Страница 26 из 35
Пока Григорий ездил с поручением к шведскому королю, «безвинному наказанию» подверглась и вся его семья: отца, служившего казначеем одного из московских монастырей, обвинили в растрате монастырских денег и отобрали за это дом и все имущество. Ревизию произвели уже задним числом: выяснилось, что в монастырской казне не хватает всего-то 15 копеек; однако ни дома, ни имущества семье не вернули.
Тут нужно сделать оговорку: эти сведения даны самим Котошихиным, и гораздо позже, уже после его бегства из России. Так что доверять им полностью нельзя. Возможно, отец его действительно почистил казну, и был за то справедливо наказан. Но так ли, иначе ли, а семья Котошихина с тех пор стала нуждаться.
Сам Котошихин продолжал усиленно трудиться. Однако карьерный рост замедлился, наступала рутина, да и прибавками к жалованью не сильно баловали: вместо 13 рублев стал получать 19.
В это время шведский посол Адольф Эберс вел в Москве переговоры об определении взаимных денежных претензий с московским государством. Послу очень было важно заранее выяснить, на какие самые крайние уступки готовы пойти русские. Посол и его люди собрали сведения о нескольких чиновниках Посольского приказа, которые владели этой информацией, и… остановились на Котошихине.
Летом 1663 года Григорию Котошихину было сделано предложение.
Факт измены Котошихина подтверждается наличием архивного документа – донесения шведского посла Адольфа Эберса от 22 июля 1663 года.
В нем имеется перевод сообщенных ему Котошихиным этих самых секретных сведений. Сообщенная Котошихиным информация позволила шведам выйти из переговоров со значительным материальным выигрышем.
Котошихин получил за измену 40 рублей. И продешевил!
Королевская казна Швеции выделила на это дело целый стольник серебряных рублей, но посол Эберт, видимо, счел Котошихина мелковатым для такой суммы и предложил ему сорок, а остальные взял себе.
Шла война с Польшей…
Весной 1664 года Котошихина послали в войска «для ведения канцелярских дел». Армией командовал князь Черкасский; в конце лета его сменил князь Долгорукий. И в этом же августе 1664 года Котошихин бежал в Польшу.
Сам Котошихин (опять-таки гораздо позже и в художественной форме) напишет объяснение своего поступка: новый воевода Долгорукий, заменивший Черкасского, будто бы потребовал от него, Котошихина, чтобы он донес на Черкасского, что тот злоумышлял против своих и действовал в пользу поляков. А он, Котошихин, не пожелал такого оговора, ложного доноса писать не стал, потому и бежал в Польшу, опасаясь гонений со стороны Долгорукого.
Поверим на слово? Не стоит. Лжет Котошихин: его сношения с Эбертом к тому времени уже выплыли наружу, и что там месть Долгорукова в сравнении с местью Кремля?!
В Польше Котошихин «прибежал» ко двору польского короля Яна Казимира. Добился там аудиенции у короля и прямо предложил представить пред королевские очи целый реестр «полезных советов», от коих даже «к способу в войне будет годность». Еще он выдал военно-технический секрет, новейшую военную «разработку» – усовершенствованную рогатину, облегченный вариант. При этом авторство «модернизации» приписал себе.
То ли эта мелкая ложь сыграла свою роль, то ли вообще весь облик перебежчика не пришелся королю по вкусу, но в результате в приеме на службу при польском дворе Котошихину было отказано.
Ему и самому в Польше не понравилось: все кругом надутые, чванливые. А главное – прижимистые уж очень. Нечем разгуляться русской душе!
Впрочем, было тогда шпиону не до гульбы: по его следам уже шли посланные царем стрельцы с приказом доставить поганца в Москву, где пощады ему не будет. И уже не батоги его ждали и даже не кнут, а кол или дыба.
Что было делать?! Снова он просит короля принять его на службу. Снова получает отказ. Потерся недолго при литовском канцлере Паце. Но жалованье в 100 рублей счел для себя недостойным. Вот если бы в Москве, на государевой службе столько платили, тогда – да, а в новом своем качестве – шпиона, ежечасно рискующего головой – мало!
