Страница 18 из 23
Зыков все чаще и чаще стал напиваться. Бил и Лёшку, и Дуняшу, и тетку Марью. Ругался, что дорог овес, грозился продать Буланчика и выгнать Лёшку.
Единственная радость у мальчика – встречи с Наташей. Уедут они к Тверскому бульвару или к Чистым прудам, переберется девочка на козлы, возьмет в руки вожжи: «Но, пошел!» Смелая Наташа, ловкая. Бежит Буланчик, приседает пролетка от тряски по булыжной мостовой. Хорошо Лёшке!
– Эй, берегись! Эй, сторонись! – кричит прохожим Наташа.
Смеется Лёшка.
Любил Лёшка рассказывать Наташе всяческие истории. Мастак был. Уж такое придумает! Особенно про генерала Зыкова. Получалось из Лёшкиных рассказов, что более храброго генерала, чем Зыков, в русской армии нет. Кто один разбил австро-германскую армию? Зыков. Кто спас русскую армию от окружения в прошлом году? Зыков. С генералом Зыковым даже бывший царь за ручку здоровался!
Затаит Наташа дыхание, слушает.
– Еще, еще, – просит рассказчика.
Как-то в воскресный день Лёшка с Наташей уехали на Воробьевы горы, вылезли из пролетки, помчались к Москве-реке. Вода была холодной, и никто не купался. А вот Лёшка разделся – и бух в воду.
– Не надо! Не надо! – закричала Наташа.
А у Лёшки от этого только задору прибавилось. Отплывает от берега всё дальше и дальше, фыркает, плескается, через голову переворачивается.
– Алеша! Алеша! – кричит Наташа.
Потом, взявшись за руки, они вместе носились по кручам.
Светило солнце. Кричали птицы. Где-то над берегом пела гармоника…
Но вот как-то Лёшка с Наташей ехали по Петровке. Здесь они и столкнулись с дядей Ипатом.
– Лёшка! – закричал Зыков. – Лёшка!
Мальчик поспешно свернул к Неглинной.
– Что с тобой? – удивилась Наташа. – И почему тот, с бородой, кричал?
– Да кто его знает, – ответил Лёшка. – Овса, наверное, хотел спросить. С овсом теперь трудно.
В этот вечер Лёшка допоздна не возвращался домой. Потом, не торопясь, распрягал Буланчика, долго возился в конюшне и, прежде чем переступить через порог, все у дверей топтался.
– Иди-ка сюда, – поманил дядя Ипат. Однако разговор начал спокойно, без крику. – Ты что же, – проговорил, – шуры-муры разводишь? Я-то тебя по-хорошему, по-родственному. А они вон куды, мои денежки, идут.
Несколько раз Зыков порывался встать, но снова садился. Наконец выговорившись, дядя Ипат поднялся, взял Лёшку за грудь и тряхнул, словно куль. И вдруг из Лёшкиных карманов посыпались медяки, те, что он собирал на заём свободы.
– Ах, стервец! – заревел Зыков. Он наотмашь ударил мальчика по лицу.
На крик выбежали тетка Марья и Дуняша.
– Брось, брось, Ипат Игнатич, – стала просить тетка Марья и хватала Зыкова за руки.
– Батя, батя, да за что? – голосила Дуняша.
А дядя Ипат продолжал наступать и выкрикивал:
– Шуры-муры? Ах, стервец! Такова-то твоя благодарность! – И снова всыпал Лёшке: бил с левой, и с правой, и в лицо, и в шею.
На следующий день дядя Ипат неожиданно услал Лёшку и Буланчика с каким-то бородатым мужиком на неделю в город Сергиев Посад. И Лёшка уехал, так и не успев предупредить Наташу.
«Генерал» Зыков
Три дня прождав Лёшку, Наташа пошла на Тверскую-Ямскую разыскивать дом генерала Зыкова.
Дома на Ямской были маленькие, больше деревянные, и Наташа долго раздумывала, какой же из них может принадлежать генералу. Наконец, выбрав самый большой и красивый, она обратилась к какой-то женщине.
– Зыков? – переспросила та. – Генерал? Может быть, полковник? Полковник Телкин?
– Нет, генерал, – сказала Наташа. – У него сын – Лёшка. У Лёшки своя лошадь – Буланчик.
– Нет, не знаю, – ответила женщина.
Наташа ходила из конца в конец по Третьей Тверской-Ямской. Заглянула на Первую, Вторую и даже Пятую. О генерале Зыкове и мальчике, который имел свою лошадь, никто ничего не знал. Наконец на глаза Наташе попался какой-то дворник.
