Страница 3 из 137
Глава 1
Копьенос
«Апреля 12-го дня, на 27-й день после выхода из Пула[4], измерив глубину ручным лотом, мы установили, что находимся у Ньюфаундлендской банки. Мы могли бы догадаться об этом и по другим признакам: казалось, будто сюда слетелись пернатые со всего света. Глазам было больно от постоянного мелькания прилетающих и улетающих птиц, количество которых не поддается описанию. Не много найдется на нашей Земле мест, где можно увидеть подобное проявление плодотворности божественного созидания».
Этот комментарий XVIII века выразительно передает изумление первых европейских путешественников от встречи с астрономическим числом морских птиц на подходах к северо-восточной Америке. Действительно, это был целый мир крылатых. Люрики и похожие на ласточек малые качурки; отличные ныряльщики кайры, тупики и чистики; мастера высотного парения моевки и асы высшего пилотажа буревестники, глупыши и поморники и большие белокрылые олуши — все они сливались в одну огромную массу. В шторм и штиль, днем и ночью, зимой и летом возникали на поверхности моря живые острова из океанических птиц, и само небо над ними, казалось, дрожало от взмахов бесчисленных крыльев.
Все они были прирожденными рыболовами и большую часть своей жизни проводили на море: на, над и под соленой водой, лишь ненадолго посещая берег «для продолжения рода». Океан был их общим домом. Но среди них существовала одна-един-ственная в своем роде птица, навсегда расставшаяся с воздушным простором.
Большая и элегантная, сверкающая черным глянцем верхнего и белизной нижнего оперения, она была совершенно бескрылой: ее крылья превратились в мощные, похожие на обрубки оперенные плавники, более подходящие для рыбы, чем для птицы. И в самом деле, они помогали ей разрезать водную толщу быстрее и проворнее большинства рыб. Словно торпеда, ныряла она в темную стометровую глубину и могла оставаться под водой четверть часа. Горделиво и бесстрашно плавала она, четко видимая на поверхности моря, не опасаясь врагов с воздуха.
Супружеские пары жили на бескрайних просторах Северной Атлантики, временами собираясь в многотысячные стаи, обычно там, где море изобиловало пищей. Раз в году они выбирались на сушу, чаще всего это была какая-нибудь одинокая скала или необитаемый остров, чтобы вывести своего единственного птенца. На берегу эти птицы выглядели весьма внушительно: стоя во весь рост, они были по грудь взрослому человеку. Шагая по земле, держались прямо и передвигались мелкими шажками вразвалочку, словно бывалые моряки. Чрезвычайно общительные в сезон размножения, они собирались в колонии, где от сотен тысяч примитивных гнезд было так тесно, что взрослые птицы с трудом пробирались между ними.
Многие века эта необычная птица называлась по-разному. Древние скандинавы именовали ее «гейрфугель» — птица-копье, а еще более древние баски величали ее «арпоназом» — копьеносом. Обоим названиям она обязана своему большому желобчатому клюву{1}. Испанские и португальские путешественники называли ее «пингвином»-толстяком (pinguin), намекая на толстый слой подкожного жира. К началу XVI века большинство мореходов разных стран остановились на одном из вариантов последнего наименования: pe
В далекие геологические эры, когда на берегах Европы мирно жили разрозненные группы доисторических людей, благоденствовали и копьеносы. Наскальные изображения их сохранились в пещерах Испании, а каменные изваяния — в Норвегии; кости их находили при раскопках в кухонных отбросах времен неолита на юге Европы вплоть до Средиземноморского побережья Франции. Ясно, что более 10 000 лет тому назад копьенос помог человеку выжить; в то же время хищничество наших далеких предков почти не влияло на численность и ареал копьеносов. Не влияло. Но только до тех пор, пока простой охотник не превратился в промысловика. Тогда их число мгновенно сократилось.
