Рисса

Всю ночь ветер ударял в стены сарая, словно пытаясь расшатать их, гудел, скользя вдоль крыши. Уг слышал эти звуки, но не чувствовал холодного пронизывающего дыхания ветра, и это было приятно. Однако под натиском ветра все время раскачивалась и скрипела входная дверь сарая, и этот скрип тревожил и беспокоил быка.

Густые сладкие запахи березовых, осиновых, сосновых поленьев заполняли его ноздри, гортань. Немного раздражал острый запах ольхи — Большой Уг никогда не ел ни коры, ни побегов этого горького дерева, — но в общем смешении запахов ольховый дух был едва различим…

Доски пола под лосем быстро нагрелись и казались ему горячими. Дыхание быка стало ровным и глубоким. Он спал.

Под утро его внимание привлек какой-то новый звук, похожий на жужжание шмеля. Сначала в полусне он был воспринят зверем как привычный, но потом бык резко встал, застыв на месте, — он понял, что ошибся.

Постояв мгновение, Уг шагнул к двери и осторожно высунул голову наружу, прислушиваясь к странным звукам. И почувствовал, что это — опасность. Далекое жужжание мотора нарастало — люди возвращались на базу на своем газике. Высоко вскидывая передние ноги, бык быстро перемахнул через старые доски, лежавшие возле сарая, через канаву, оказавшуюся на пути, резвой рысью промчался по берегу, огибая озеро. Удары копыт гулко раздавались в предрассветной тишине, земля, сырая, едва оттаявшая, гудела под его ногами. Он наступил на тонкую кромку прибрежной наледи, копыта звонко стукнули, и лось ускорил бег, как бы подстегнутый этим резким звуком. Бежалось легко, впервые после ранения Уг почувствовал прежнюю силу. Рана почти не болела — он выздоравливал.

Когда люди подъехали к базе, лось был далеко в лесу. Он стоял в низине у ручья и, подняв морду, втягивал большими ноздрями лесные запахи. Солнце уже взошло, но дневное весеннее тепло еще не опустилось на лес. Утренняя прохлада освежала и успокаивала разгоряченного зверя. Опасных запахов не доносилось, однако чувство острой тревоги не прошло. Угу казалось, что кто-то наблюдает за ним. Внимательно осмотревшись, он заметил знакомую ему крупную рысь. Она лежала невдалеке, на склоне холма у корней большой сосны, и наблюдала за лосем. Пробивавшееся через стволы утреннее солнце высвечивало ее, но пятнистая окраска смешивалась с яркими бликами, и разглядеть зверя было трудно. Рысь грелась, наслаждаясь теплом весенних лучей, и ее пушистая шерсть казалась солнечной, светящейся. Для Уга рысь была не опасна. Лось — непосильная добыча для рыси, разве только умирающий от раны, от болезни или совсем молодой теленок.

Уг иногда встречал эту крупную рысь. Она жила в здешних местах, в его же угодьях. Но рысь и лось не мешали друг другу.

Не обращая больше внимания на Риссу, скользя копытами по льду, Уг вошел в ручей. Чистая студеная вода, еще не замутненная бурным таянием снегов, струилась в ледяных промоинах. Ноздреватый рыхлый лед податливо оседал под широкими копытами, и лось ступал очень осторожно. Он долго пил холодную воду, пресноватую от талого снега, пахнущую корнями деревьев, свежей почвой. Ручей поил его студеной водой, освежая и охлаждая горячее горло и грудь, наполняя тело новыми живительными силами.

Утолив жажду, Уг постоял в ручье, потом вышел, пошел вдоль берега, с удовольствием ощущая дыхание ручейной воды, поднялся на пригорок, опять постоял, вслушиваясь в птичьи голоса, в шорохи сосен, и спокойно двинулся дальше по светлому, оживающему лесу.

— Карл!

Бык знал этого старого ворона, который жил здесь всегда. Очень давно, много весен и зим назад, когда Уг был совсем маленьким теленком и у него за целое лето вместо широких ветвистых рогов вырастал только маленький отросток, уже тогда Карл был таким же старым и черным, а крик его таким же хриплым и пронзительным. И хотя к ворону все жители леса привыкли, как привыкают к соснам и валунам, несокрушимым и вечным, привыкнуть к его звучному выкрику «Карл!» было невозможно. Гортанный хрипло-раскатистый звук его голоса был всегда тревожен. Его нельзя было спутать с карканьем ворон. Какая-то скрытая сила таилась в этом крике — глубоком, зовущем, предупреждающем.

