Марбу

Кто охотится таким образом, тот, естественно, не подвергается никакой опасности, но вместе с тем и не испытывает прелести настоящей охоты. Он может убить двадцать медведей и все-таки останется на всю жизнь жалким слепцом, прошедшим мимо множества прекрасного. По мне лучше неудачная, но настоящая охота.

Именно тогда я вступаю в соприкосновение с дикой природой и глубже ощущаю ее.

Мой приятель Хуббен гонялся за медведем с дробовиком, заколотив в патрон кусок железа. Мне бы никогда не пришло на ум поступить таким образом - я просто последовал его примеру. И с этакими ружьишками мы отправились на медведей! Нужно просто благодарить бога за то, что медведь показал нам свой зад вместо пасти.

Когда я рассказал об этом Хейке, он засмеялся и сказал:

- В таком случае брось ружье и положись лучше на нож. Набросится медведь - коли, да смотри не промахнись. Отыщи побыстрее пятое ребро слева, чтобы попасть куда следует.

- Спасибо за хороший совет, Хейка, однако я бы не хотел, чтобы дело дошло до этого,- возразил я сухо.

- Тогда бери топор - он длиннее.

- Обойдусь без медвежьей шкуры.

- Из тебя не выйдет порядочного медвежатника,- заключил Хейка.- Правда, и я стреляю, но всегда учитываю, что могу промахнуться и что единственным оружием у меня останется нож.

- Поэтому ты бываешь спокойным и попадаешь?

- Можешь быть уверен. После иногда бывает слабость в животе, но потом все проходит.

Эти парни охотятся в одиночку, чтобы не делить добычу. А медведь - хорошая добыча. Он дает около двухсот килограммов мяса и хорошие деньги за шкуру. Во многих домах на Севере стены украшены картинками, изображающими медвежью охоту: на них несколько собак, взлетевших в воздух, рассвирепевший медведь того гляди, схватит одного охотника, а из ружья другого блеснул смертельный выстрел. Картины большей частью дрянные и все же правдивые. Охота на медведей выглядит точно так. Если первый выстрел окончится неудачно, со зверем шутить нельзя. Он перебьет собак и доберется до охотника, если тот вовремя не пустится наутек или не схватится за топор или нож.

При нападении медведь обычно встает на задние лапы, идет вперевалку к человеку и пытается его обнять. Это используют старые охотники.

Начинается с разыскивания берлоги, в которой медведь залег на зиму. Берлоги бывают самые различные: одни медведи устраиваются в пещере, другие в дупле дерева или под елкой со свисающими до самой земли ветвями: такие ели часто встречаются на Севере. Охотники поднимают спящего медведя большим шумом. Зверь просыпается не сразу, он постепенно приходит в себя. Совсем заспанный выбирается наружу и кажется ошеломленным. Часто он просто убегает, и его приходится останавливать собаками, однако иногда он выпрямляется, идет на человека и хочет его обнять. Охотник выставляет навстречу зверю* обмотанную левую руку, правой прицеливается и наносит удар ножом. Топором, напротив, бьют обеими руками, причем некоторые охотники предпочитают удар снизу в нижнюю челюсть, чтобы потом второй удар нанести по черепу, а другие сразу стремятся ударить по голове. Удар снизу опережает удар медведя, который очень часто, защищаясь, бьет лапой.

Этот вид медвежьей охоты, конечно, может прийтись по вкусу не всякому человеку и редко применяется. Простой охотник идет на зверя не ради спортивного интереса и с удовольствием использует возможности современной охоты. Борьба один на один и так не исключается, если первый выстрел не достигает цели и зверь переходит в наступление. Эго относится к медведю, а также к лосю и волку.

- Раньше больших зверей ловили в ямы,- продолжал Хейка.- Повсюду ты можешь встретить глубокие ямы, которые остались с тех пор. Их прикрывают хворостом, а сверху в виде приманки кладут убитого зверя, Редко когда не. бывает удачи.

Я действительно находил много таких ям, использовавшихся также для ловли диких оленей. Теперь они так обвалились и заросли, что их трудно узнать.