К 900 году н. э. мясо копьеноса уже не служило главным стимулом для убийства. Копьеноса промышляли ради жира и мягких эластичных перьев, ставших ценным товаром во многих странах Европы. С той поры люди с таким рвением начали преследовать эту птицу на побережье Европы, что к середине 1500-х годов только редкие гнездовые колонии Восточной Атлантики не были полностью истреблены. А столетием позже осталась всего одна колония — на неприступном суровом острове Сент-Килда, к западу от Гебридских островов. В 1697 году этот остров посетил некий мистер Мартин, оставивший нам сие краткое о том свидетельство:
«Гейрфаул[5] — самая крупная и величавая [морская птица] черного цвета с красным ободком вокруг глаз и большим пятном под каждым из них, с длинным уплощенным клювом; стоит, вытянувшись во весь рост, крылья ее — короткие, и она совсем не летает; кладет яйцо на голую скалу, и если его убрать, то в этом году она их уже больше не отложит… Она появляется в первых числах мая, а покидает остров в середине июня».
Незадолго до 1800 года птица покинула остров Сент-Килда в последний раз… и больше не вернулась.
А теперь давайте перенесемся мысленно в те времена, когда угроза вторжения европейцев еще не нависла зловещей тенью над Новым Светом.
Маленькая кучка людей собралась в темноте вокруг двух челнов, вытащенных на каменистый берег суши, которая в один прекрасный день будет названа Ньюфаундлендом. Они внимательно вглядываются в предрассветное небо. Постепенно светлеет, и высоко на западном небосклоне вырисовываются ниточки перистых облаков. Ничто не предвещает ветра. Люди довольно улыбаются друг другу и высокому смуглому мужчине, который в этот июньский день ведет их за собой.
Пока они преодолевают полосу прибоя, тщательно оберегая свои хрупкие суденышки от ударов о скалы, покрытые слизью бурых водорослей, за их спинами встает солнце. Едва вырисовывающаяся на морском горизонте темная полоска начинает приобретать очертания низменного архипелага. Легкий бриз покрывает воду мелкой рябью, пока челны уходят в открытое море в направлении отдаленных островов, оставляя позади себя медленно исчезающий из виду берег с редкими хижинами соплеменников на фоне темной стены леса.
В ослепительном блеске пробудившегося утра острова кажутся окутанными дымкой от мелькающих крыльев: их обитатели отправляются в море за дневным уловом. Фаланга за фалангой быстрых как стрелы кайр и буревестников устремляются ввысь, где, мерно взмахивая крыльями с черной оторочкой на концах, пролетают белоснежные олуши. Выписывая в небе причудливые узоры, носятся крачки, моевки и более крупные чайки. Кажется, что весь небосклон до самого горизонта заполнен крылатыми созданиями.
Море, по которому быстро скользят челны, также бурлит жизнью. От невысоких островов «летят» не по воздуху, а по воде бесчисленные стаи больших черно-белых гагарок.
Вот первая стая, подпрыгивая, промчалась мимо челнов. Гребцы оставили весла, а их предводитель притронулся к висящему на шее амулету — костяной пластинке, на которой вырезано изображение птицы с длинным копьеобразным клювом.
Прошла половина утра, прежде чем гребцы подошли к намеченному острову. И вот уже заволновались его многочисленные обитатели, сидящие на яйцах или воспитывающие птенцов. Вскоре с острова поднимается такое множество птиц, что кажется, будто небо затмило снежной вьюгой. Взлетевшая в воздух армада так велика, что солнце тускнеет, а море кипит от дождя падающего сверху помета.
Как только челны подходят к острову, они попадают в воронку смерча из налетевшей сверху крылатой тучи. Шум рассекающих воздух жестких крыльев и резкие крики птиц заглушают голоса людей, прыгающих через борт и вытаскивающих лодки в безопасное место на отлогих прибрежных скалах.
4
Пул (Poole) — порт на берегу Ла-Манша, в бухте Пул-Бей. — Прим. перев.
5
Английский вариант норвежского «гейрфугель». — Прим. перев.