Страница 18 из 27
Несмотря на то, что в двадцать четвертом году я терпеть не мог арифметику, в тридцать пятом я решил поступать на мехмат, причем на математическое отделение, а не на астрономическое, как мне хотелось еще в детстве. Но такая смена приоритетов произошла довольно случайно. Как и многое, что с нами происходит.
История моего поступления в университет – это пример проявления самой острой недоброжелательности общества к людям моей судьбы, которую я испытал еще мальчишкой. Эта история могла окончиться для меня катастрофой, могла полностью исковеркать мою жизнь. Лишь доброжелательство двух человек, нарушивших к тому же правила приема в МГУ, плюс бешеная работа в течение нескольких месяцев позволили мне войти в студенческий мир. Эта история заслуживает того, чтобы рассказать о ней более подробно.
Когда я учился в десятом классе, Академия наук и Московский университет организовали первую в стране математическую олимпиаду. А для будущих участников олимпиады в Математическом институте имени Стеклова – знаменитой в те времена Стекловке – был организован школьный математический кружок. Руководил им Израиль Моисеевич Гельфанд – выдающийся математик, будущий академик, а тогда всего лишь доцент мехмата. Он сыграл в моей жизни огромную роль, изменившую в одночасье всю мою судьбу. Но об этом позже.
В нашей седьмой школе математику преподавала Ульяна Ивановна Логинова – человек большой математической одаренности, внимательный и добрый учитель. Математика у нас была поставлена хорошо, и более того: вокруг Ульяны Ивановны образовалась группа учеников, изучавших предмет более глубоко и проявлявших определенные способности к математике. Звездой первой величины был Моня Биргер. Я думаю, что он сделал бы хорошую научную карьеру, если бы не погиб на фронте в самом начале войны. Были и другие очень сильные ученики. Та же Рахиль Склянская, Яшка Варшавский, Женя Шокин… Все они записались в математический кружок Гельфанда.
Ульяна Ивановна посоветовала и мне начать посещать этот кружок. Но я чувствовал себя в математике не очень прочно и полагал, что для такого кружка совсем не подготовлен. Во всяком случае, гораздо хуже, чем наши первые ученики. Да к тому же на носу был лыжный сезон, а меня включили в юношескую сборную Москвы. Об этом я и сказал нашей учительнице. А она меня в ответ обругала и добавила: «Ты бы мог учиться не хуже их, если бы меньше ходил на лыжах и больше занимался». И Ульяна Ивановна настояла на том, чтобы я тоже стал ходить на занятия в Стекловку, а занятия спортом отложил до лучших времен. «И вообще, тебе пришло время серьезно подумать о будущем, у тебя за спиной никого нет», – она мне не раз читала подобные нравоучения.
Стекловский кружок оказался по-настоящему интересным. Теперь я могу уже профессионально сказать: он был блестяще поставлен. И это заслуга не только Гельфанда. С кружковцами работали несколько молодых талантливых математиков. Они решали с нами нестандартные задачи, демонстрировали на этих примерах удивительные возможности математического изобретательства, читали нам лекции. Да и собрались в этом кружке незаурядные молодые люди. Здесь я подружился с Юрой Гермейером и Борисом Шабатом – будущими профессорами Московского университета, будущим профессором Ленинградского университета Володей Рохлиным, Олегом Сорокиным – удивительно способным юношей, погибшим на фронте уже в сорок первом году, и многими другими. Кружок работал по воскресеньям, и для него приходилось жертвовать воскресными тренировками – той зимой я твердо решил следовать заветам Ульяны Ивановны.
Весной тридцать пятого состоялась олимпиада. Конкурс первого тура из нашей школы успешно преодолели только два человека: Моня Биргер и я. Второй же тур прошел я один. Моня Биргер сам потом удивлялся, как это он не решил одну относительно простую задачу. Но соревнование есть соревнование. На третьем туре я чуть было не сорвался, но все-таки прошел. В результате и Гермейер, и Шабат, и я сделались лауреатами олимпиады и получили право не сдавать математику на вступительных экзаменах на математическое отделение мехмата МГУ. Это и решило все: я выбрал математическое отделение мехмата МГУ и начал готовиться к экзаменам и уже видел себя студентом. Однако меня поджидал страшный удар, который на некоторое время привел меня в состояние оцепенения и безнадежности.
