Страница 2 из 17
Этот рассказ основан на фельетоне, опубликованном в газете Le Babillard, издававшейся под руководством редактора Джеймса Рутлиджа. Внук ирландского католика, эмигрировавшего в Дюнкерк в 1715 году, Рутлидж был полон решимости улучшить культурные коммуникации между Лондоном и Парижем, между Англией и Францией. По словам самого Рутлиджа, его газета, как и множество других французских периодических изданий, была составлена по шаблону популярных английских журналов, прежде всего The Spectator и The Tatler[2] (babillard означает то же самое, что и tatler, – болтун, сплетник).
Мода на такие журналы отражала растущее любопытство французской публики: парижанам хотелось больше узнать о своих соседях-англичанах, возможно, даже разрушить веками складывавшиеся межнациональные предрассудки. «Нам кажется, мы все только выиграем, если научимся видеть мир как единую, огромную школу знаний, – писал Рутлидж, – где нашими единственными достойными учителями будут опыт и благопристойность».
Наш путник участвовал в эксперименте, о котором Рутлидж публично сообщил в двадцать пятом выпуске Le Babillard. По его указу молодой парижанин отправился в Лондон, чтобы записывать все интересные факты, которые он увидит на своем пути, в то время как англичанин того же возраста поехал с той же целью в Париж. Оба «корреспондента» ежедневно отчитывались Рутлиджу о своих впечатлениях и приключениях. Это «научное исследование» ставило своей целью преодолеть предрассудки, существовавшие у людей по обе стороны Ла-Манша, и позволить здравому смыслу возобладать над национальной гордостью. Рутлидж ставил задачу предельно ясно: письма обоих посланников должны были содержать подробности, а не ограничиваться поверхностными наблюдениями. «Недостаточно лишь любоваться синим небом, живописными видами или великолепными дворцами», – настаивал издатель.
Мы точно не знаем, существовали те бесстрашные путешественники на самом деле или являлись лишь плодом воображения самого Рутлиджа, однако публикуемые в его журнале анекдоты явно основаны на реальных событиях и фактах. Манекены, или модно одетые куклы, действительно регулярно курсировали между Лондоном и Парижем (даже во время войны, когда их приходилось везти в обход прямой дороги через Кале и грузить на судно в Остенде). La modiste, чьи горестные крики ненадолго нарушили мирное путешествие дилижанса, то есть модистка мадам Алари, державшая магазинчик недалеко от Гайд-парка, а ее компаньонка-англичанка, работница «модного дома» в Лондоне, возвращалась домой после трехмесячной «стажировки» в Париже, где она обучалась шитью платьев в стиле «полонез»[3]. Из сохранившихся письменных источников мы знаем, что английские модистки и портнихи действительно посылали своих работниц в Париж изучать модные фасоны женского и мужского костюмов.
Путешественник Рутлиджа имел все основания предполагать, что взаимные предубеждения могут помешать англичанам и французам по-настоящему оценить достоинства двух столиц. Действительно, даже те лондонцы, которые, как журналист и радикальный политик Джон Уилкс, прожили в Париже достаточно долго, пренебрежительно называли парижан «танцующими рабами». Почему? Да потому что, несмотря на нищету, голод и притеснения со стороны короля и его двора, французы продолжали веселиться и наряжаться. В глубине души лондонцы признавали, что сами они одеваются довольно безвкусно, и всячески пытались перенять французское изящество. Рисунки, литературные произведения и пьесы конца восемнадцатого века без устали муссируют сюжеты на тему «Француз в Лондоне» или «Англичанин в Париже» [рис. 2], основанные на контрасте между грубыми, неотесанными лондонцами и расфуфыренными женоподобными парижанами. Самюэль Фут в своей комедии " Англичанин в Париже» (1753 г.) и ее продолжении «Возвращение англичанина из Парижа» (1756 г.) высмеивает соотечественников за плохое французское произношение, скупость и жалкие попытки перенять утонченный французский вкус.
