Страница 20 из 23
Гермиона почти не шевелилась, пытаясь успокоиться. Существо в последний раз коснулось её икры и вдруг отпустило. Во всяком случае Девушка перестала чувствовать его прикосновения. Первой мыслью было броситься к берегу, выбежать на такой твердый и надёжный, понятный и мягкий песок… и она уже развернулась, чтобы плыть к спасительной суше, как вдруг перед глазами встала картина. Яркая, написанная яркими мазками совсем недавнего прошлого. Драко, держащий на коленях маггловскую книгу, Драко, показывающий ей свою мастерскую, Драко, удерживающий её за руку и неуверенно тянущийся за поцелуем. Вслепую.
— А чтоб тебя! — сквозь зубы прошипела Гермиона, загоняя страх обратно в угол. Осмотрев цветок, уже распахнувшийся полностью, она подумала, что просто так его не сорвать и нужно ухватиться за стебель. А для этого придется нырнуть. Прямо в чёрную ночную воду. Туда, где в бездонной яме притаилось всё самое-самое страшное. Родом из детских ещё кошмаров.
Думать о плохом не хотелось. Но Гермиона понимала, что нырнуть ей всё же придется.
И она решилась.
— Гермиона-а-а, — снова раздалось с берега. — Ты в порядке? Может быть, лучше вернуться?
Слабый зов Драко был едва различим и под водой, когда она дрожащими руками пыталась нащупать стебель цветка. И ей удалось сделать это, но в тот же момент она вновь и совершенно явственно почувствовала мёртвую хватку цепких перепончатых пальцев-щупалец…
…
Стебель в руке — единственная нить, связывающая Гермиону с поверхностью и жизнью. А с другой стороны руки невидимого чудовища, тянущего вниз и в помощь этим рукам её собственный страх, камнем повисший на шее и тонкие девичьи пальцы, слабеющие с каждой секундой. Всё это — плохое оружие против чудовищ и страхов.
…
Мысль, что она не может подвести Драко, становится прозрачной и заменяется более странными картинами: Гермиона видит рабочий кабинет своей матери — стоматолога в обычной городской клинике. Видит себя маленькой пятилетней девочкой посреди всего этого сверкающего хромированного великолепия неизвестных инструментов. Доктор Грейнджер вышла всего на минуту, попросив дочь не трогать незнакомые предметы. А Гермиона и не трогала. Незнакомые. Ну какое зло может таить в себе обычный градусник для измерения температуры? Девочка сама не поняла, как уронила его, и почему при этом от него отвалился блестящий носик. Зато ей очень понравились серебристые шарики, быстро раскатившиеся по полу. Гермиона заметила, что если их тронуть пальцем, они слипались обратно в более крупные…
Тогда она так и не поняла, почему мать впервые в жизни поругала её и оставила без сладкого на неделю, а вечером отец впервые серьезно поговорил с ней, вручив первую книгу о химических элементах. Картинки в ней были яркие, и рассказ про то, что ртуть ядовита.
Картинка из детства исчезла, как кончился в легких и воздух.
А воздух… Нет, маленькие пузырьки слипались в большие, в лунном свете становясь серебристыми, похожими на ртуть. Но если та яд, то теперь Гермиона изо всех сил стремилась к пузырькам, понимая, что они — её единственное спасение. Лягаясь, она не отпускала стебель сколько хватало сил, и на миг ей даже удалось вынырнуть на поверхность.
— Драко-о-о-о!!! — разрезал темноту отчаянный крик!
— Гермиона!
И снова: цепкие пальцы, утягивающие её вниз, пузырьки, темнота.
Она опять видела себя пятилетней, и мать, заботливо склонившуюся над ней, читающей в кровати. Гермиона вспомнила, что уже пора спать. Да, сейчас просто нужно уснуть и тогда… тогда снова придёт утро.
Она закрыла глаза.
Драко больше не мог оставаться на берегу. Зная, что скорее всего утонет, даже не доплыв до неё, он, как есть, не снимая одежды, бросился в воду. Он кричал, называя её по имени, в отчаянии срываясь на: «Отзовись, Грейнджер, пожалуйста, отзовись».
Но кричать было бессмысленно — собственный голос заглушал слабый плеск — единственный ориентир.
И тогда он УВИДЕЛ.
Но не потрясающий пейзаж, развернувшийся вокруг, а белый цветок, уходящий под воду.
