Мир внизу

– Что-то случилось? – чуть мягче спросила я. – У тебя есть для меня что-то еще, или ты просто предпочитаешь обсуждать никому не нужного Лиама вместо того, чтобы совершенствовать обмундирование лучшего рейнджера Четвертой?

Сириус замялся.

– Вообще-то… я как раз пытался подвести к этому… – Какое-то время он старательно избегал встречи с моим вопросительным взглядом, а когда наконец пересилил себя, вид у него был разнесчастный. Внутри меня все напряглось.

– Подвести к чему? – осторожно спросила я.

Он вздохнул и снял очки.

– Айроуз сказала мне оснастить крыльями костюм Лиама.

– Как и костюмы всех остальных? – уточнила я. – Через огромный промежуток времени, когда будут улажены все вопросы с комитетом безопасности?

– Нет, Сионна. К следующей высадке.

Мне показалось, что я ослышалась. Черт возьми, да лучше бы я совсем оглохла. Крылья были чем-то пока только «моим», я гордилась своими полетами и дорожила ими. И одно дело, когда устройство получают в обращение сразу все рейнджеры, потому что в этом – конечная цель, и совсем другое…

– Какого черта? – Я вскочила на ноги, уязвленная и раздраженная до предела. – Айроуз совсем спятила? Идет против своих же правил? Лиам не испытывал крыльев, он не знает, как с ними управляться…

– Как бы там ни было, в этом есть рациональное зерно, – попытался утихомирить меня Сириус. – Поскольку вы теперь напарники, разумнее будет уравнять возможности ваших спецкостюмов…

– К черту, Сириус! – заорала я и, не найдя лучшего способа выразить эмоции, со всей силы долбанула рукой по столешнице. Стопка бумаг подскочила, пара ручек скатилась на пол, а кулак загудел от боли. Облегчение не пришло. – К черту рациональное зерно!

Почти минуту мы провели в полном молчании. Я озлобленно сопела, перебарывая порыв разнести лабораторию вместе со слабохарактерным Сириусом и всеми его чудесными прототипами, монополию на которые у меня так бесцеремонно отбирали. Сириус с опаской поглядывал на меня, морально готовясь к чему-то подобному.

Черт. Черт, Айроуз.

Зачем тебе медленно, по кусочкам уничтожать мою жизнь через этого выскочку Лиама?

Почему бы тебе просто не разжаловать меня?

Почему бы тебе просто не придушить меня подушкой, пока я сплю?

Или отправить его в мою комнату снова, чтобы это сделал он?

– Ты не сделаешь этого. – Я подняла взгляд на Сириуса. Он лишь сокрушенно покачал головой.

– Айроуз предупредила меня, что в этом случае последует. Меня депортируют обратно на Седьмую.

– С какой стати? – Ситуация теряла последние крупицы адекватности. – Айроуз может думать себе что угодно, но она здесь не главная. Отец конечно же не допустит твоей депортации!

– Уже допустил. – Сириус грустно извлек из-под груды бумаг указ – прямоугольную карточку с кратким изложением сути, на которой засохла, впитавшись в серые поры, оранжевая печать с четверкой. Принадлежавшая моему отцу.

«За нарушение прямых приказов», «мера пресечения», «депортация на Седьмую станцию»… Читать дальше текст утвержденного приказа не имело смысла. Айроуз постаралась, уверена. Решила подстраховаться. Наверняка подсунула отцу эту бумажку с ворохом других, менее важных, вот он и не заметил. Но все равно…

Я чувствовала себя преданной.

– Это какое-то недоразумение, Сириус.

Мой голос прозвучал настолько жалко, что, испытав к себе презрение, я больно прикусила губу.

– Прости, Сионна, – покачал головой Сириус. – Я не могу отказаться. Должен выполнять требования. Я пообещал Айроуз. Я не хочу возвращаться на Седьмую. Мне поступил приказ подготовить еще один экземпляр и провести базовый инструктаж до следующей остановки Четвертой.

Каждая его фраза словно вбивала нож мне в ребра. Серию ударов завершил финальный, и я была мертва.

– У Лиама тоже будут крылья.