– Енерал Зыков! – усмехнулся тот. – Есть такой енерал. И Лёшка есть. Вон там. – И дворник показал на одноэтажный деревянный домик.
Дядю Ипата Наташа встретила во дворе, с метлой в руках.
– Здравствуйте, – сказала Наташа. – Здесь живет генерал Зыков?
– Зыков? Ну, я Зыков, – проговорил дядя Ипат.
Он удивленно посмотрел на девочку, силясь понять, не ослышался ли в слове «генерал». И Наташа с удивлением смотрела на дядю Ипата, на метлу, на его кудлатую бороду, на сатиновую одноцветную рубаху, на пыльные, с огромными заплатами сапоги.
– Ну, я Зыков, – повторил дядя Ипат и вдруг признал в Наташе ту самую девочку, которую встретил вместе с Лёшкой тогда на Петровке.
И Наташа тоже узнала дядю Ипата.
– Генерал?! – заревел Зыков. – К Лёшке пришла. К нему, к шаромыжнику. Кататься! – Он замахнулся метлой.
Наташа невольно подалась в сторону.
– Простите. Я думала… Леша мне говорил… – Девочка повернулась, бросилась к выходу.
– Стой! Стой! – закричал дядя Ипат.
Наташа остановилась. Зыков подошел, спросил совсем мягко, почти просительно:
– А твой папаша, случайно, овсом не торгует?
– Нет, – словно извиняясь, проговорила Наташа. – У него чулочная фабрика.
– Жаль, – произнес дядя Ипат.
Наташа ушла.
– Ишь, щенок, напридумал! – усмехался дядя Ипат, входя в комнату. – «Генерал»! – Он подошел к зеркалу, посмотрел. – «Генерал»! Ишь ты, стервец…
А через несколько дней, когда Лёшка вернулся из Сергиева Посада, Зыков напился и снова драл мальчика.
– Щенок! – кричал. – Шуточки шутишь. Над благодетелем насмехаешься! – и ударил с такой силой, словно хотел перерубить Лёшку.
«Эх, Наташа, Наташа!»
Зазеленела Москва. Забушевала листвой на бульварах и скверах. Заголосила грачами и галками на тополях и развесистых кленах. Оделся город в пестрые платья и цветные рубахи. Заулыбался от тепла и яркого солнца. Только Лёшке вся эта радость не в радость. Помрачнел. Замкнулся. Ушел в себя.
– Да будя, будя, – успокаивает мальчика тетка Марья.
– Лёш, Лё-ош, ну, улыбнись, а Лёш, – тормошит мальчишку Дуняша.
А тот молчит, только больше мрачнеет. Несколько раз Лёшка ездил на Брюсовский. Напрасно. Девочка не выходила.
«Эх, Наташа, Наташа! – вздыхал Лёшка. – Подумаешь, чулочная фабрика. Может быть, когда Лёшка вырастет, у него и не то будет!»
Лёшке и ясно, что дружбе конец, и все же не верится. Вспоминает Москву-реку, Воробьевы горы. Эх, Наташа, Наташа!
Прошло две недели. Как-то Лёшка ехал по Охотному ряду. Буланчик шел шагом, и мальчик размышлял, не заехать ли ему снова на Брюсовский, как вдруг услышал знакомый голос:
– Это рысак?
– А как его звать?
– А где он живет?
Поднял глаза – Наташа! Девочка сидела на козлах рядом с каким-то бородачом в стоящей у тротуара пролетке, держала в руках вожжи и с восторгом смотрела на стройную лошадь. Сзади, на пассажирском сиденье, всё в той же бескозырке с надписью: «Верный» развалился полковничий Вова.
– Наташа! – окликнул Лёшка.
Вова первым повернул голову.
– Ванька! Ванька! – закричал он и стал тыкать в сторону Лёшки пальцем.
Лёшка покраснел, растерялся, как-то съёжился весь и отвел глаза в сторону. Он не видел теперь Наташу. Он услышал лишь ее тихий смешок и снова:
– Ванька! Ванька!
– Но! – закричал Лёшка и с силой ударил Буланчика.
В этот же вечер на Брюсовском Лёшка подкараулил мальчика в бескозырке. Лёшка давно не дрался с таким наслаждением. Он дубасил противного Вовку за все, бил по спине, по лицу и по шее, бил и за «ваньку», и за «рысака», и за бескозырку с надписью: «Верный», и за Наташу, и за папу-полковника.
Потом, когда Вова все же вырвался из Лёшкиных рук и побежал, мальчик сплюнул через плечо и, не поворачивая головы назад, решительно пошел прочь с Брюсовского…