Истина

Я примостилась на краешке кровати, Лео ничего не сказал, только посмотрел на меня. Спокойно, невозмутимо, и до того похоже на отца, что иногда это невозможно вынести. Погладила его по головке, убрала прилипшую ко лбу прядку.

– Тебе не жарко, детка? Хочешь, принесу одеяло полегче?

Лео отрицательно помотал головой. Похоже, он представляет себя во дворце Снежной королевы, выстроенном из снега и льда, и уж там ему точно требуется одеяло, хоть лето в разгаре, хоть нет.

– Ну, про что сегодня хочешь послушать? – спросила я для проформы.

– Про Снежную королеву, – ответил Лео.

– Ладно.

Открыла книгу и начала читать. Произносила вслух больше, чем там написано, до того уж хорошо выучила я этот текст. Рассказывала, как злобный тролль однажды изготовил зеркало, в котором все красивое искривлялось до неузнаваемости, а в то же время все дурное, отражаясь в нем, становилось еще хуже. Лео сделал большие глаза, а стоило мне упомянуть «злобного тролля», раскрыл глаза еще шире.

– И вот однажды, – продолжала я рассказ, – разбилось зеркало вдребезги и понаделало множество бед. Потому что осколки его разлетелись по белу свету, и кому попадет такой осколок в глаз, тот видит все навыворот и замечает в любой вещи только дурное. А некоторым людям осколки заколдованного зеркала попадали прямо в сердце, и тогда сердце у них замерзало, превращаясь в кусок льда.

Дойдя до этого места, я всякий раз умиляюсь, потому что Лео невольно хватается за сердце и начинает часто-часто моргать, как будто хочет удостовериться, что сердце у него не ледяное и с глазами все в порядке.

– Мама, а как… – перебил он меня, а я, оторвавшись от книги, на него взглянула. – А как узнать, что сердце стало куском льда?

Поначалу я не нашлась с ответом.

А так, – подумалось мне, – что чувства твои уже не те, что прежде. Что радость выражается уже не восторгом, а слабой улыбкой. Что гнев у тебя уже не кипучий, а тепленький. Что все краски поблекли, и не понять тебе людей, когда они рассказывают про свое счастье.

Я прижала ладонь к груди маленького сына. Почувствовала, как колотится его сердечко – так быстро, так живо. И слезы начали вскипать во мне, отчего – и сама не знаю, но я сумела взять себя в руки, пока они не покатились из глаз, пока Лео, чье личико так близко к моему лицу, чьи глазки глядят на меня так искренне и так прямо, не успел их заметить.

– Куски льда не могут биться в груди, – произнесла я, подтверждая эти слова улыбкой.

Лео кивнул, объяснение показалось ему убедительным. И вдруг к моей груди он приложил ладонь. Уж не знаю, что такое со мной случилось, но на миг меня охватил иррациональный страх, что он не почувствует сердцебиения, что и меня настиг осколок дьявольского зеркала, а я и не заметила, что в груди у меня не сердце, а ледяной обломок размером с кулак. Лео водил и водил рукой по моей груди и, наконец, лицо его прояснилось. Ничего не сказав, он просто убрал руку и откинулся на подушку. А я боролась с комком в горле.

– Мама, читай дальше, – попросил он.

Конечно, пришлось доставить ему это удовольствие, и мы помчались вместе со Снежной королевой сквозь холодную и опасную зимнюю ночь. И сердца наши стучали вместе.

7

Тишина вернулась в мой огромный пустой дом. Лео наконец-то заснул, а я легонько поцеловала его в лобик, выключила свет и вышла из комнаты, бесшумно закрыв за собою дверь.

Лежу в кровати и вдруг слышу…

…странный, неопределенный звук.

Похожий на глухой удар.

В доме кто-то есть!

Тотчас я вскочила. Сразу нашла брюки, я ведь только что их сняла, пошарила в поисках мобильника, потом только сообразила, что он остался на обеденном столе. А городской телефон стоит на базе в другом конце дома. Вот проклятие.

Осторожно я открыла дверь спальни. Остановилась, прислушалась. Стою как вкопанная, все чувства на пределе. И ничего не слышу, кроме собственного дыхания и привычного скрипа в старом доме. Ничего и не было! Я просто переутомилась. Закрыла глаза, глубоко вдохнула и выдохнула… и опять услышала те же глухие удары. У меня перехватило дыхание. Это ветер, сказала я себе. Просто ветер. Или кошка. Кошка забралась в дом и что-то там задела, опрокинула.

