Страница 34 из 49
После десятимесячного «правления» Клейн объявил, что Apple процветает как никогда. К этому времени все охотники выпить и закусить за счет Beatles были уже «за воротами». Алекс-волшебник утратил звание «сумасшедшего изобретателя», а вместе с ним и должность начальника отдела электроники. Поток денежных средств, которые, бывало, свободно утекали через передние двери фирмы, был теперь остановлен. За первый год существования Apple потеряла почти миллион долларов. Клейн за 10 месяцев принес Beatles 10 миллионов. Во всяком случае, так он утверждает.
Клейн не скупится на похвалы в свой адрес. Одни его хвастливые замечания заслуживают доверия, другие требуют тщательной проверки. То, что он освободил Beatles от торговых банкиров, — чистая правда, а вот с десятью миллионами еще надо разобраться. Эта сумма появилась в результате сделки в отношении Northern Songs: 10 миллионов — всего лишь сумма, которую Beatles получили от продажи своих акций в этой компании. Вскоре после того, как Beatles продали свои акции Northern Songs концерну ATV, Клейн начал заявлять во всеуслышание, каким плохим бизнесменом был Брайан Эпштейн. Однако именно Эпштейн добился того, чтобы Beatles держали свои акции в Northern Songs. В свете этого факта нападки Клейна на первого менеджера Beatles не имеют под собой никакого основания, поскольку на момент продажи эти акции составляли значительную часть всех капиталов Джона и Пола. А Клейн продолжал называть дураком человека, который обеспечил им такое ценное помещение капиталов.
«За все годы Эпштейн сделал Beatles всего 7 миллионов фунтов, — говорит Клейн, воздевая руки к небесам, словно призывая в свидетели самого Господа Бога. — А я за короткое время принес им 9 миллионов. Beatles переросли Эпштейна, так же как они переросли того аранжировщика… как бишь его… Мартина. Чего добился Джордж Мартин с тех пор, как они ушли от него, я вас спрашиваю. Ничего. Beatles хотели завязать с Эпштейном, они лишь ждали, когда закончится срок контракта, а Эпштейн пытался помешать им».
Такие заявления требуют весомых доказательств, но Клейн не готов их представить. Он лишь добавляет, что «результаты покажут». Справедливости ради надо отметить, что сами битлы никогда не предъявляли таких жестоких обвинений своему первому менеджеру. Клейн замалчивает тот факт, что Эпштейну принадлежит заслуга создания выдающегося музыкального феномена мирового масштаба, три четверти которого ему, Клейну, удалось унаследовать. В то время когда Эпштейн превращал четырех неряшливых парней, игравших в ливерпульском подвале, в крупнейшее событие шоу-бизнеса 60-х годов, Клейн торчал в офисе захудалого филадельфийского театрика и заключал очередную мелкую сделку. Подобная слепота в отношении таланта Эпштейна удивительна для такого педантичного и искушенного в музыкальном бизнесе дельца, как Аллен Клейн. И объяснить ее можно лишь одним: он нарочно умаляет заслуги Эпштейна, дабы преувеличить свои.
Почему Клейн захотел быть менеджером именно Beatles? Он дает очень простой ответ: «А кто этого не хотел? Каждый желает получить самое лучшее, разве не так? — И на лице его появляется лукавая усмешка. — Я пошел к Леннону, когда прочел его заявление, что Beatles скатываются к банкротству. Да, вот так просто взял и пришел. Джон Истмэн уже крутился возле них, а потом прикатил и сам старик [Ли Истмэн]. Они претендовали на роль менеджеров, будьте уверены!
Я поймал Ли Истмэна на удочку, — торжествующим тоном говорит Клейн. — Он не выдержал, распсиховался, стал орать и оскорблять меня. Это решило исход дела: битлы поняли, что он за человек, — все, кроме Пола».
