Овердрайв (сборник)

— А что, если это я убил Мажару?

Очки полезли на его лоб:

— Невозможно! Ещё никто не убивал хозяина.

— Я — первый.

— Нет… Он уже регенерировал себе эпидермис.

— А голову? Что у него с головой?

Ник замялся.

— С головой похуже. Но он скоро восстановится.

Я фальшиво засмеялся.

— Война идет давно, — сказал Клируотер.

— И кто побеждает?

Ник взял меня под руку. Машины сразу стали ближе. Мы стояли на обочине дороги, слишком оглушительной и ослепительной для этого вечера.

Нас подобрал микроавтобус со странной надписью — «Антимонополист» — и странным маршрутом: «Аэропорт — кинотеатр „Зирка“». За рулем сидел ещё один легендарный участник телешоу — Али «Транс-ООО».

* * *

Полина Леонтьевна тоже была феноменом. У неё была сила, и сила эта была словом, и слово было русским. Она закалила себя в школе, в украинской школе. На классной доске она сражалась с косностью и безграмотностью, и мел в её руках был эффективнее любого оружия. Сплошной свет и белые полосы. К концу учебного года она истребляла варварство и невежество. Лишь в неизлечимых случаях Полина Леонтьевна пускала кровь красной ручкой.

Плавные движения и поставленный голос. Солидность и женственность. Полина Леонтьевна идеально смотрелась в роли ведущей шоу «Лучший киллер страны».

Я сидел как первоклассник. Никаких черных очков, банданы или балаклавы — канал «Килиманджаро» сразу открыл мою личность. В отсутствие Гусейнова соседом по парте был участковый Какулин. Напротив скучал какой-то Руслан — представитель СБУ.

Также гостями программы были Юрка и Жорка, Король и Ник Клируотер. Свободу слова гарантировали Гераклит Шимко и Оксана Вранча, а Теллер лично контролировал мою свободу и мои слова.

Одна передача, другая, третья… Старшие классы. Скоро выпускной. Вместо Руслана — Вадимчик с равнодушными глазами и родинкой на щеке. Какулин располнел и купил «хюндай». Юрка умер, Жорка женился. И вот:

— Пятьсот тысяч гривен — ваши. Вы берете деньги или продолжаете игру?

Я понимал, что выбора нет. Что мне придется играть до конца. Но я выдержал паузу для интриги.

По залу прокатилась волна аплодисментов. Все жаждали крови. Хотели, чтобы я сделал последний выстрел — в премьера или президента.

— Итак, Валерий… Ваше решение?

— У меня ещё есть патроны.

Алекс Теллер что-то сделал с моим лицом. Ей-богу, я мог бы и сам улыбнуться.

— Значит, будем продолжать?

Полина Леонтьевна смотрела на меня, как авиньонская девица с картины Пикассо. Её анфас съехал набок, чтобы подать мне какой-то знак.

— Вы ещё можете взять деньги.

Что она хочет сказать? Я мысленно метался по студии, пока не прилип к навакшенным туфлям Вадимчика.

Зрители сопровождали мои сомнения недовольным гулом. Алексу Теллеру снова пришлось дергать за ниточки.

— Я докажу, что я лучший, — сказал он моим голосом.

От оваций затрясся павильон. Словно на «Танцах у плиты», Оксана Вранча перемешала магму, а Гераклит Шимко пустил красных петухов. По всей стране расползлись трещины, маршрутки Али «Транс-ООО» и порталы Ника Клируотера. Теперь все зависело от меня. Как только я выполню последнее задание, «Килиманджаро» извергнет лаву на своих врагов, ошпарит, испепелит, похоронит под обломками.

— Так кого мне убить?

— Себя.

Король вздохнул, Жорка выдохнул, а Вадимчик нервно засмеялся. Какулин положил руку на мое плечо.

— Вы довольны? — спросила Полина Леонтьевна. — СБУ довольна?

Кагэбист распутал ноги, поднялся и отряхнулся:

— Нужно было начинать с себя.

На выходе у Вадимчика загорелся пиджак. Мы не видели, как это произошло, но долго слышали его крики. Кто бы мог подумать, что начнут с него.

* * *

Между Русью и Россией — граница. Я пересекаю её, поджав киносуру.

Таможня похожа на ферму. Вдоль поля тянутся коровники. Большая Медведица лежит на крышах, под которыми доят коров. Небо забрызгано молоком — здесь свой млечный путь.

