Страница 16 из 18
В первые дни болезни гудок не доходил до сознания о. Сергия; он как составная часть включался в полубредовые картины, возникавшие в его мозгу. С началом выздоровления гудок рассеивал эти картины, и больной просыпался. Лежа или сидя, читал он утреннее правило и брался за книгу. К этому времени он окончательно вошел во вкус аскетических сочинений. «Лествица», «Добротолюбие» и, особенно, «Письма еп. Феофана Затворника» сделались его настольными книгами. «Стоит утром прочитать одно из этих писем, чтобы получить зарядку на целый день», – говорил он и старался придерживаться этого правила.
Позавтракав и передохнув немного, о. Сергий принимался за письма. Писал он лежа, карандашом, но в таком количестве и таких подробных, как никогда в жизни, ни раньше, ни после. В течение этого, правда, кратковременного, периода Наташа ежедневно относила на почту несколько толстых писем. Ответов пришло гораздо меньше, но о. Сергий не обижался. Ведь и сам он не написал бы этих писем, если бы был здоров и мог заниматься своим делом.
Глава 11
У Каждого свое
Еще тяжелее досталась эта весна семье Моченевых (1927 г.). Опасно заболела их невестка Женя. По несчастному стечению обстоятельств невольным виновником болезни оказался о. Сергий.
Убедившись, как трудно получить долг с Василия Ефремовича, он стал придерживать остальные деньги и давал их только при условии занять где угодно, но возвратить долг по первому требованию. Когда дом был куплен и нужно было срочно внести задаток, за о. Александром скопилась довольно значительная для обоих священников сумма, взятая на таких условиях. Как нарочно, о. Сергий в этот день обошел всех своих должников и никого не застал дома: в городе шла ярмарка, и все, кто мог, отправились туда. Ушел на ярмарку и о. Александр, и Женя побежала искать его. Искать пришлось долго, а стояла самая опасная погода – начало весны, с лужами под ногами и пронизывающим ледяным ветром. Надеясь быстро вернуться, Женя оделась очень легко и сильно промерзла, а незадолго до этого она перенесла грипп. Последствия оказались страшные – туберкулез, в несколько месяцев погубивший цветущую молодую женщину.
Все знали, что Женя больна серьезно, но никто не ожидал такого быстрого конца. В последний раз, когда Соня видела ее, она сидела на полу, на ковре, и играла с сынишкой. Она похудела, лицо ее стало одухотворенным. Определение «прозрачное личико» стало настолько избитым, что мы не замечаем его прямого смысла, но у Жени лицо действительно как бы просвечивало; сквозь тонкую, слегка желтоватую кожу пробивался розоватый оттенок, как свет фонаря сквозь фарфор. Глаза стали большими и глубокими, светло-русые, немного растрепавшиеся волосы казались особенно пышными и легкими; если раньше ее можно было назвать просто хорошенькой, то сейчас она была прекрасна.
Понятно, как больно отразилась ее смерть на всей семье, как переживали ее Самуиловы, которые не могли забыть связь двух событий – покупки дома и этой болезни. Но ни о. Александр, ни матушка Софья Ивановна никогда ни полслова не намекнули на эту связь; казалось, они даже в глубине души не чувствовали ее.
Когда состояние о. Сергия стало немного лучше, однажды утром он заметил под окном на улице движение и шепот. Несколько человек стояли у открытого окна и, тихо переговариваясь, старались заглянуть через занавески.
– Кто там? Заходите! – окликнул о. Сергий.
Голоса на улице зазвучали громче и оживленнее, и в комнату, с некоторым смущением, вошли пятеро попечителей, живших неподалеку друг от друга на самой окраине города. Сначала они деликатно умалчивали о причине, заставившей их прийти сюда, потом проговорились. В это ветреное утро громко, как в мороз, гудели сосновые телеграфные столбы, создавая иллюзию далекого колокольного звона. На окраину, против ветра, настоящий звон доносится так же слабо, и им показалось, что звонили в соборе. Значит, решили они, о. Сергий умер, и этот звон – уставные двенадцать ударов по умершем священнике; значит, нужно пойти помочь, чем могут.
