Страница 17 из 23
А Лёшка опять стал смотреть в столбик налево, туда, где были напечатаны фамилии погибших.
– Эна она чего, – неожиданно проговорил дядя Ипат, – сроком на пятьдесят четыре года! Пойди доживи ты до этого времени. Ты еще доживешь, – сказал он Лёшке. – Заём, стало быть, для тебя в самый раз, – и засмеялся.
О новом займе кричали все. Даже в субботу, когда Лёшка с дядей Ипатом ходил в церковь, батюшка и тот говорил про то же.
– Откликнемся на сей призыв, – выводил батюшка. – И в оные времена, в тяжкие годины нашествия иноплеменников, верующие оказывали великую любовь земле Русской. Вспомним священный клич Козьмы Минина, заложим жен своих и детей для спасения Родины.
Батюшка еще что-то сказал про заём для русского воинства и кончил нараспев, растягивая слова:
– Подпи-шемся на за-ём и в отде-льно-сти-и и в скла-дчи-ну-у. Да благослови-ит Госпо-о-дь святы-ые начина-ания. Ами-инь!
Вспомнив слова дяди Ипата, Лёшка решил подписаться. Думает: «Буду каждый день с выручки недодавать по пять копеек, соберу рубль и подпишусь». Однако на следующий день в районе Таганки мальчик угодил на какой-то рабочий митинг и подивился: рабочие отказывались признавать заём.
– Так, значит, заём свободы, а деньги прямо на войну? – говорил какой-то мастеровой. – Не на свободу, а на войну. За наши копейки и нас же в солдаты. Так, что ли?
Теперь Лёшка заколебался. А еще через день мальчик был у Страстной площади и слышал совсем другое:
– Нет, не напрасно так назван новый заём. Сказать сегодня «всё для войны» – это значит сказать «все для свободы»! Граждане, спасем Отечество! Подпишемся на новый заём!
«Подпишусь», – решил Лёшка. И стал собирать деньги.
Снова на Брюсовском
Лёшка не собирался больше на Брюсовский. А тут мячик. Пришлось ехать.
Остановившись у знакомой подворотни, Лёшка стал соображать, как же ему разыскать девочку, но тут вышел на улицу мальчик в бескозырке, посмотрел на Лёшку, проговорил:
– Проваливай. Нечего тут стоять.
Лёшка сделал вид, что не слышит, но мальчик повторил снова:
– Проваливай! Кому говорят!
– А тебе что? Место тобой не куплено! – огрызнулся Лёшка.
– Проваливай!
И Лёшка не выдержал. Он вмиг слетел с козел, сжал кулаки. И мальчик сжал кулаки. Ребята стояли друг против друга, и Лёшка уже примерял, с правой руки или с левой ударить, как вдруг появился дворник. Дворник замахнулся на Лёшку метлой, назвал его ванькой (обидная кличка извозчиков) и грозился пообломать бока и ему и лошади.
Лёшка плюнул. Решил: черт с ним, с этим мячиком! Снова залез на козлы. Тронул Буланчика. И вдруг Лёшка увидел девочку. Она шла навстречу и махала рукой. Лёшка остановился, отдал ей мячик.
– Спасибо, – проговорила девочка и неожиданно полезла в пролетку. – Прокати!
Девочку звали Наташей. Лёшка узнал, что она учится в гимназии во втором классе, что папа у нее чулочный фабрикант, что он член Городской Думы и что у Наташи нет матери: уехала с капитаном.
– Как – уехала?! – удивился Лёшка.
– Взяла и уехала.
– А как же отец? Чего отпустил?!
– А она не сказала. Потихоньку взяла и уехала.
За воспитанием девочки следила гувернантка, мадам Фишер.
– Она наполовину немка, наполовину полька, – объяснила Наташа.
– А кто тебе тот, в бескозырке? – спросил Лёшка.
– Никто. Это Вова. Мы вместе живем на даче. Вова очень хороший, – проговорила Наташа.
Лёшка нахмурился.
– У него папа – полковник, – продолжала девочка. – Он на войне. Он герой. У него Георгиевский крест. А кто у тебя папа? – спросила Наташа.
– Генерал! – неожиданно выпалил Лёшка.
– Генерал?!
– Да, – проговорил Лёшка. – Генерал Зыков.
Первое мая
Про Первое мая Лёшка слышал впервые. Он стал приставать к дяде Ипату.
