Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 47

Вокруг всё погружается в темноту, наполняется шуршанием и отвратительным писком. Крысы? Нет, мышь. Большая серая бесхвостая мышь. Вадим иступленно хватает её за выпуклую гладкую спину. Глаза уже немного привыкли к темноте, но перед ними мелькают бесконечные красные круги, и тупая боль давит на зрачки откуда-то изнутри. Вадим пытается помассировать уставшие веки, но кто-то невидимый перехватывает его руку. Вадим послушно совершает руками знакомое действие, и со всех сторон снова появляются фигуры. Они молчат, но Вадим понимает, что им нужно. Письма. Они пришли за его письмами.

Шут, Серый, Крокодил, Просто Конь….Помнят ли они сами, как зовут их? Или уже давно забыли? Как они нашли Вадима? Ведь он тоже обманывал всех, тщательно скрывая своё настоящее имя.

Похоже, им не понравились полученные письма? Ха-ха-ха! Но Вадим написал в них чистую правду: «Ты — мертвец! Игрушка дьявола! Тебя нет на этой земле». И всё. Но как они возмутились! Вон стоят — строчат ответные послания. Клоуны.

Монстры окружили Вадима, беззвучно бросая ему в лицо обвинения во лжи, ответные письма летели, скручиваясь в острые стрелы, ударяя в виски, железом сковывая голову.

Одно письмо попало прямо в руки: «Ты сам мертвец. Марионетка, клоун. Как все мы».

— Нет! Я живой. Я — не клоун. Я…

Дикий издевательский хохот оглушил: маски корчили рожи, скалили редкие зубы, катались по полу, верещали, шумно сморкаясь в мокрые платочки. Кольцо марионеток сжималось вокруг Вадима, он попытался вырваться, убежать.

Боль резкая, невыносимая, пронзила ноги. Мелькнула на исходе сознания мысль: убрать, ликвидировать последнее письмо. Падая в бесконечный, светящийся яркими точками туннель, Вадим протянул руку, чтобы нажать клавишу «Delete».

— Доктор, доктор! Подойдите, скорее! — крикнула, выскочив в коридор, старшая медсестра Елена Викторовна.

— Что случилось? — Как всегда, элегантный и подтянутый по понедельникам, в чистом накрахмаленном халате зашел в палату лечащий врач.

— Больной пришел в себя, шевелит рукою, пытается что-то сказать, — волнуясь, проговорила медсестра.

— Слава богу… — врач подошел к кровати, осмотрел лежащего на ней Вадима, — Это же надо! Трое суток просидеть за компьютером, не вставая.

Елена Викторовна покачала головой — а ведь могло быть и хуже…Страшно подумать — тромб оторвался из-за застоя крови в ногах, парень ещё счастливчик, бог ему в помощь.

— Я — Дьявол, — еле слышно прошептал Вадим.

Посмотрел напряжённым взглядом на людей в белых халатах и уточнил:

— Дьявол. Собака. Мэйл. Точка. Ру.

Макдауэлл А. К. На обочине

Стоит он, короче, правой рукой подпирая левую щеку, и молчит. Я сразу понял, что сейчас что-то будет. Он дергает меня за ворот, коротко бьет в лицо.

— Ты чего, родный?

Не очень больно, скорее, непонятно, зачем все это. Я и так пойду с ним, потому что достало бегать, скрываться, бухать меня, черт побери, достало, а к мусорам не пойду. Бить-то зачем?

Под ребра уперся ствол.

Это очень неприятно.

— Ну? — говорю.

— Где пластик?

— Не при себе.

Не вру. Я не такой идиот, чтоб таскать пластик с собой.

— Не дури, — говорю, — ну выстрелишь ты, ну помру я. А пластик ты потом где возьмешь? Боженька ниспошлет? Или сам будешь сочинять?

Говорить, когда рукой сжимают куртку так, что трудно дышать, чертовски неудобно. Все сегодня как-то по-дурацки складывается. Я знал, что за мной идут, и это был вопрос времени, когда мне начнут задавать неудобные вопросы, но я и представить не мог, как это будет просто. Буднично.

Страшно.

— Много говоришь.

Он ослабляет хватку. А потом, видя, что я готов сотрудничать, — а кто не готов-то, когда ствол ребра царапает? — отпускает и делает шаг назад.

— Только дернись…

— Да-да, — киваю, — ты в меня пальнешь, и мне будет плохо. Я не дурак.

