Страница 7 из 9
К тому моменту неутомимый Евтушенко успел напечататься чуть ли не во всех советских журналах и газетах и везде успел обзавестись приятелями и знакомыми. Пробежав глазами эту рубрику, Евтушенко тут же набрал номер Евгения Винокурова, старого приятеля, который работал в журнале «Октябрь».
– Кто эта Ахмадулина? – с места в карьер бросился Евтушенко.
Оказалось, что стихи, так тронувшие Евтушенко, написала ученица десятого класса Белла Ахмадулина. Она ходила в литературный кружок, который вел Винокуров. Собиралась в ближайшее время поступать в тот же институт, в котором сейчас учился Евтушенко. Когда поэт попросил приятеля описать эту девушку, редактор почему-то запнулся, а потом сказал лишь, что она очень красивая и… необычная. Этого оказалось достаточно, чтобы окончательно заинтриговать Евтушенко. Он уже почти влюбился в девушку, которую даже никогда не видел.
Евгений Евтушенко и Белла Ахмадулина. 1960-е гг.
Спустя несколько дней должно было состояться очередное заседание литературного кружка. Евтушенко пришел уже ближе к концу и увидел потрясающе красивую девушку, которая стояла и тихим, трагическим голосом читала стихи. Эти строчки напоминали саму поэтессу, нездешнюю и несвоевременную. Эти стихи были вычурными и витиеватыми, в каждом слове звучали сотни смыслов и метафор – казалось, что они родились в тумане литературных гостиных эпохи декаданса, а не в середине индустриального, машинного ХХ века. Девушка с раскосыми глазами, копной черных волос тоже напоминала гостью из девятнадцатого века. Одета она была в самый обычный, плохо сидящий костюм фабрики «Большевичка», что никак не вязалось с ее загадочностью «райской птички». Именно так, «райской птичкой», Евгений Евтушенко вскоре и стал называть свою первую большую любовь, девушку с удивительным и нездешним именем Белла.
Она бесспорно была самой красивой и необычной из всех, кого когда-либо встречал Евгений Евтушенко. А к тому моменту он уже встретил немало девушек. По собственному признанию, ничто и никогда его так не волновало, как женская красота.
Казалось, что эта девушка ничего вокруг себя не замечает. Взгляд ее блуждал, не задевая лиц и глаз. Ее манеры, вычурные и даже артистичные, казались в сочетании с ее образом самыми естественными из возможных. Как еще должна вести себя райская птичка? Как угодно, но только не так, как все остальные. Именно такой и была Белла Ахмадулина. При этом она создавала впечатление удивительно робкого и ранимого человека. Ее хотелось защищать.
«На самом деле равных соперниц, во всяком случае – молодых, у нее не было ни в поэзии, ни в красоте. В ее ощущении собственной необыкновенности не таилось ничего пренебрежительного к другим, она была добра и предупредительна, но за это ее простить было еще труднее. Она завораживала…»
Глава 4
Странная девочка
Странная и сложная девушка Изабелла Ахатовна Ахмадулина родилась 10 апреля 1937 года. Своей необычной внешностью она была обязана причудливому переплетению татарских и итальянских корней. Отец девушки был высокопоставленным партийным работником, мать – переводчицей в КГБ, а бабушка и вовсе была пламенной революционеркой, дружившей с самим Владимиром Ильичом Лениным. Впрочем, такие родственные связи не помогли Белле Ахатовне сдать в свое время диалектический материализм хотя бы на тройку.
С первых дней жизни девочка, которую решили на испанский манер назвать Изабеллой, проявляла удивительное равнодушие к миру, который ее окружал. Иногда окружающим казалось, что девочка будто бы пребывает в своем собственном мире фантазий и лишь изредка отвлекается на скучный мир людей. Впоследствии многочисленные друзья и знакомые знаменитой поэтессы вспоминали о странной отрешенности поэтессы. Казалось, что между ней и другими людьми если и не стена, то, по крайней мере, глухое стекло.
Белла Ахмадулина в детстве. 1940-е гг.