– Праздники бывают разные, – принялся объяснять дядя Ипат. – К примеру, Рождество или Пасха – так эти церковные. А есть гражданские – Новый год. А был еще день рождения царя и царицы…
– Ну, а Первое мая? – напомнил Лёшка.
– Этот мастеровые придумали.
– А чего они празднуют?
Зыков задумался.
– Ну, как чего? Чего люди празднуют? Вот и они празднуют.
И Лёшка решил посмотреть на праздник своими глазами. Поехал на Красную площадь. Прибыл к десяти часам утра, а там пусто. День был холодный. В ночь шла снежная крупа, а сейчас моросил мелкий дождь. У торговых рядов, ёжась, стояло несколько человек. Среди них – маленькая дряхлая старуха с дырявым зонтом. Видимо, тоже пришла посмотреть на рабочий праздник.
Лёшка остановил Буланчика. Вскоре на площади стали собираться люди: по одному, по двое, потом целыми группами.
Мальчик надеялся увидеть рабочих. Однако первыми на площадь вступили юнкера Александровского училища. Они шли стройными рядами с генералами и офицерами впереди, с оркестром и несли знамена, на которых было написано: «Народ и армия едины!» и «Война до победного конца!».
Потом появились торгово-промышленные служащие, потом шли учителя и еще какие-то группы. Лёшка читал лозунги: «Да здравствует Временное правительство!», «Покупайте заём свободы!», «Наша кровь вопиет о победе!».
По площади проходили всё новые и новые люди. Появились красные хоругви с желтыми кистями, новые плакаты, новые лозунги. А рабочих все не было и не было. Лёшка напрасно вытягивал шею.
– А где рабочие? – спросил мальчик у старухи.
– Милай, да где же ты ищешь рабочих, – проговорила старуха. – Ты бы ехал на Таганку или к Андроньеву монастырю. Там, говорят, рабочие.
Лёшка решил поехать.
– И я с тобой, – увязалась старуха.
Рабочих встретили за Солянкой, у моста через реку Яузу. Вперемешку с солдатами они спускались к реке по Таганской улице. А еще больше народу шло со стороны Землянки по Николо-Ямской. На мосту проходил митинг.
– Чего они? – спросил Лёшка у бабки.
– У них здесь в Февральскую революцию мастерового застрелили – Астахова, – ответила старуха. – Жандармы убили.
Все стояли с непокрытыми головами, и Лёшка снял шапку. Как и на Красной площади, здесь было много знамен и разных лозунгов. Только лозунги были другие: «Долой войну!», «За 8-часовой рабочий день!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».
Наконец митинг окончился. Лёшка спрыгнул на землю и подбежал к какому-то парню:
– А чего вы не на Красной площади?
– Ничего, придет время, будем и на Красной, – ответил рабочий и хитро подмигнул мальчику.
– А чего же вы празднуете?
– Празднуем? – Парень задумался. – Силушку, браток, проверяем, нашу, рабочую, ту, что и царя скинула, и еще кой до кого доберется. Понял?
– Понял, – проговорил Лёшка и помчался назад к пролетке.
Дождь успокоился, перестал моросить. Выглянуло солнце. Вначале робко, крадучись по крышам соседних домов, потом спустилось на улицы. И вдруг жгучими весенними лучами залило все: и Москву-реку, и Яузу, и идущих людей, и пролетку.
Демонстранты запели: «Вставай, подымайся, рабочий народ, иди на борьбу, люд голодный…»
«Выходит, и тут, как в Голодай-селе», – мелькнуло в голове мальчика.
Воробьевы горы
Май не принес москвичам большой радости. С трех до двух фунтов в месяц сократили выдачу сахара, с фунта до трехсот граммов в день – хлеба, в два раза снизили потребление электричества. Снова, как при царе, забастовали заводы. Рабочие требовали повысить заработную плату. Так было на фабрике Ханжонкова, на слесарно-механическом заводе «Д. Людвиг и В. Кушников» и в других местах.
К концу месяца положение и вовсе обострилось. Появились призывы: «Долой министров-капиталистов!», «Никакого доверия Временному правительству!».
Лёшка и в первые дни привозил мало денег. А теперь так и вовсе. Мальчик часто возвращался домой с пустыми карманами.
– Ты что, – обозлился как-то дядя Ипат, – нынче снова ничего не привез?! – Потом посмотрел пристально на Лёшку, притянул к себе: – Крадешь деньги, стервец! Крадешь. Я тебе покраду!