Вопрос спорный. Да, мне двадцать четыре года, я недурен собой и достаточно умен, чтобы сделать пластик, на котором я сдаю всех и каждого, но достаточно глуп, чтобы об этом растрендеть.

Умная голова дураку досталась.

Так. Он более-менее успокоился. Сейчас левой рукой сбиваю ствол, ногой под колено. Он падает, я добавлю с локтя по затылку или ребром ладони в висок. Забрать пистолет и бежать. Денег хватит свалить в другой конец страны.

Ничего этого я не делаю. Проходят секунды.

— Идем, — упустив все удачные возможности, я киваю на деревянные двери подъезда, за которыми чернеет ночь. — Забирай что нужно, и мы расстанемся спокойно. Окей? Пластик в камере хранения.

Я так устал бояться, что мне почти не страшно.

Он все равно меня замочит.

Интересно, а он, — и они, те, кто его послали, — вообще знают, что пластик легко и просто копируется, а информация может вполне успешно лежать в междусети? Или я один у них был такой умный?

Какая нахрен разница.

Он все равно меня замочит. Я его сначала не узнал, а теперь вижу, вспомнил — это Солдат. Отбитый ветеран с дыркой в голове. Мы с ним выпивали, хорей пороли вместе, но это его не остановит, потому что у него есть пистолет, а у меня нет. Он хищник, а я жертва. Травоядное. Он мурчит, а я мычу.

— Шагай.

Шагаю, чувствуя, что черная глазница ствола смотрит мне в спину.

* * *

Сочин и говорит ему:

— Подкинь до Павлика, не обидим.

— Ну пацаны, это будет копеечку стоить.

— Будет тебе и копеечка, и рубль и все что ты хочешь. Мы че, ханыги? Ты кого во мне увидел?

Ну ему бы и отказаться, но рубль поманил. Пять косых не каждый день предлагают. Народ непуганый был, нет бы подумать, — за что такие деньги-то суют? Явно же что-то не так. Хотя, я, например, об этом тогда не думал.

Сели. Я спереди, Сочин и Левчик сзади.

Из города не выехали, погнали к нам на микрорайон, — Левчик, оказывается, забыл барсетку. Голова эбонитовая.

Водитель, спросивший полчаса назад, куда, собственно, надо, теперь всем своим видом изображал великомученника. Было видно, что он задумался, — не придется ли всю ночь кататься за эти пять тысяч.

— Всё. Нахер Павлик. К Вадику поедем, — Левчик упал на сидение, засунул трубу в карман. — Ждет он нас.

— Да хоть куда. Сколько можно тут торчать…

Судя по голосу, Левчик совершенно искренне полагал, что людей, которых знает он, знают все, кто был в машине. Я, между прочим, Вадика не знал. А водитель обрадовался. Может, знал Вадика, а может не хотел больше знать всех, кто сейчас сидел у него в салоне. Но рад был сильно.

Поехали.

И тут Сочин и говорит.

— Слышь, командир, останови. Мутит че-то.

Ховер остановился. Сочин вышел. Я тоже дверь открыл, закурил.

— Ого. Командир, ты глянь, что с задним колесом.

Наверное, я все понял чуть раньше. Или так и не понял до конца, но сигарета у меня в руке почему-то задрожала. Я нервно выпустил дым, глядя в непролазную темноту, обложившую ховер. И не удивился, услышав удар и сдавленный крик сквозь стук включенной «аварийки», метрономом отсчитывающей секунды. Но вот честно, так до конца и не понял, что случилось.

Зато навсегда запомнил звук, когда человека бьют ножом.

Ни с чем не спутать.

— Левчик, Философ, помогите, — я не видел лица Сочина, но был уверен, что он ухмыляется. — Тут человеку плохо.

Левчик добивал водителя монтировкой. Я курил.

Курил, когда перепрошивал номера, и когда рыли яму.

Курил, когда гнали ховер на дачу Сочина.

И только там, после ста грамм, меня наконец-то бурно вырвало.

А потом прошло.

* * *

— Код.

А он большой шутник, оказывается.

— Ты уж прости, но код не скажу, — я говорю это твердо. Стараюсь объяснить, — я тебе его скажу, ты меня кладешь, а код не подходит. Не потому, что я совру, а ты что-то не так запомнишь. И что тогда, будешь вокзал подрывать ради пластика?