Страница 4 из 9
Огненный виски становился любимым развлечением и лучшим собеседником вполне предсказуемо. И притормозить мой экипаж на пути в бездну алкогольного безумия стало некому. По выходным, а позже и через день, магическое общество Британии могло не без злорадства наблюдать мою помятую мантию и физиономию в одном из немногочисленных кабаков в Косом переулке. Я перестал замечать осуждающие взгляды просто потому, что в какой-то момент происходивший за окном вальс дождя и туч стал казаться более интересным и новым, чем лица завсегдатаев.
Чаще всего я пьянствовал в трактире тетушки Нормы. И хотя место это меньше всего отвечало моим аристократическим требованиям, философу Малфою оно пришлось по душе. Скудная обстановка тесного, плохо обогретого зала не располагала к долгим беседам и проведению праздников. К тому же Норма Бэнкс, владелица питейного заведения, от природы была начисто лишена чистоплотности. Поэтому моими спутниками, зачастую, оказывались лишь щербатые, залапанные бокалы, да студенты-маги, денег у которых на большее не хватало.
Людно у Нормы становилось только по пятницам. Публика собиралась разнообразная и в большом количестве. Но отчего-то и в эти дни я не искал себе другого места, предпочитая пятнистую от сигаретных ожогов столешницу бара Нормы дорогим кабакам, где можно было встретить людей моего круга и… целый вечер выслушивать соболезнования, прикрывающие лишь праздное любопытство: сколь скоро я сопьюсь!
В качестве развлечений в трактире предлагался только преферанс: несколько старых промасленных колод карт со взбухшими краями ходили со стола на стол, а я даже не был уверен, что в игральной стопке тридцать две карты. Возможно, кто-то жульничал, глумился, но я регулярно оставлял здесь небольшие суммы. Как откуп. На помин.
Как я уже говорил, отапливался кабак скудно — всего один камин, коптевший и наверняка не чищенный со времен постройки дома. Возле него возвышался небольшой подиум, на котором раскорячилось старое и на вид совершенно разваливающееся пианино. Насколько я помню — никто ни разу не играл на нем, да и, наверное, оно было столь расстроенным, что в этом нет никакого смысла…
Но в тот вечер появилась она.
Как эпизодическая героиня плохой постановки в дешевом костюме и ветхих декорациях она вошла в прокуренное помещение, и за просторной мантией я не сразу понял: скрывается женщина. Я догадался по походке: неровной, семенящей. Торопливыми шагами она прошла к барной стойке, за которой хозяйничала сама Норма. Я не понимал точно, почему продолжаю смотреть на вошедшую, наверное, взгляд задержался на промокшем до нитки плаще, с которого ручейками стекала вода.
И вдруг она скинула капюшон: русые пружинки волос запрыгали по плечам.
Роза Уизли?
Сказать, что я был удивлен, значит просто молчать. Видеть дочь отличницы Грейнджер в таком паскудном месте мне показалось странным, но я все еще рассматривал неуместный строгий наряд и грубоватые башмаки без каблуков. Да. Она выглядела совершенно по иному, чем женщины, захаживающие сюда.
Перебросившись парой фраз с миссис Бэнкс, Роза коротко кивнула и зашагала в сторону подиума с фортепиано. Никто из присутствующих даже не оглянулся на девушку, когда она, освободившись от мокрого плаща, опустилась на скамью перед инструментом. С легким скрипом откинута крышка и…
Мне показалось — неведомый ветер качнул ее локон, когда она провела рукой по щербатому рту фортепиано. Да, показалось. Всего лишь рука, поправившая непослушную челку, птичьим крылом взметнулась и тут же упала. Вновь пальцы и желтые, как у старого курильщика зубы, фортепианные клавиши.
Иг-ра.
Мелодия разливалась по помещению, уверенно завоевывая пространство. Сначала она дорожкой тихих, неуверенных шажков кралась вдоль стены и, казалось, никто не замечал ее ненавязчивой красоты. Но пальцы Розы уверенно продолжали начатое, все увеличивая темп и громкость, и скоро ничего, кроме музыки, не стало слышно. Я наблюдал странную картину, как все эти собравшиеся выпивохи, отрывали свои взгляды от заученных наизусть стен, выныривали со дна стаканов, чтобы посмотреть, кто посмел играть так идеально.