Уг всегда очень серьезно относился ко всем лесным звукам, и к говору и пению птиц, конечно, тоже. Однако голос старой большой черной птицы вызывал у быка особое внимание, настороженность. После крика Карла обязательно что-нибудь происходило. Старый ворон не болтал попусту.

Лось остановился, прислушиваясь. Лес звенел от голосов синиц, тревожных звуков не было. Но вот неожиданно впереди треснула ветка. Уг, подняв морду, тщательно внюхался в прохладный воздух и уловил знакомый, приятно волнующий запах сородича. Вскоре появился и он сам — высокий, молодой, но уже взрослый лось-бык. Он приветливо фыркал, легко и пружинисто ступая по снегу, подтаявшему и плотному, покрытому звонким настом…

Уг обыкновенно жил один. Он давно привык к одинокой жизни. Только в дни ранней осени, когда зов природы сближал его с самой стройной из всех, с полюбившейся ему лосихой, он не был одинок. Но это длилось недолго. Едва первый снег, робко касаясь кустов и ветвей, начинал застилать небесной белизной землю, как Большой Уг расставался со своей подругой. Зато он был независим.

А его собратья лоси почти постоянно жили вместе — по двое, по трое, до пяти зверей в группе. Он встречал их, мог покормиться рядом раз-другой, поиграть с ними, но вскоре уходил.

Сейчас он был рад молодому быку (даже зверю может опостылеть одиночество). Тот сразу признал старшинство Уга, подошел к нему, негромко фыркнул, отступил в сторону, явно уступая дорогу, и, когда Большой Уг дружелюбно прошествовал мимо, послушно последовал за ним.

Целый день лоси бродили по лесу. В полдень выбрали высокое место среди сосен, где снег частью стаял, обнажив почву с прошлогодней травой, брусничником и белым ягелем, и немного подремали. К вечеру они были готовы вновь торить долгую морозную мартовскую тропу — тропу кормежки, тропу жизни.

2. Засада

К вечеру подморозило. Лоси шли по опушке, мерзлый снег звенел под копытами и выдавал их путь притихшему лесу. Оба быка старались осторожно ступать на твердые оледенелые кочки или обесснеженные мшистые выступы земли, чтобы меньше шуметь.

Начало смеркаться. Выползла белая луна. Ровный холодный свет залил лес, будто в пору белых майских ночей.

Надо было выбирать место для ночлега.

Внезапно лоси застыли как вкопанные — невдалеке завыл волк. И тотчас этот одинокий протяжный голодный вой подхватил второй волчий голос, третий… Волки были за оврагом, в опасной близости, и лоси рванулись, стремительно и размашисто расходясь в стороны, чтобы их нельзя было преследовать всей стаей. Среди волчьих голосов Уг узнал хорошо знакомый голос матерого вожака. Это был Вой. Большой Уг знал и семью Воя. Он различал своих врагов по следам, по голосам, по запаху. Однажды даже видел с высокого холма, как эта стая шла по его следу. Тогда Уг оплошал, вовремя не обнаружив волков, за что чуть было не поплатился жизнью. Обычно он уходил от стаи быстро и далеко при первых же малейших признаках ее появления.

Уг бежал вдоль леса по опушке, чувствуя, что волки сзади. Он хотел пересечь бугор, возвышавшийся впереди, и выйти на открытое пространство, где рассчитывал оторваться от погони. В беге по безлесью Уг имел преимущество перед волками: днем подтаивая, ночью подмерзая, снег на открытых местах осел и не был таким глубоким, как в лесу, где твердая корка наста выдерживала волков, но не выдерживала лося. Проваливаясь, Уг опасно резал голени. Поэтому он обходил лес.

Однако, едва бык взбежал на холм, впереди на его пути внезапно вырос волк. Уг шарахнулся в сторону. У него оставалась только одна дорога — вниз, в лощину… Волки очень умно построили охоту. Зверь, появившийся на пути Большого Уга, был там не случайно, он ждал лося, которого гнал другой волк, ждал, чтобы отрезать ему путь к спасению.