«Ничего страшного!» – так я решила. И сама себе не поверила.

Знала, что так поступать не следовало, но все равно пошла на звук. Сама не понимала, зачем, но все равно двинулась вперед по тускло освещенному коридору. Остановилась в неуверенности, вдруг я выбрала неверное направление? На сей раз долго ждать не пришлось: я опять услышала этот звук. Голову сдавила боль. Как же мне страшно! Звук идет из гостиной. Что там, прямо за дверью? Я затаила дыхание, замерла возле этой двери, но там тишина, я ничего не слышу, даже собственного дыхания, и не знаю, что теперь делать, ведь повернуться и уйти я не могу, и не знаю, откуда я это знаю, но знаю я одно: надо открыть дверь. И не знаю, откуда я это знаю, но еще я знаю, что выбора у меня нет.

Снова раздался глухой удар, непонятный и страшный. Рука, кажется, сама потянулась к дверной ручке, а ведь я ей не отдавала такого приказа! Дверная ручка пошла вниз будто против моей воли, а звуки за дверью стихли. Что бы ни было там, за дверью, оно меня ждет. Нажимаю на ручку, тяну дверь на себя. Знаю, нельзя мне видеть то, что за дверью, оно меня уничтожит, но рука меня не послушалась и распахнула дверь настежь. Смотрю во все глаза, дверь на меня летит, и стук налетает на меня громом, и я уже в ожидании грядущей минуты, я слышу свой крик – и просыпаюсь, наконец-то.

Сначала я, по-прежнему затаив дыхание, вглядывалась в темноту. И повторяла себе: только не думай про этот сон! Ложись и спи себе дальше!

Но не получалось, у меня никогда не получается, ночью мрачные мысли одолевают меня с особой силой. Лежу в постели, а они так и подкрадываются. Вспоминала про солнечные затмения – то, первое, много лет назад, и нынешнее; вспоминала, как сынок маленькой потной ладошкой водил по моей груди, хотел удостовериться, что сердце мое не заледенело; вспоминала все двери и все скрытые за ними опасности, от которых не смогу защитить ни себя, ни его. И еще думала о том, как же опасен, до чего же опасен мир – и одной мне в этом мире не выстоять.

Давно уж мне не снился сон про полтергейст за закрытой дверью. Я пыталась сообразить, что именно вызвало опять этот кошмар к жизни, да еще так неожиданно. Мне ведь казалось, я знаю, что скрывается за дверью. И я заерзала на кровати, опять зарылась в одеяло, словно резкие движения могут спугнуть ночные мысли, как будто стаю ворон.

Зажгла свет. Но сказала себе, что нужно спать, и снова нажала на выключатель. Закрыла глаза. И подумала:

Во-первых, я обманщица.

Во-вторых, я кого-то убила.

В-третьих, у меня татуировка в сокровенном месте.

Одно утверждение ложно.

Прислушалась к себе в напрасных поисках того радостного чувства, что охватило меня сегодня утром. Но его вытеснил давно знакомый ночной кошмар, и вдруг я почуяла совсем другое: потихоньку, но неудержимо, как крошечный острозубый зверек, после долгой зимней спячки покинувший лежку, во мне просыпалось предчувствие беды.

2008 год, лето

Вот о чем он думал: о предшествующем мгновении, когда уже ясно, что случится, но оно еще не случилось. Предшествующее мгновение решает все.

Казалось, это одно из тех плавных, по видимости легких движений, каких танцовщики добиваются лишь через несколько лет упражнений, – притом совершенно непреднамеренное. Будто следуя тайной договоренности, не требующей обсуждения, они повернули головы. Он, блондин, в одну сторону, она – кучерявая брюнетка – в другую. И губы их встретились.

Сразу видно, это был самый-самый первый поцелуй. Охватившее обоих волнение, казалось, можно почувствовать на ощупь.

Сейчас он удивится, какие у нее мягкие губы, подумал Филипп, уголком глаза наблюдавший за юной парочкой. Когда впервые целуешь женщину, всегда удивляешься, до чего же мягкие у нее губы. И не важно, скольких женщин ты целовал раньше, тут всегда удивляешься, как в первый раз.