А потом она запела, и этого простить ей, увы, нельзя. Вновь ядовитой змеей внутри взвился протест. Ведь внутри этой девушки остался в заточении голос моей жены. Не понимаю, как в моей руке треснул бокал, музыка прервалась, а меня, кажется, обступили люди.
— Да он же мертвецки пьяный.
— Играй, Роза Уизли, играй, но не пой!
…
Очнулся я в собственной спальне, с гудящим затылком и больным горлом. В доме стояла полная тишина, такая, что было слышно, как на улице с глухими шлепками разбиваются о землю капли дождя. Снова дождь. И вчера, и сегодня, и завтра он верно не кончится. Не выплаканы его слезы. Как и мои. Вижу, как с колдопортрета встревожено смотрит Астория и качает головой. Я отворачиваюсь. Ибо не в моих силах вынести родной взгляд печальных ее глаз.
А потом я велю убрать картину. И еще чуть позже вернуть на место, чтобы закрыть темное пятно на стене, где она была. Но пустоту внутри не заполнить никак, и я вновь требую, чтобы портрет унесли, бережно упаковав перед этим.
За обедом я не разговариваю, но мать осуждающе смотрит на меня. Так, будто мне семнадцать. Я промокаю салфеткой губы, чтобы спросить:
— Что-то не так?
Нарцисса роняет взгляд в тарелку и качает головой. Но отец не намерен молчать. Взгляд его тяжел и строг, когда он говорит:
— Ты слишком много пьешь.
— Возможно, — согласился я ровно, ибо спорить с Люциусом Малфоем бесполезно, да и глупо. Я много пью.
— Ты — Малфой, — продолжил отец, и голос его ледяной волной отразился от стен, — а значит, и должен вести себя подобающе статусу, в каком состоянии бы ни находился.
— Я не понимаю.
— А что тут понимать? — вспыхнул он, — ты даже не помнишь окончания вечера. Кто притащил тебя домой в полубессознательном состоянии?
…
В голове замелькали несвязанные картинки. Вижу собственную окровавленную ладонь с осколками стекла, пронзившими кожу, и заклинание, тихо произнесенное над самым ухом. Помню как щеки коснулись теплые русые кудри, а потом шепот:
— Я провожу вас, мистер Малфой. Вы пьяны. Давайте, помогу вам подняться.
…
— Меня провожала Роза Уизли?
========== Её повесть ==========
Мне не хотелось вспоминать о его сухих ладонях и аромате парфюма, пробивавшемся сквозь плотный алкогольный запах. Он бормотал что-то бессвязное, и доверчиво опирался на мое плечо. И странно было думать, что этот взрослый человек беззащитен, и у него свои неразрешимые проблемы… он не забыл… он не пережил… я слышала ее имя, едва-едва различимо.
Он звал свою жену.
По возвращении домой, я тут же уединилась в собственной комнате, проигнорировав приглашение на ужин.
— Ты не заболела? — дежурный мамин вопрос.
— Я поужинала раньше, — отвечаю из-за закрытых дверей.
Мне хочется лечь побыстрее, хочется спрятаться в безопасной стране Пододеялии, но глупая тряпка будто душит меня, изгоняя прочь из постели, а за окном уже темно. И в доме становится тихо-тихо. Но мне не спится, и тогда я встаю, чтобы бродить по комнате и вновь искать покоя в кровати, и так круг за кругом.
Решаюсь. Хотя и не понимаю зачем.
Под пальцами, как ломкий наст, хрустит пергамент. Перо сажает то кляксы, то многоточия, а строки так и не рождаются, застревая, терзая изнутри.
И тогда я сажусь за старенькое фортепиано, что стоит в моей комнате. Оно не раз и не два находило слова вместо меня. Между диезами и бемолями спрятаны нужные строки, остается лишь извлечь, и я стараюсь, заглушив, как всегда, его громогласную песню педалью. Пусть оно нашепчет мне ее на ухо.
«Доброй ночи. Доброго времени суток, мистер Малфой.
Мне странно обращаться к Вам, но я обеспокоена. Хотелось быть уверенной, что с Вами все в порядке. Когда я провожала Вас домой, несколько раз услышала имя миссис Малфой, когда Вы обращались ко мне. Возможно, это не мое дело, и может быть, мое предложение не ко времени и не к месту, но я хотела бы помочь Вам! Как я могу это сделать?