Стиха

Он взял Мыша на руки и пошёл.

- Вот и летун. За теми холмами стоянка.

Ноги подгибались от усталости, хотелось пить, а воды он сегодня в роднике не набрал.

Древний город здесь выпирал на поверхность, и песчаные коты поставили свои шатры в его тени. Сейчас ночь, а коты ночью спят. Только старый жрец может засидеться у костра, да Ното, Спящий кот, напарник во всех походах Стихи, сегодня в дозоре.

Стиха, увязая с ношей в песке, стал спускаться с холма в долину. Съехал на спине, обхватив бережно Мыша, продолжая с тревогой всматриваться в стоянку.

Она светилась, будто рождественская палка жреца, которую он часто ставил на радость детям возле своего шатра. Говорил:

- Сегодня будет рождество.

Украшал палку дарами Древних и опутывал светящимися лохами.

Ното спит сейчас где-нибудь, гад, закутавшись в шерстяную полу чьего-нибудь шатра. И ничего не видит. Дозорный! А огонь от костра дополз до ближних шатров...

А может быть, напали калигулы и подожгли жилища?!

А может быть, его мать, Ното, жрец, старый вождь и все-все-все уже идут по краю неба к своим Последним холмам... Айка... нет... Стиха тряхнул головой, отгоняя видение. Он слишком хорошо знал, что остаётся от девушек после калигул. Но Айка красива, с ней обойдутся бережно. Если будет послушна. Если будет послушна, её будут мучить недолго, не тронут ножами и увезут на фестиваль.

Стиха почти бежал среди горевших шатров, слышался плач и крик. Он боялся бросить Мыша, потому что везде был огонь. И не было сил тащить его.

Оступился. Тяжело рухнул вниз. Покатился по склону. Не удержал мальчишку, и Мышь сполз по песку в другую сторону. Яма. Посреди стоянки яма! Было темно как в городе древних, и звёздное небо над головой в горле пролома. Пахло гарью, жар шёл от стен ямы, как в самый жаркий полдень.

Стиха нашёл Мыша. Выкарабкался с ним.

По-прежнему слышался плач. Он и пошёл на плач.

Женщины... дети... воины... старейшины... суровый Ти и тот плачет... и испуганные глаза... как у песчаных мышей! Нет-нет, Мышонок, это не про тебя... Так не должно быть, вы что, калигул ни разу в жизни не видели?! Ното - вот ты где, бродяга, ты проспал беду, придурок?! Жрец?..

В центре освещённого чадящими факелами круга лежал жрец. На месте правого бока дыра и руки нет. Вождь Ти стоял в его ногах. Жрец ещё дышал. Судорожно, свистя нутром, кровь фонтанчиком выхлёстывала на выдохе из лёгкого там, где раньше была рука и тощее татуированное предплечье старика.

Но лицо жреца было уже умыто женщинами, и раны прикрыл Ти новым туковым покрывалом.

Стиха взял здоровую вздрагивающую руку, сжал обеими своими. Жрец открыл глаза и криво усмехнулся:

- Он сегодня... не пришёл.

- Он просто сегодня спасал Мыша.

- ...хорошее дело. Яйца, парень... Будь они прокляты. Я хотел, чтобы сегодня было рождество... шары в коробке... там, в книге. Унеси их подальше, унеси их подальше, парень, ты сможешь... только не дёргай за крючок... ведь он... может быть занят в это время... другими делами...

- Мышь яйцом убил шесть калигул! - наклонившись к уху жреца, смазав кулаком слёзы, быстро проговорил Стиха. - Мы соберём все яйца, и больше ни один песчаный кот не окажется на фестивале! А ты ещё должен спасти Мыша!

- Неет, Стиха, - немеющими губами улыбнулся жрец, не открывая глаз, - слышишь? Меня зовёт мать... У меня опять две руки... и ничего не болит. А Мыша будешь лечить ты. Рану прижги... ты видел... зашей... ты видел... На него надейся... а сам - не глупи, Стиха... Я вождю тебя назвал новым жрецом. И оставь древним... их игрушки, они не для нас... простых песчаных червей...

Рука его разжалась. Лицо разгладилось.

"Его часы остановились", - всегда говорил жрец в таких случаях. Но жреца теперь не было, а старый Ти молчал, он не умел слушать часы бога. Стиха положил голову на грудь жрецу, видел его спокойное лицо, и не слышал туканья. Ни сразу, ни через долгое время. Он боялся ошибиться и слушал долго. А потом просто сказал:

- Часы жреца остановились.

Когда зашипела кожа Мыша, Стиха закусил губу до крови. Но мальчишка даже не пришёл в себя. Когда стал шить материной костяной иглой края раны, испугался, видя, как она рвёт кожу. Нашёл трясущимися руками в своих запасах железную, долго её жикал на камне и жёг на огне. Всю ночь смачивал губы Мыша водой и опять поил его кровью.

Потом уходил в город древних и собирал яйца. Когда сорвался крючок с одного из них, Стиха оцепенел. Но ничего так и не произошло.

Медленно приходя в себя, парень задумчиво разглядывал гору яиц. Яйца древних умерли так же, как и сами древние. Чтобы определить, живо ли... надо убить. Нести в свой шатёр страшный клад Стиха побоялся, и собрал их в тайник возле крылатого древнего. Когда придут калигулы, железные яйца пригодятся для пращи.

Через два дня лицо Мыша перестало быть синим как у мертвеца.

На третий день утром полог в шатёр жреца открылся, и на пороге показалась Айка. Её всегда спутанные волосы были заплетены в три строгие косы, платье подвязано поясом, шитым самыми причудливыми железячками древних.

- Мать сказала передать жрецу. Она сказала, что когда жрец уходит к Краю неба, просить у мёртвых за того, кто на краю, жрецу должно помогать всё племя.

В прозрачной коробке древних лежали лепёшки и завёрнутое в них варёное мясо. Айка, вытянув шею, посмотрела на Мыша, лежавшего ничком на ложе из сухой туки, лицо его было повёрнуто к стенке шатра. Глаза мальчишки закрыты, а взгляд бегал, на губах играла слабая улыбка.

- Ты вылечил его? - сказала Айка.

Стиха молчал, он сидел возле Мыша, только что уложил мальчишку, перетянул свою руку и больше походил на тень.

Айка наклонилась над Мышом и отчётливо сказала:

- Мышь, ты любишь лепёшки с мёдом?

Мышь открыл глаза. Длинно, прерывисто вздохнул. Глаза его уставились в шерстяную пыльную стену. И закрылись. Мальчик спал.

Айка рассмеялась:

- Ты всё-таки вылечил его! Я буду готовить тебе еду. А мёд у жреца стоит вон в той каменной баночке.

- Ты будешь моей подругой? - очень серьёзно сказал Стиха.

И подумал, что сейчас похож на Мыша, когда тот важно порезал себе руку. Покраснел. Потом подумал, что это не те слова, которые он хотел сказать. А потом подумал, что это совсем не то, о чём он хочет сейчас думать. И рассмеялся.