Страница 45 из 89
— Да. Вы тоже его знали. Помните Геннадия, который отдыхал вместе со мной в Сочи?
— Тот самый Геннадий? — удивился Ганжа. — Такой симпатичный… Не установили причину?
— Нет.
— И после этого случая жена его уехала из гарнизона?
— Ее нетрудно понять. Здесь все ей напоминало о муже.
— А чем тогда объяснить ее возвращение?
— Она попала в затруднительное положение, и командир привез ее сюда.
— Как он узнал об этом?
— Случайно увидел ее на автобусной остановке.
— Случайно? Не слишком ли много случайностей?
Я молчал.
— А вчера ты видел жену Октавина? Ты, кажется, заходил к Синицыну после полетов?
Ганжа хорошо обо всем осведомлен. Кто информировал его? К Синицыну заходили Дятлов, Вологуров и я. Правда, там еще были Эмма Семеновна и Муся.
— Эмма Семеновна? — спросил я.
Ганжа понял мой вопрос.
— Не только, — усмехнулся он. — Значит, верно, что жена Октавина, как только вы вошли, бросилась к вам и спросила, что с ее Лешей?
— Иногда человек предчувствует несчастье.
— Давно ты веришь в предчувствия?
— Да как вам сказать, лет шесть назад, когда меня однажды пригласили в ресторан, я почувствовал недоброе и не пошел. И оказалось, правильно сделал, иначе попал бы в нехорошую историю.
— В такое предчувствие и я верю. Кстати, там тоже началось с ресторана. — Ганжа сосал лимон и смотрел мне в глаза, чего-то ожидая. Я молчал. — Что ты знаешь еще кроме поездки в ресторан? — не выдержал он.
— Вы про Синицына с Дусей?
— Да, кажется, ее так зовут.
Я усмехнулся и встал:
— Потрясающие сведения. И они достоверны?
— Абсолютно.
— Чепуха! — И я пошел к двери. Ганжа не стал меня удерживать. Но когда я взялся за ручку, он сказал предостерегающе:
— Не чепуха, товарищ Вегин. Дело пахнет трибуналом.
Глава четвертая
В ПОИСКАХ ИСТИНЫ
Ганжа искал факты, и ему было легче — вон сколько он их наскреб, — меня интересовала истина. Свои версии я строил на психологической основе, исходя из характеров людей. Благодаря этому я сразу отмел подозрения от Парамонова. А вот теперь… Теперь в душе моей росло сомнение. Дуся не из тех женщин, за которых можно поручиться. Изменила же она Геннадию. Правда, Винницкий не чета Синицыну, он красивее, моложе. Но попробуй пойми этих женщин, за что они влюбляются в мужчин: сегодня им нравятся красивые, завтра — мудрые. Синицына есть за что любить, тем более Дусе — сколько он для нее сделал. Но пошел бы на эту связь сам Синицын, этот мудрый, душевный и благородный человек, обладавший завидной силой воли? Говорят, любовь ломает и сильные натуры. Может быть. Но у меня это как-то не укладывалось в голове.
Инна была уже дома и немало удивилась, что я так поздно. Но ничего не спросила. Достала из холодильника бутылку кефира и налила в стакан. Милая, родная Инна, чуткая и заботливая! Когда заезжал к нам Юрка и мы, оставшись вдвоем, заговорили о самом сокровенном, он спросил:
— И как бремя супружества?
— Терпимо, — шуткой ответил я. — Почему ты спрашиваешь?
— Так, на всякий случай, — усмехнулся Юрка. — Вдруг и сам попадусь на крючок. Ведь как говорят: достоинства любимые ищут один в другом лишь до брака, а после брака — только брак…
Мы с Инной живем семь лет, а я открываю в ней все новое, милое и дорогое. Ей уже за тридцать, а как нежна кожа ее рук, которыми любит она теребить мои волосы, как чувствительны припухлые губы маленького рта, как добры ее большие серые глаза! Все мне нравится в ней: и внешность, и одежда, и медицинская аккуратность во всем, и ее увлечение музыкой. Каждый раз, бывая в городе, она покупает пластинки и в свободные вечера, что бы она ни делала — стирает, гладит, стерилизует инструменты или готовит ужин, — включает радиолу. Особенно нравятся ей песни Пахмутовой «Надежда» и «Нежность». Поначалу мелодии казались мне грустными и унылыми, но постепенно я стал улавливать удивительные звуки, трогающие душу, и полюбил эту пластинку.