Ослепительный свет пробивался сквозь тонкие кроны деревьев этого полумертвого леска. Мы лежали на пожухлой траве, подставляя лица неестественному теплу. Там, где над нами должно было находиться солнце, висела странная, незнакомая мне планета. Крупная, покрытая пятнами кратеров и морей и точно налитая кровью, она окрашивала все вокруг в теплые оттенки оранжевого.

Смотреть на нее было больно.

– Что это? – спросила я, повернув голову влево и привычно залюбовавшись точеным профилем Касса. Услышав мой голос, он открыл глаза и тут же прищурился.

– Судя по тому, как оно жжется, это солнце. Возможно, из какой-то другой системы. Но в том, что это именно солнце, я уверен.

Какому-то из миров в нашей бесконечной вселенной не повезло. Такое жуткое солнце. Может быть, оно освещало планеты ящериц? Может, оно было слишком палящим, слишком немилосердным, слишком недружелюбным, – и поэтому они отправились завоевывать наш мир? Поэтому они украли у нас Землю? Наше солнце?

– Не хмурься, Сионна, – рассмеялся Касс, не отрывая взгляда от неба; видимо, периферийным зрением заметил, что я погрузилась в невеселые мысли. Я не успела ответить – небо начало крошиться на нас, опадая белыми кусочками. При соприкосновении с моей кожей они таяли. Некоторые – бесследно. Некоторые – оставляя крохотные капельки. Я вспомнила, как это называется.

Снежинки. Снег. Зима.

– Разве в такое время года может идти снег? – Это противоречило знаниям, почерпнутым мною из книг о Земле задолго до Пришествия. Когда понятие климата для людей было чем-то неизменным, неисправимым, тем, с чем приходится мириться.

– Это же симуляция, – фыркнул Касс. – Суперматерия работает так, как ее запрограммировали. Обычно явления в коде соответствуют правильным временам года, но сегодня, видимо, особенный день и что-то сломалось. Нам с тобой просто невероятно повезло лицезреть результат работы неправильного кода: снег в тридцатиградусную жару, порожденную чужим для нас солнцем. Даже на Земле – свободной Земле – такого не было.

Его голос – его идеальный голос, чуть хриплый, как будто после сна, – был просто создан для того, чтобы его слушать. Касс обладал свойством говорить об обычных вещах несколько высокопарно, и поначалу это меня раздражало. Но, познакомившись с ним ближе, я узнала, что он учил язык по викторианским романам; пазл сложился, и я полюбила эту его особенность. Я улыбнулась и нащупала его руку.

Наши пальцы переплелись.

Мы часто ходили в зал симуляций по ночам, когда вся станция спала. Касс рассказывал, что во времена совсем далекие у влюбленных существовала традиция смотреть на звезды. Мы не совсем понимали ее смысл, но лежать здесь, умиротворенно созерцая возможности суперматерии, было… очень уютно. В такие часы я забывала обо всем, что привязывало меня к замкнутому мирку Четвертой. И оказывалась в совершенно другом мире – который, если бы он взаправду существовал, мне хотелось бы считать своим домом.

Забвение рассеивалось, только когда мы выходили из зала и я встречала многозначительно ухмыляющуюся рожу дежурного, которого Касс регулярно подкупал ради несанкционированного пропуска на симуляции. На четвертый раз, когда терпение лопнуло, я прямо спросила у дежурного, чего он вылупился. Парень ответил совсем уж сальной ухмылкой, на которую Касс с презрением заявил, что некоторые люди просто рождаются идиотами, и ценность настоящих чувств им никогда своим скудным умишком не постичь.

И только тогда я поняла, почему этот дежурный так ухмылялся. Но покраснела не из-за этих глупостей, а потому, что в ту минуту поняла кое-что еще. От этого понимания в моей грудной клетке словно разлилось обжигающе приятное тепло, воссоздать которое не способна даже самая продуманная симуляция.

– Я ведь по жизни счастливчик, ты знаешь, Сионна, – продолжал Касс, глядя куда-то вверх. Голографические снежинки мягко опускались на его лицо и тут же таяли, не оставляя и следа. – Я же перевелся к вам всего за несколько месяцев до того, как ящерицы уничтожили Двадцать Третью. Останься я там – и мы бы с тобой сейчас не лежали среди ночи в зале симуляций, открывая новые и новые возможности этой странной суперматерии.