В Гоптовке меня берут на гоп-стоп, в Нехотеевке не хотят пропускать. Приходится показать новенькую корочку.

— Вы так похожи…

— Мне все говорят….

— Куда путь держите?

— На Полярную звезду.

Уже в Белгороде я узнаю новости.

«Источник МВД сообщает, что известный киллер покончил жизнь самоубийством в ходе проведения спецоперации по его задержанию».

«Странности начались задолго до выезда», — признается врач скорой.

«Мы прожили с Валерием пять лет, — говорит Полина Дурманова, — и я не замечала у него суицидальных наклонностей».

«Я не могу дать никаких комментариев по данному вопросу», — заявляет официальный представитель министерства.

«Дата и место захоронения пока не известны», — передает «Килиманджаро» накануне своего извержения.

Ничего. Скоро обо мне забудут.

Скоро у людей появятся другие проблемы.

«Приезжай, — пишу я Полине Леонтьевне из интернет-кафе, — Тут тоже есть гора — Харьковская».

Ермакова М. А. Эвисцерация любви

Мало кто знает, что брыжейка красива. Этот перламутрово-серый — ласкает взор. Розовое нутро вскрытого тела полно ярких и сочных красок и их сочетаний, и напоминает брошенную впопыхах палитру гения-самоучки.

В природе нет лишних органов и систем — а для трупа они лишние, и я извлекаю их, откладывая в сторону. Тело после эвисцерации — уже не природно. Пускай оно совершенно — гладкое и загорелое тело двадцативосьмилетней блонди с ножевым ранением в области сердца — однако звучит, как фальшивая нота. Смерть нарушает гармонию сфер. Некоторые умудряются нарушить её ещё при жизни.

Придерживая язык, ножницами вскрываю пищевод и аорту. Работа всегда успокаивает. Когда руки заняты — голове не нужно думать. Контроль — вот ответ. Работа — вот истина. Кто не движется, тот рассыпается в прах. Если работы не станет, Элен остановится, и память поглотит её. Мой прах носит имя Элен.

Пройти в трахею и бронхи, вскрыть их до субсегментарных ветвей… Вчера в это же время это дерево было живым… Ножницы в пальцах дрогнули. Разрез вышел некрасивым. Я морщусь. Плохой знак… Тремор, тошнота и головная боль — оно возвращается. Оно всегда возвращается. Корнями уходя в прошлое, держит ветвями мои руки и вжимает лицо в себя, не давая дышать. Поэтому через два часа я сниму халат, приму душ, переоденусь и выйду из помещения морга, даже не посмотрев на санитара. Ей-богу, они меняются, как котята у дворовой кошки.

Грядёт очередной непознанный бар… Элен меняет их, как кошка — дворовых котов. И только абсент изгонит едкий запах формалина, которым, кажется, пахнут пальцы. Конечно, это психология, мать её. Через латекс перчаток запах не может въесться в кожу, через тугую шапочку — в волосы, через комбинезон, халат и пластиковый фартук — в тело, но я все равно ощущаю его. Мерзкий, сладковатый, едкий! И помню, как ползая на четвереньках, мыла пол водой с формалином. Запах впитывался в поры — мои и квартиры, чтобы навсегда там остаться. Того дома больше нет, как нет девочки с чёрными волосами, желтоватой кожей и выпирающими ребрами. Но запах… Формалин — обонятельное зерцало смерти… Смертию смерть не попрать. Её вообще ничем не попрать — в том и ценность. Но можно подышать жизнью…

Я шла по улице, разглядывая витрины магазинов. Кем мне стать сегодня? Стервозной бизнес-леди, ищущей перепихон на один час, как средство для сна, или ухоженной богатенькой сучкой, которой не нужно отдирать зубами куски от жизни и оттого душно, ужасно, невыносимо скучно? Вон тот манекен… в чёрном парике. Худое тело, впалый живот, желтоватый пластик. Чёрные чулки на чёрном поясе, корсет, упавшее на пол витрины шерстяное красное платье — тончайшее, теплое и… агрессивное. Вот это хорошо! Это запомнится: чёрные волосы и красное платье.

Через полчаса я покинула магазин и поймала такси. Корсет сжимал мою талию тугими ладонями, стало трудно дышать — но это сделало меня сильнее. Я — спица. Стальная спица с алым наконечником, направленная в чьё-то сердце. И полицейская сирена звучит музыкой для моих ушей.