Рис. 2. «Англичанин в Париже» Литография Джеймса Колдуэлла по рисунку Джона Коллета
Карикатурные типы «лондонец в Париже» и «парижанин в Лондоне» стали такими узнаваемыми, что даже персонажи пьесы Фута «Возвращение англичанина из Парижа» смеясь, жалуются на настоящее «нашествие» подобных смешных и нелепых фигур. То же самое можно наблюдать в комедиях де Буасси. Конечно, Фут не может удержаться от напыщенных рассуждений на тему: «О, как ужасно, что наши суровые, закаленные в боях воины погрязли в роскоши и окунулись в пороки Парижа, не замечая, что их львиные сердца размякли, а сами они превратились в жеманных денди – petit maîtres». В одном из обличительных монологов персонаж пьесы по имени «Классик» замечает, что если когда-то англичанин отправлялся в Париж лишь в составе действующей армии, нынче, к сожалению, времена изменились:
Однако, несмотря на успех пьес, Фут понимал, что бурные аплодисменты публики искренни далеко не «на сто процентов». Англичане, конечно, заламывали руки и закатывали глаза, сетуя на суетное тщеславие парижан, рожденное обилием бесполезных побрякушек, но в глубине души сами обожали французские игрушки и не желали расставаться с ними. Наоборот, именно эта жажда походить на своих вечных соперников и побудила средний класс англичан начать процесс, который вошел в историю под именем «индустриальная революция». Кстати, началась революция с того, что знаменитый магазин мужской одежды «Сохо» в Бирмингеме открыл продажу дешевых позолоченных копий французских изделий: пряжек на туфли и табакерок. В пьесу «Возвращение англичанина из Парижа» Фут включил обращенный к зрителям пролог, в котором замечал, мол, франкофильство достигло такого уровня подъема, что еще до начала спектакля «автору придется искать защиты от вас, милостивые сэры».
Мода и вкус – вот центральные «оси», на которых вращались отношения между Лондоном и Парижем. Манекены начали курсировать между двумя столицами еще в четырнадцатом веке – первое упоминание о них относится к 1396 году. Лондонцы признавали за Парижем статус столицы мировой моды, и пытались ему соответствовать. Хотя изредка англичане все же восставали против такого беззастенчивого попрания «британских свобод» и жаловались, что французские «игрушки» лишают их мужского достоинства, подобный культурный обмен не прекращался в течение многих веков и стал настолько привычным, что вызывал неудовольствие лишь в экстренных ситуациях. Неуклюжий гугенот, уронивший свой требник на манекен или, скажем, война – сущие пустяки по сравнению с колебаниями моды. Описанная в дилижансе сценка лишь подтверждает, что два города были связаны многолетней историей подобных отношений.
Дьявол в Ла-Манше
Ла-Манш, Великий четверг, 1780 год
Облокотившись о перила, Луи-Себастьян Мерсье[5] стоял на палубе дуврского пакетбота, вышедшего из бухты Кале в шесть часов утра, и наблюдал за двумя пассажирами, размышляя о том, что выглядят они в высшей степени странно. Один – высокий, другой – низенький, оба одеты неброско, прилично, но простовато – в общем так, как одевается средний англичанин… Все бы хорошо, но на этих двух джентльменах костюмы смотрелись как будто «с чужого плеча». Да и сами они вели себя подозрительно: нервно осматривались по сторонам, сторонясь других пассажиров, и оставались на палубе, несмотря на то, что переход через Ла-Манш должен был занять еще не менее четырех часов. Видимо, им очень не хотелось спускаться в общую кабину с двенадцатью узкими койками, отделенными друг от друга занавесками.
2
The Tatler – один из первых «гламурных» журналов о моде и светской жизни, ежедневно издававшихся в 1709–11 гг. Стилом и Аддисоном.
3
Платья фасона «полонез» появились в Париже в 1770-х годах и были соз даны в подражание польской «сельской» моде: юбка собиралась фестонами, образующими сзади эффектную драпировку.
4
Здесь и далее стихотворения в переводе Дмитрия Григорьева.
5
Мерсье, Луи-Себастьян (1740 –1814) – французский писатель, автор утопического романа «Год 2440. Сон, которого, возможно, и не было», в котором выражены взгляды, близкие идеалам Руссо.