Я сдал все экзамены. Без особого блеска, но и без троек. По моим расчетам, я должен был поступить без каких-либо трудностей: уровень экзаменующихся был не очень высокий, лишь немногие сдали экзамены по-настоящему хорошо; Гермейер и Шабат сдали почти так же, как и я. Только Олег Сорокин сдал на все пятерки. Основная масса экзаменующихся сдала значительно хуже меня. И тем не менее я принят не был!
Во время экзаменов я подружился с Семеном Шапиро. В Москве он был в первый раз в жизни, приехал поступать в университет из какого-то маленького белорусского городка. Он был добрый и тихий человек. Его подготовка оставляла желать лучшего, и Гермейер и я ему старательно помогали. Он получил много троек (тогда сдавали семь или даже восемь экзаменов), в том числе и тройку по математике. И тем не менее, был зачислен в число студентов.
Когда я убедился, что меня нет ни в списках зачисленных, ни в списках кандидатов – были и такие, – меня охватило отчаяние. Я не знал, что мне делать и как вообще жить дальше. Опять чья-то жестокая рука мне преградила дорогу. Семен переживал со мной мое несчастье, утешал как мог и потащил к отвечавшему за прием заместителю декана Ледяеву.
Куда девалась тихая сдержанность Семена Шапиро. Он начал громко и очень темпераментно объяснять, какая произошла несправедливость, он думает, что допущена ошибка, и надо, пока не поздно, ее исправить. Ледяев его прервал. Он повернулся в мою сторону и сухо сказал: «Чего вы хотите, Моисеев? Посмотрите на себя и на него, – он показал пальцем на Семена, – подумайте, кого должно принять в университет рабоче-крестьянское правительство, на кого оно должно тратить деньги? Неужели вам это непонятно?»
Моя судьба была решена.
Бабушка была в отчаянии.
Я все же становлюсь студентом
Осень тридцать пятого и зима тридцать шестого были самым критическим периодом моей жизни. Я уже не говорю о моральной подавленности. Что делать? Куда идти? Я не мог сидеть на шее у мачехи и бабушки, которые зарабатывали гроши. Общество отторгало меня, отбрасывало, и я чувствовал это всем своим существом. Я погрузился в какой-то транс. Меня охватило отчаяние и ощущение беспомощности, некому было мне помочь или даже дать разумный совет. Я был готов, на что угодно – законтрактоваться куда-нибудь на Север или ловить рыбу в Охотском море. Но где-то внутри у меня жил еще здравый смысл и хватило мужества не наделать глупостей. И в результате, как я теперь вижу, мне удалось принять самое правильное решение.
Я поступил в Педагогический институт и переехал со Сходни в студенческое общежитие. Самое главное – я стал получать стипендию. Это был, конечно, сверхскудный, но все же прожиточный минимум. И вместе с ним я обрел известную самостоятельность и получил небольшой тайм-аут. Появилось время осмотреться и подумать.
Сам институт произвел на меня весьма тяжелое, я бы даже сказал угнетающее впечатление. Студенты в своей массе очень напоминали мне моих одноклассников по сходненской ШКМ и совсем не были похожи на тех умных и образованных молодых людей, с которыми я общался последний год в математическом кружке Стекловского института и вместе с которыми хотел учиться в университете. А преподаватели в пединституте – они, вероятно, были опытными учителями и знали, как надо готовить учителей для школ того времени, но как они были мало похожи на тех молодых математиков, которые нам читали лекции в кружке Гельфанда и которых мы с энтузиазмом слушали по воскресеньям!
Одним словом, учиться в этом институте мне не хотелось, да я и не учился. Лишь иногда ходил не лекции. В ту зиму мне было еще восемнадцать лет, и по возрасту я имел право выступать на соревнованиях по лыжам за юношеские команды. Что и делал не без успеха. Кроме того, эти спортивные увлечения меня основательно подкармливали: я был включен в сборную юношескую команду Москвы по лыжам и получал бесплатные талончики на обед – для меня это было очень важно. В тот год в составе команды я ездил на первенство Союза в Кавголово.