Страница 13 из 50
— Отчасти оно, конечно, так, — покладисто согласился Левинскис. — Но я давно и внимательно слежу за вашими успехами, и, думаю, не погрешу против истины, если скажу: к настоящему моменту вы так все отладили в работе конторы, что теперь она и без вас способна неплохо функционировать. Использовать вас там, где может справиться любой, — непроизводительная трата высококлассных кадров. А вот в Москве, где многое придется начинать с нуля, вы мне действительно понадобитесь. Ну не капризничайте, Людмила Прокофьевна! Вы же понимаете, что я прав.
Я и впрямь понимала, что он прав, а я, увы, не права — но ни за какие пряники, ни под каким соусом не собиралась перемещаться в Москву!.. Я уже пробовала жить в этом городе и теперь точно знаю, что мы с ним несовместимы. Не хочу, не могу больше видеть эти улицы, этих людей, не могу каждую минуту ждать встречи с общими знакомыми, дабы выслушать подробнейший отчет о нынешнем положении дел и новом семействе бывшего мужа. Нет, ни за что!..
Левинскис меж тем продолжал:
— Людмила Прокофьевна, что вас по-настоящему держит в Петербурге? Жилье? Мы вам выделим казенное, ничуть не хуже.
«Вот теперь уж точно не выйдет, товарищ Левинскис, — подумала я. — Вы бы хоть взглянули на мое “родовое гнездо”, прежде чем давать опрометчивые обещания. Впрочем, обещайте, обещайте — я слушаю».
— Семьи у вас нет — я специально навел справки, — сообщил Левинскис, словно отвечая не на мои сдержанные слова, а сразу на агрессивные мысли. — Так что ни одного возражения, на которое я не мог бы ответить, вы мне сегодня не предъявили. Скажу откровенно: я действительно хочу видеть вас у себя, всерьез на вас рассчитываю и очень, очень обижусь, если вы откажетесь. Не хочу выглядеть деспотом, но все же напомню, что вы — сотрудник моего предприятия. Превосходный сотрудник, но едва ли незаменимый.
Я молчала.
— Если вам тяжело сразу решиться, не расстраивайтесь раньше времени: пока мой проект еще на стадии разработки, такие дела быстро не делаются. И хотя я твердо намерен его осуществить время у вас еще есть. В зависимости от того, как пойдет реализация планов, вы располагаете где-то полугодом, а то и годом на раздумье, подготовку дел к передаче, подбор достойной кандидатуры на свое место. Я ведь понимаю, что кому попало вы контору не оставите. У вас ведь есть заместитель, так? Не думаете его сделать своим преемником? Или он слишком хорош на должности заместителя?
— Если время у меня еще есть, я лучше действительно сначала как следует все обдумаю, Борис Артемьевич, — отозвалась наконец я.
— Вот и превосходно, Людмила Прокофьевна, — с заметным облегчением проговорил Левинскис. — Не обижайтесь на меня, пожалуйста. Я ведь и правда забочусь не только о себе, и насколько это от меня зависит, собираюсь пересадить вас на новую почву с минимальными потерями. Надеюсь, мы еще неоднократно созвонимся. Всего хорошего!
— До свидания. Послышалось или правда мелькнули в голосе босса почти неуловимые нотки злорадства? Уж не собирается ли он припомнить мне все, причем сразу? Слушая короткие гудки, я вспомнила собственные недавние сетования на рутину и налаженную жизнь, ностальгию по мобилизующим все силы авралам. Повесила трубку и обозвала себя идиоткой. А потом, подумав, еще несколькими словами близкими по смыслу, но куда более эмоционально насыщенными.
Я не собиралась ехать в Москву. И знала: что бы ни произошло, решение мое останется неизменным. А это значит, что, если мне не оставят выхода, придется искать себе новую работу. Жаль… Однако о дальнейшей судьбе агентства надлежит позаботиться в любом случае.
Естественным наследником моей должности является, по сути дела, Снегов. Он не из тех заместителей, которые, будучи превосходными ассистентами хорошего начальника, становятся совершенно беспомощными в «вольном плаванье». Я также не думала, что он откажется — безответственности за ним до сих пор не наблюдалось.