Около дома не было заметно никаких тревожащих признаков, но и в своей ошибке они не были уверены, а войти в дом не решались: как войдешь к больному и скажешь, что пришли хоронить его?
После этого случая о. Сергий близко сошелся со всеми пятерыми своими скромными доброжелателями, особенно со стариком Белобородовым, окладистая седая борода которого вполне оправдывала его фамилию. Впоследствии Белобородов неоднократно рассказывал о. Сергию различные интересные случаи из своей жизни, в частности, случаи проявления действия темной силы.
Один из этих случаев относился к тому времени, когда Белобородовы только что переехали в свой теперешний дом в татарском конце. Вечерами, под праздники, в переднем углу дома раздавался громкий стук, словно кто-то ударял палкой по стене. Чем больше был праздник, тем сильнее удар, так что даже кот шарахался со своего места и прятался в дальний угол. Помучившись несколько времени, Белобородов обратился за советом к священнику.
– А кто были прежние хозяева, – спросил он, – татары?
– Татары.
– Значит, дом не освящен, – сказал священник и посоветовал отслужить в нем молебен и окропить все святой водой. После молебна стук стал слабее. Освящение повторили, и все прекратилось окончательно.
Но это было не самое главное. В молодости Белобородов, как он сам выражался, «пятнадцать лет сидел на цепи» – бесновался и был исцелен священником женского монастыря о. Александром Кубаревым.
Белобородовы тогда жили еще в селе. Намучившись с бесноватым и услышав об о. Александре, брат Белобородова положил его в телегу и повез в монастырь. Бесноватый в это время уже не буйствовал, а лежал, как парализованный. У него не действовали руки и ноги, но болей никаких не было. Теперь, едва они тронулись, он почувствовал страшные, нестерпимые боли и начал кричать, прося брата остановиться. Брат остановил лошадь – боли прекратились, тронул – они начались с новой силой, так что, проехав несколько сажен, пришлось вновь остановиться. Так продолжалось довольно долго, пока брат не потерял терпение. «Это тебя бес мучит», – сказал он и погнал лошадь, не обращая больше внимания на отчаянные крики бесноватого. Боли, а с ними и крики, прекратились, когда повозка приблизилась к монастырю. Отец Александр прочитал над бесноватым положенные молитвы и велел привезти его еще. Ездить пришлось несколько раз; в конце концов бесноватый совсем исцелился и вот дожил до старости нормальным уважаемым человеком.
Старые прихожане тоже не забывали своего батюшку и нередко заезжали к нему. Их не смущало даже отсутствие адреса. Один мужичок ухитрился от самого элеватора, вблизи которого появились первые окраинные домишки, спрашивать чуть не каждого встречного: «Где тут живет отец Сергий, что из Острой Луки приехавший?» И ведь нашел.
Чаще всех бывал самый желанный гость, Сергей Евсеевич, председатель церковного совета, друг о. Сергия и сподвижник во всех его делах и начинаниях.
Во время школьных каникул приехала сестра псаломщика Николая Потаповича Тарасова Валентина Потаповна, учительствовавшая в той же Острой Луке. Валентина Потаповна привезла много сельских новостей, но больше всего она говорила о своих семейных делах и о старинной иконе, хранившейся в их семье около двухсот лет. Об этой иконе рассказывала еще покойная жена Николая Потаповича, Антонина Петровна. Юлия Гурьевна и Соня хорошо помнили этот разговор, он происходил вскоре после смерти матушки, Евгении Викторовны. Антонина Петровна тоже вспоминала о древности иконы и с удивлением говорила о необъяснимом явлении, происходящем от нее. Время от времени икона издает треск, похожий на тот, когда лопаются пересохшие доски. Икону осматривали и не обнаружили на ней ни малейшей щелочки; перевешивали в другой угол, чтобы проверить, правильно ли они определили источник звука, и убедились, что треск исходит именно от иконы.