По воскресеньям мы отправляемся либо на рыбалку, либо на лыжные прогулки, либо просто бродим по лесу. Нам никогда вдвоем не бывает скучно, и мы не испытываем тягости друг от друга.
Внешне Инна выглядит неженкой, очень хрупкой, но ее трудолюбию завидую даже я, а ее сила воли, смелость порой просто поражают меня. Полгода назад, в декабре, она возвращалась из Вулканска от больной. Автобуса ждать не стала — зимой они ходили редко и частенько запаздывали — и пошла пешком, решив, что так будет полезнее и для нее, и для будущего ребенка, которого мы ждали. Километрах в двух от гарнизона ей повстречались два парня, подвыпившие, развязные. Инна, не подозревая ничего плохого, спокойно шла им навстречу — о хулиганстве у нас и слуху до этого не было. И когда парни преградили ей дорогу, она даже не возмутилась.
— Вы что, мальчики, обознались? — спросила с укоризной.
— Ни-ичего подобного, — пьяно ответил один. — Как раз ты нам и нужна. Скажи, сколько времени?
У Инны на руке были золотые часы, но она сразу поняла, к чему этот вопрос.
— У меня нет часов, — ответила она.
— А что в чемоданчике? — поинтересовался парень.
— Медицинский инструмент. Я врач, иду от больного.
— Это хорошо, что врач, — усмехнулся парень.
— Шубка на ней классная, — сказал второй.
— Да, — согласился приятель. — И сама ничего.
Дорога была пустынна, и ждать помощи не от кого. Инна мгновенно приняла решение, отступила на шаг и одним движением открыла чемоданчик. В руке у нее блеснуло лезвие скальпеля.
— Ого! — удивился парень. — Это мне нравится. Но мы тоже не лыком шиты. — И он достал из кармана складной нож, открыл лезвие и двинулся на Инну. — Заходи сзади, — скомандовал он дружку, и тот полез в снег, на обочину.
Инна остановилась.
— Ну что ж, подходи, — сказала угрожающе. — Отметину я такую оставлю, что и под землей вас найдут.
Это подействовало на парней отрезвляюще.
— А ну ее к черту! — сказал тот, что заходил сзади. — Разве не видишь, что она чокнутая, еще и в самом деле пырнет.
— Ладно, — сказал зачинщик, пряча нож и уступая дорогу. — Шуток не понимаешь…
У Инны хватило сил дойти до дому, но потрясение было столь велико, что у нее начались преждевременные роды. Потеря ребенка оставила свой след — она похудела, стала задумчивой, но я ни разу не слышал от нее жалоб, не видел ее в угнетенном состоянии. Просто она еще больше ушла в работу, еще внимательнее и заботливее стала относиться ко мне. Вот и теперь, увидев, что я пришел уставший, достала бутылку кефира, налила стакан и подала мне:
— Пей. Это очень полезно.
Я благодарно улыбнулся ей и взял стакан. Инна смотрела с сочувствием и сожалением. И я понял, о чем она думает. Считает, что нервы мои сдали.
— Я друга встретил, — объяснил я Инне.
— Почему же не пригласил его домой?
— Он не такой друг, которого приглашают. Он — начальство. Инспектор. Расследует происшествие.
— И ты с ним разговаривал о происшествии?
— Как с другом. Мы познакомились в Сочи шесть лет назад. И он не забыл.
— Что его интересовало?
— Мнение о Дусе.
Инна задумалась.
— Всякое о ней говорят, — сказала она после небольшой паузы.
— Что именно?
— Наверное, то же, что сказал тебе твой друг инспектор.
— А как ты думаешь? — спросил я.
Инна налила мне еще кефиру и убрала бутылку.
— Жалко на нее смотреть. То сидит как изваяние, то бредит. Говорит, знала, что такое случится, и просила его не летать в тот день.
— Вот как? А не объяснила почему?
— Мне тоже иногда не хочется пускать тебя в полет.
— О Синицыне она не вспоминала?
— Нет. Он заходил к ней… И ты поверил?..
Я пожал плечами. Если б я не верил! Да и Инна вряд ли поручилась бы за Дусю. Ведь было же у нее с Винницким…
Уже лежа в постели, я думал и думал, пытаясь докопаться до истины, мысленно перебирая и оценивая то, что видел и знал, что прямо или косвенно имело отношение к гибели Октавина.