Но этот вариант я почему-то с самого начала рассматривала как аварийный. То есть ясно почему, хотя и очень неприятно в этом сознаваться: я не любила Снегова. Да и как можно было любить этого черствого бесцеремонного типа? Но серьезные взрослые люди не руководствуются в делах симпатиями и антипатиями… Что же делать?
Похоже, выбор мой был невелик. А потому я постановила сделать две вещи. Во-первых, собрать наконец сведения о… О любом достойном кандидате на должность директора, наличие которого позволит мне, если что аргументированно и с соблюдением всех приличий отказать Снегову. Во-вторых, обратиться к советчику, которого уже давненько не привлекала, дожидаясь, видимо, черного дня.
ВАША СЛУЖБА И ОПАСНА, И ТРУДНА…
Как хорошо порой определиться! Жаль только, что убаюканные принятым наконец решением, мы от облегчения сплошь и рядом забываем, что его необходимо еще и реализовать. Пока решимость не испарилась окончательно, я ненастойчиво тронула селектор. Он, увы, с готовностью проснулся.
— Мишенька, зайдите ко мне, когда освободитесь.
— От чего освобожусь? Я, собственно, уже сейчас могу зайти.
— Тогда почему мы все еще беседуем по телефону?
— Иду.
Почти сразу Мишенька оказался у меня в кабинете. Закрыл за собой дверь.
— Вызывали?
Я указала одновременно на кресло для посетителей и на неуместность его вопроса:
— О том, что я вас вызывала, слава техническому прогрессу и мощи вашего голоса, знает, по-моему, уже вся контора. Как и о том, что на рабочем месте вы занимаетесь неизвестно чем. С Машей небось болтали?
Миша побагровел: очевидно, я угадала. Забавно, если у них что-нибудь получится. Можно будет звать их «Маша и Медведь». Жаль только, что я этого могу уже и не увидеть. Господи, о чем я думаю! Если уж мои планы не кажутся образцом этичности мне самой, не могу представить, как отреагирует на них Миша, в котором все еще махровым цветом колосится подростковый максимализм. Нервно перебрав несколько формулировок типа «У меня к вам… поручение щепетильного свойства… Тонкого характера… Деликатная просьба…», я вздохнула и, словно кидаясь в омут, начала решительно и беспомощно:
— Мишенька, могу я на вас положиться?
Мне показалось, что Мишенька сразу ощутил себя взрослым и сильным.
— Что я должен сделать?
Вот так. Ни ерничанья, ни застенчивости. Переведя дыхание, я все-таки обреченно выпалила:
— У меня к вам поручение деликатного свойства. Мне совершенно необходимы… сведения об одном из наших сотрудников.
Мишенька подобрался.
— Вы… рассчитываете на компромат?
— Что вы, Миша, какой компромат! — перепугалась я. — Мне нужна совершенно объективная информация — но та, которой не подают в анкетах. Что представляет собой сотрудник за пределами конторы. Как человек, извините за банальность.
Мишенька кивнул.
— И о ком вы хотите узнать?
— О Лисянском.
Поколебавшись, Мишенька сообщил — похоже, опасаясь, что его слова могут быть истолкованы как отказ от участия в объединившем нас деле:
— У меня вообще-то нет опыта в таких вещах.
— Ничего страшного, у меня тоже, — успокоила я. — А рассчитывать нам больше не на кого. Профессиональных диверсантов привлекать не будем — из соображений конспирации. Да и в финансовом плане не потянем. Но неужели, проработав больше года в агентстве, вы все еще не осознаете себя агентом? Способным в непринужденном разговоре за чаем выманить агентурные сведения? — Господи, какую ахинею я несу от неловкости! — Лисянский, насколько я помню, учился в одной группе с Ольгой Николаевной. Попробуйте начать с нее. Если повезет, можете ею и ограничиться. А через пару дней приходите с докладом. Сумеете?
— Н-ну… Только знаете, Людмила Прокофьевна, когда здоровенный обалдуй вроде меня начинает вдруг легкомысленно щебетать и вообще проявлять неуместное любопытство, это выглядит подозрительно. Легко дождаться в ответ встречных вопросов вместо откровенности. Другое дело, если бы это была, — Мишенька преодолел вербальный ступор, — женщина вроде вас. Интересно, какое прилагательное он так неудачно проглотил, что чуть не подавился? Какая женщина?