Распря Клейна с семейством Истмэнов принимала примитивные формы. Истмэн приглашал Клейна в такие элитарные заведения, как Гарвардский клуб или Университетский клуб, зная, что Клейн будет чувствовать себя там не в своей тарелке. Клейн действовал проще: он отказывался сотрудничать и игнорировал любые предложения Истмэнов. Несмотря на то, что Ли Истмэн наорал на Клейна при первой встрече, Клейн и Джон Истмэн некоторое время продолжали поддерживать видимость корректных отношений. Но уже к сентябрю 1969-го от этой формальной вежливости не осталось и следа. Вот одно из писем Клейна Джону Истмэну, написанное в этот период:
Любезный Джон! Я на диете, поэтому не заставляй меня переваривать свои неаппетитные речи. Ты кажется, решил превзойти всех в искусстве искажения истины…
Говоря о Клейне, Ли Истмэн не стесняется грубой лексики: «Я не хочу иметь с ним дело, он свинья, — за являет Истмэн. — Если ляжешь спать с вошью, то неизбежно завшивеешь».
«Мы сотрудничали с Клейном около двух недель, — говорит его сын Джон. — Вы знаете, что он сделал? У нас [у Истмэнов и Клейна] была договоренность вдвоем просмотреть все бумаги Beatles, но Клейн добрался до них первым, выбрал все самое важное, а мне послал кучу документов, не содержащих ничего существенного. С Клейном невозможно иметь дело. Похоже, открывая рот, он еще сам не знает, что оттуда вылетит».
«Он прав, я действительно этого не знаю, — соглашается Клейн, в то время как Леннон покатывается в истерике. — Да, он прав, черт бы его подрал, я и в самом деле изъял эти бумаги! Но до этого Истмэн с Маккартни тайком от нас скупили акции Northern Songs!
Ли Истмэн многого добился, — признает Клейн. — Но игра есть игра: кто-то должен выиграть, кто-то проиграть. Коли проиграл — ну что ж, значит, не судьба, не бросаться же на всех после этого? А Истмэн именно так и сделал. Он решил в отместку всем гадить и пакостить.
Пол слишком легко позволял Истмэнам манипулировать собой. Но это в прошлом; сейчас он под башмаком у Линды. Она вертит им как хочет, даже музыкантов для него подбирает. “Мы хотим вас прослушать”, — говорит она. Сейчас Пол отстает от Джона почти на два года: одно время Йоко вот так же вертела Джоном, но сейчас это уже позади. Я оторвал Джона от Йоко — в творческом плане, конечно. Совместных альбомов Джона и Йоко больше не будет.
Маккартни — человек идей. Его талант нельзя недооценивать, но именно Леннон претворил в жизнь многие из его идей. Слабость альбомов Пола в том, что самолюбие не позволяет ему подключать к работе хороших музыкантов, которые помогли бы реализовать его идеи. Джордж, например, не побоялся сотрудничества с Филом Спектором и Эриком Клэптоном. Когда встал вопрос о пластинке Ринго, я сказал Джорджу: “Ты должен с ним поработать, ему нужна помощь”.
Я много сделал для Ринго, — говорит Клейн, принимаясь за кока-колу и делая с каждым разом все большие глотки. — Ему никто не предлагал главные роли в фильмах, а я предложил. Посоветовал поехать в Европу, переговорить с режиссером и сообщить мне, если все будет в порядке. Он так и сделал: поехал на континент, встретился с этим человеком и быстро нашел с ним общий язык. Уже через полчаса он сказал: “Отлично! Давай звонить Аллену”».
Клейн внезапно чувствует потребность извиниться за свою нескромность, потом продолжает:
«Английские газеты смешали меня с дерьмом. Особенно усердствовала лондонская Sunday Times. Сначала они припомнили мне старые дела, а потом стали расписывать, как я диктаторствую в Apple. Я не отвечал на нападки, и тогда Джон выступил в мою защиту — я имею в виду его интервью в Rolling Stone».
Президенту АВКСО трудно возражать: вытаскивая из ящика стола толстые папки и роясь в бумажных завалах, он отыскивает доказательства по любому пункту. Время от времени он извлекает из заднего кармана старый конверт и исписывает его цифрами, подтверждающими великолепие его сделок. Его невозможно припереть к стене.
«Не будем рассуждать о методах управления, — говорит он. — Поговорим лучше о чистой прибыли. — При этом голос его приобретает металлический оттенок, а на губах играет ангельская улыбка. — Благодаря мне ребята сделали кучу денег, — похваляется он, возвращаясь к излюбленной теме. — Let It Be принес им больше денег, чем все другие фильмы, взятые вместе. Они хотели отдать его на телевидение, но я отговорил их от этой глупости.