Прежнего Котошихина больше не было во всех смыслах – на польской земле он стал зваться Иваном Александровичем Селицким. Начал обзаводиться друзьями того же порядка, что и сам. Воин Ордин-Нащок, сын известного дипломата, тоже бежавшего из Москвы в свое время, дал ему совет – помотать преследователей по Польше и Германии, а потом рвануть туда, где остается для него последняя надежда – в Швецию.
Через Пруссию Котошихин-Селицкий (но я буду по-прежнему называть его Котошихиным) пробрался в Любек, оттуда в Нарву. Все дальше, все безогляднее, все безнадежнее отдалялся Котошихин от родной русской земли…
Осенью 1665 года написал прошение о принятии себя «в шведскую службу». Наученный собственным горьким опытом, на глаза к самому королю уже не полез, а передал прошение через находившегося в Нарве ингерманландского губернатора Таубе.
Таубе Котошихина знал, помнил его дипломатические успехи в Стокгольме, когда тот еще служил при Посольском приказе. И послал прошение шведскому королю, приложив свой благожелательный отзыв.
Прошение Котошихина было рассмотрено в Совете и одобрено королем.
После чего и появился тот самый приказ Карла XI о принятии шпиона на службу, о доставлении его в Стокгольм и выдачи ему риксдалеров.
И что толку, что новгородский воевода Ромодановский требовал от Таубе немедля выдать беглеца Гришку Котошихина (послание Ромодановского датировано 11 декабря 1665 года)?! Что толку, что грозили из Московии дыбой да колом?! Не выдали. Укрыли. Снабдили всем необходимым и сопроводили под крыло к королю.
5 февраля 1666 года Котошихин прибыл в Стокгольм (по тогдашнему русскому произношению – Стекольн). А с 28-го марта он уже на службе с жалованьем в 150 талеров.
Канцлер Делагарди нашел ему дело: Котошихин начал составлять подробный «отчет» о жизни в Московии, о личности правителя и его домочадцев, о быте, нравах, обычаях и прочее… Это была ценная информация, позволявшая шведам строить и корректировать свои планы в отношениях с Россией.
В результате из-под пера Котошихина вышло то самое сочинение, которое теперь рассматривается в качестве исторического источника и за которое автор вошел в энциклопедии и словари как писатель. Жалованье ему вскоре удвоили. Он принял протестанство. Обустроился на съемной квартире у некоего Анастазиуса. Жить бы да жить. Вспоминать да пописывать.
Котошихин, кстати сказать, оказался писателем плодовитым. Для примера приведу небольшой отрывок из его сочинения: «О России в царствование Алексея Михайловича». Внимательный читатель безусловно оценит информативность такого фрагмента о царских Приказах:
Приказ Тайных Дел; а в нем сидит диак, да подьячих с 10 человек, и ведают они и делают дела всякие царские, тайные и явные; и в тот Приказ бояре и думные люди не входят и дел не ведают, кроме самого царя. А посылаются того Приказу подьячие с послами в государства, и на посолские съезды, и в войну с воеводами, для того что послы, в своих посолствах много чинят не к чести своему государю, в проезде и в розговорных речах, как о том писано выше сего в посолской статье, а воеводы в полкех много неправды чинят над ратными людми…
Да в том же Приказе ведомы гранатного дела мастеры, и всякое гранатное дело и заводы; а на строение того гранатного дела и на заводы денги, на покупку и на жалованье мастеровым людем, емлют из розных Приказов, откуды царь велит.
Посолской Приказ; а в нем сидит думной дьяк, да два дьяка, подьячих 14 человек.
А ведомы в том Приказе дела всех окрестных государств, и послов чюжеземских принимают и отпуск им бывает; такъже и Руских послов и посланников и гонцов посылают в которое государство прилучится, отпуск им бывает ис того ж Приказу; да для переводу и толмачества переводчиков Латинского, Свейского, Немецкого, Греческого, Полского, Татарского, и иных языков, с 50 человек, толмачей с 70 человек.
Приказ Болшие Казны; а ведает тот Приказ боярин тот же, что и Стрелецкой Приказ ведает, а с ним товарыщ думной дворянин, да два или три диака…