ЗИМА В ТУНДУРИ

О Марбу рассказывать нечего, потому что зиму он проспал. Хейка перескочил через это .темное и холодное время года, чтобы продолжить свой рассказ с того момента, когда полусонные медведи с пустыми желудками впервые покинули берлогу, чтобы поразмять свои кости. Однако я все же совсем кратко опишу зиму, чтобы завершить картину безлюдного края, а затем сделаю экскурс к саами, которые имеют отношение к рассказу как коренные обитатели этой земли.

Хотя зимы в Арктике и субарктике темные и поэтому привлекают к себе немногих людей, все же я находил эти зимы прекрасными. Это не значит, что я считаю великолепным непременно то, что другие люди отвергают, просто люблю зиму в высоких северных широтах, как и всякий другой, кто не домосед.

Между прочим, во время войны на эту землю пришло много людей, которым в мирное время никогда бы не пришло в голову перебираться сюда. Одни кое-как приспособились к северной зиме, другие ее проклинали и лишь немногие были в восторге. Вынужденный приезд в чужую, да к тому же суровую страну действует на человека угнетающе. Кроме того, любая страна во время войны выглядит совсем иначе, чем в мирное время.

Другое дело мы. Кто здесь живет постоянно, тому глушь стала родной и только в ней чувствует он себя хорошо. Сам я родом не из этих мест, но так долго жил на Севере один и вместе с семьей, что могу здесь с удовольствием жить годами. У нас, стало быть, другое отношение к этой суровой природе и мы воспринимаем ее такой, какая она есть. Мне не известен ни один случай, когда какая-либо семья раскаивалась в переселении из более южных мест в эту северную глушь.

К темноте привыкают, хотя и не с особым восторгом. Но ведь это не такой уж мрак, каким его многие себе представляют. Даже в рождество на улице можно читать газету, если она у вас есть. Ночью в полнолуние из-за северного сияния и снега на дворе бывает иногда так светло, как в комнате, освещенной светильником. О настоящем мраке в арктическую зиму вообще не может быть и речи.

Холод убийственный - так написано во многих книгах. Если одеваться в местную одежду, то есть носить меха, то его не ощущаешь. При сорока градусах мороза я лежал под открытым небом и не замерз, при сорока восьми градусах вместе с женой застревал в пути на оленях и не погиб. С холодом, стало быть, можно справиться.

Таковы теневые стороны долгой зимы, которые искупаются радостями охоты и путешествия на нартах. Кто ездил на дальние расстояния от деревни к деревне на лошадях, запряженных в сани, тот охотно вспоминает об этом, а кому приходилось мчаться по тундре на оленях, тот не забудет этого всю жизнь. Чтобы пережить такой путь, я готов отдать несколько лет своей жизни..

Тундра зимой покрыта глубоким снегом и простирается на многие мили без единого деревца, словно замерзшее озеро. Границу ее иногда невозможно установить. Лишь по долинам видны небольшие леса, куда и перекочевали звери. Знающий жизнь этого глухого края чувствует себя хорошо в безлесной снежной пустыне, находит дрова под снегом, а в некоторых местах и дичь.

Лес великолепен. Заваленный снегом до нижних ветвей деревьев, он просто сказочен. В нем обитает масса зверей, это целая охотничья область. Плохо одно: здесь можно по грудь провалиться в снег, в то время как снег на открытой местности держит лучше. Но ведь у каждого охотника есть лыжи, и глубина снега не играет роли.

Я научился любить этот северный зимний лес и мог проводить в нем целые дни. Тогда где-нибудь возникала покатая крыша из ветвей, рядом горел костер, а я сидел под ней и писал.

Таким образом я написал почти все свои книги.

У ДЕТЕЙ ГЛУШИ

Черные чумы, вихрем несущиеся оленьи упряжки, отважные фигуры в пестрой одежде, большие стада и обширный дикий край - так представлял я себе Лапландию, когда был на пятьдесят сантиметров ниже ростом и с ранцем за спиной бегал в школу. Позже я близко познакомился с этим краем, приобрел собственных оленей и совершенно освоился. Действительность оказалась такой же прекрасной, как мечты. Так как свои впечатления о Лапландии я описал в другом месте, то мне хотелось бы лишь вкратце упомянуть о саами и скольтах, живущих в тундре, и описать их такими, какими я увидел их во время одной поездки на мотоцикле. Тогда у меня за плечами было уже пять лет, прожитых в Лапландии, и я прибыл в страну не как чужестранец.