь с проблемой, интересующей меня, я отбрасываю гуманистические соображения. Вот почему у меня никогда не было друзей. Я способен справиться лишь с теми требованиями, которые предъявляет ко мне моя профессия. — Чуть помедлив, Кори заговорил снова: — То, что я делаю, — это лишь удовлетворение собственного любопытства. Моя цель и стремление — накопить как можно больше знаний, а человеческие эмоции я приношу в жертву работе. Еще кофе?
Задумчивый взгляд Гиллеля по-прежнему был устремлен на чашку с кофе, которую Гиллель держал в руках.
— Вы приносите человечеству больше пользы, чем любой другой из ныне живущих ученых, Дотторе. Творческие люди обычно маньяки и индивидуалисты. Каждый мечтает о бессмертии, и в известном смысле вы уже достигли его.
— Так ли уж важно на самом деле, чтобы после смерти тебя помнили? Важно лишь то, что мы воспринимаем своим сознанием. Люди до сих пор восхищаются гениальными творениями Микельанджело и Данте, но что с того самим творцам? А Ван-Гог? Он умер, так и не узнав, какой он великий художник, и восторги потомков уже не утешат его. Стремление к бессмертию — крайняя степень тщеславия. Большинство людей заботится только о самих себе. Взять хотя бы Слотера. Чего он хочет? Я предполагаю, что он стремится к повышению по службе и для этого готов использовать нас в своей карьере с людьми из Вашингтона. Он сказал, что наша роль сводится лишь к пересадке РНК одного человека другому, чтобы реципиент унаследовал память донора и выложил все секреты, накопленные умершим человеком в коре головного мозга. Не думаю, чтобы Слотер верил в собственную схему, но именно это он продал своим вашингтонским шефам. Если же дело не увенчается успехом, то виноваты будем мы, а не он.
— А что это за секреты?
— Не знаю, — пожал плечами Кори.
— Но кто согласится стать реципиентом РНК? — нетерпеливо спросил Гиллель. — Пока что я не встречал ни одного желающего.
— Слотер притащил сюда оттого, какого-то жалкого арестанта. Они фактически шантажировали его, обещая ему невесть что. Его привезли из тюрьмы и собирались отправить обратно сразу после окончания эксперимента — в том случае, конечно, если бы он остался жив.
— Арестанта? Умники! Проводить эксперимент на морской свинке в образе человека! И где он теперь, этот доброволец?
— Они увезли его в тюрьму. Он не хотел умирать.
— Такая возможность не исключена.
Часы в смежной комнате пробили два. Кори беспокойно задвигался на стуле.
— Мы не можем доказать, что перенос памяти от человека человеку окажется успешным, пока не проведем хотя бы один эксперимент на людях.
— Но где искать добровольца?
— Слотер сделал заслуживающее внимания предложение.
— Он сам согласился стать добровольцем? Ай да Слотер!
— Он сделал ставку на меня. Я сказал ему, что реципиент РНК должен разбираться в психологии, биохимии и вообще — это должен быть человек, способный передать другим свои знания и опыт.
— Вы?! — в крайнем изумлении воскликнул Гиллель.
— Именно над этим я и думаю. Конечно, хотелось бы провести такой эксперимент с вашим участием. Вы знакомы с тестами. Мы были бы неплохим тандемом, наверное, лучшим из всех возможных.
— А если эксперимент окажется фатальным?
— Тогда, конечно, нас постигнет неудача. Но это тоже будет определенный результат, разве не так?
— И как вы могли придти к такой мысли, Дотторе?
— Нс так уж эта мысль плоха. Она не лишена оснований. Кроме того, мое любопытство сильнее меня.
— Не потерять бы нам вас из-за этого любопытства, Дотторе. Нет, это невероятно! А как же ваш будущий вклад в науку? Дюжину людей можно было бы использовать в этом эксперименте. Почему именно вы?
— Я лучше всего подхожу для цели эксперимента. Я уже изложил вам свою идею. Наиболее приемлемый из всех возможных кандидатов — я. Мы слишком долго работали наощупь. Наши опыты с РНК — всего лишь предположения. Может быть, один эксперимент даст нам ответ на все самые главные вопросы.
— Нет! — невольно сорвался с уст Гиллеля протестующий возглас, но Гиллель сразу же взял себя в руки и улыбнулся. — Я не имею праве удерживать вас от этого. Мое единственное право — иметь собственное мнение. Простите.
— Вы правы, — Кори встал и положил чашки в кухонную раковину Я рассчитываю на вашу помощь, — попрощался он с Гиллелем, проводя его до двери.