«Первые мои годы я проживала в доме, где без конца арестовывали людей. А мне велели играть в песочек. Я не могла знать, не могла понимать, что происходит, но некий след во мне остался. Даже неграмотный, не очень тонкий слух ребенка многое улавливает. Я была беспечной, благополучной девочкой, однако ощущение зловещей тени несомненно присутствовало. Наш дом, старинная усадьба на углу Садового кольца и Делегатской улицы, назывался почему-то „Третий Дом Советов“. Самые обреченные, мы знаем, жили в Доме на набережной, да? А наш предназначался для мелких, о которых поначалу как бы забыли ради более важных. Слава богу, моей семьи это впрямую не коснулось. Но ближайший друг писатель Феликс Светов – чистейший, добрейший, нежнейший, никогда не затаивший на белый свет никакой обиды и, как потом выяснилось, живший со мной в одном доме (только он на десять лет старше), был ребенком „врагов народа“. У него всех посадили. Позднее мы все собирались туда, где, проходя мимо, подростком он видел, как я маленькая важно лепила куличики».
Она обожала слушать разговоры взрослых, очень быстро научилась говорить и даже слагать свои первые рифмованные строчки. Ее первыми словами были не банальные «мама» или «папа», случайно сказанные где-то на кухне. Двухлетняя девочка по имени Белла сразу и с замиранием сердца сказала:
– Я такого никогда не видела, – произнесла она, указывая на растущие за окном тюльпаны. Эта вполне осмысленная фраза так восхитила всех окружающих, что девочке тут же купили букет первых попавшихся цветов. Ими оказались ярко-красные маки, лепестки которых разлетелись от первого же порыва ветра. Впрочем, и этого тоже она никогда не видела, так что, вопреки всем ожиданиям, она не расплакалась при виде опавших лепестков ее первого букета.
Родители девочки усиленно делали карьеру, поэтому Беллу при первой же возможности отдали в детский сад на пятидневку. Спустя всего несколько месяцев наступила страшная пора 1941 года. Отец Беллы отправился на фронт, а мать до последнего отказывалась уезжать в эвакуацию, а когда времени больше не оставалось, оказалось, что Белла заболела корью. Больную девочку везти было нельзя, она бы заразила весь поезд, под завязку заполненный детьми того же возраста.
Наконец, им все-таки удалось выбрать из столицы. Сначала они поехали в Самару, затем их переправили в Уфу, и лишь спустя еще пару городов им все же удалось добраться до Казани, города, в котором жила бабушка Беллы.
Девочке категорически не нравились эти путешествия, а еще меньше ей понравилась Казань, вместе с хмурой и неприветливой женщиной, которую почему-то велели называть бабушкой. Везде и всюду маленькая Белла ходила с потрепанным плюшевым мишкой, которого с боем удалось отобрать у воспитательниц детского сада в Краскове.
«Эти воспитательницы в Краскове обирали всех. Родители пришлют какие-то гостинцы, они отбирали. У них были свои дети. Один раз хотели отобрать моего медведя, но тут я так вцепилась, что они испугались. Так можно было пропасть, потому что над Москвой полыхало зарево, горела Москва. Они своих детей хватали, утешали, а вся остальная мелюзга плакала, толпилась, но, к счастью, мать меня успела забрать».
Бабушка Беллы скрепя сердце приняла их в своем доме, но радости по этому поводу, конечно, не испытала. Она переживала за сына, который вынужден был сейчас сражаться за Родину, а эти, по большому счету, незнакомые люди сейчас занимали место в ее доме… Вскоре матери девочки пришлось уехать в связи с какой-то служебной надобностью. Теперь из близких родственников у Беллы осталась одна лишь бабушка, которую почему-то больше всего раздражала именно Белла. Внучка наотрез отказывалась учить татарский язык. Желая силой заставить ребенка говорить на «родном языке», она без конца кричала на девочку. Белле от всего этого не хотелось разговаривать ни на каком языке, а татарский и вовсе превратился для нее в синоним чего-то слишком страшного и громкого. Она предпочитала молчать. И болеть. Белла постоянно простужалась и лишь только вылечивалась от ангины, тут же подхватывала какую-нибудь новую болячку. Это пугало бабушку, но не саму Беллу. Девочку даже немного радовали бесконечные ангины и скарлатины. Благодаря им не нужно было выходить на улицу и общаться с другими детьми, учить татарский… Нужно было только кушать получше, да и все.