Не осознавая, что видит это собственными глазами, Драко что есть мочи поплыл туда. Он нырнул, в отчаянии понимая, что вряд ли сможет найти её.
На ощупь пугающая сеть. И через миг счастливое осознание. Волосы. Её волосы запутались между пальцев.
Он никогда не мог похвастаться силой, смелостью или честностью, но в этот миг стало не важно, силён он или нет, отважен или труслив, важным было только острое как бритва чувство, разрывавшее грудь. Драко не чувствовал ничего. Только то, как алые птицы, освобождавшиеся из его груди, тянули их на поверхность.
А дальше он просто плыл, удерживая её, лишившуюся сознания? бережно, как только мог. Драко казалось, что он сможет отнять Гермиону у любой стихии, вырвать из рук смерти. И он вырывал. Не помня страха, времени, усталости, он нес её к берегу. К жизни.
Песок под лопатками — не лучшее ложе для сна, особенно когда из объятий Морфея или ещё какой-то нечисти её настойчиво отзывают чьи-то горячие уста. Они дарят не поцелуй, а дыхание, пальцы больно давят на грудь.
— Дыши, пожалуйста, только дыши!
И она находит в себе силы открыть глаза, только для того, чтобы посмотреть, кто так настойчиво её будит. И эти глаза, что теперь оказались прямо напротив её собственных, раньше всегда казались равнодушными и холодными. Теперь необыкновенно родными.
Драко мелко дрожал и казалось, что его длинные белёсые ресницы серебрят росинки слёз.
— Драко. Драко, прости.
Она сама потянулась к его устам, по пути бормоча что-то вроде: «Я не смогла достать этот цветок для тебя».
— Ты мой цветок.
И под его ладонями чудесными лепестками раскрылись её пальцы, позволяя рукам видеть что-то гораздо большее. Читать в нелатинице и некириллице кривых её тела. Брайль мурашек и вопросительные знаки ключиц, а в её взгляде проигрыш. Она не чувствует себя сильной и отдается на волю судьбы. Она всё ещё не знает, что он видит, не понимает, что жемчужины слез в уголках её собственных глаз через секунду будут осушены поцелуем, и она решительно не понимает, почему так важно снять с него мокрую одежду.
Ночь теплая и теперь безлунная. Деликатный месяц спрятал круглое лицо за занавесью набежавших туч, и лишь любопытные звёзды то тут, то там, выглядывали сквозь бреши в небесной вуали.
Тёплый ветер — её дыхание. А он дрожит, будто от страха.
— Чего ты боишься, Драко?
— У меня никогда этого не было.
— Тогда мне тоже стоит бояться. Но я не буду. Здесь только я и ты.
…
«Я и ты» — звучит странно и непривычно только в первый раз, но как печать доверия, когда он оказывается внутри. Совсем не больно и не долго. Пара толчков, и он прячет лицо в её ещё влажных волосах.
«Ты и я» — совсем как обещание идти рука об руку вечно, когда он помогает ей подняться на ноги и ведёт сквозь густой лес. Они одни в целом мире. Но даже когда Драко берет Гермиону на руки и несёт, она всё ещё не понимает, что он прозрел. Зато точно знает, что ей решительно безразлично, слепа любовь или видит сердцем.
Утро дыханием ветра лениво шевелит тёмно-зелёные портьеры. Кто-то навязчиво стучит в дверь, заставляя Гермиону разлепить тяжёлые, словно свинцом налитые веки.
Она понимает, что находится не дома и чувствует тёплое дыхание на своей щеке. Неуверенно повернувшись, она видит глаза. Серые, чуть более тёмные по краям, с яркой точкой зрачка посередине, они совершенно точно разглядывают её лицо. Точнее, кончик носа.
— Твоё лицо — маленькая вселенная, горсть золотых монеток — веснушек.
— Ты видишь?! Драко! Ты видишь своими глазами?!
— Да, причём совершенно точно понимая, что в мире не так уж много вещей, достойных внимания. Хотя передо мной объект определенно заслуживающий созерцания в пределах вечности.
Его губы, едва ли более розовые, чем бледная кожа лица, растягиваются в улыбке, когда взгляд Драко опускается ниже, туда, где отброшенное, душное одеяло обнажает её тело чуть больше, чтобы утро осталось таким же целомудренным.