Стиха

- А я из песчаных котов.

Мальчик очень серьёзно кивнул. Достал свой каменный нож, чиркнул несколько раз ниже локтя и протянул оцарапанную руку. Стиха чуть не расхохотался - суров Мышонок, в друзья набивается, - но сдержался. Может, через пару мгновений сдохнуть придётся или проделать путь до Долины Плача, вися на перекладине. Поэтому он также серьёзно рассёк руку и приложил к тощей руке Мыша.

Стиха посмотрел наверх. Высоко слишком, ничего не слышно. Калигулы ходят в шкурах, намотанных на ногу, не услышишь. Но яйца - вот они, уйти от них - ну нет, не для того он сюда шёл.

- Собирай, сколько утащишь, - сказал он.

И принялся торопливо складывать яйца в мешок.

Мальчишка стал помогать.

Возились в полусумраке. Стиха увидел, как у Мыша оторвался крючок на яйце. Мышь пытался его посадить обратно.

Сверху посыпался песок, каменная крошка, осветило факелом. Стиха сунул лоха за спину. Но поздно. В пролом над головой прыгнул калигула. Факел затрещал, наполняя подземелье чадом. Бешеные глаза прощупывали темноту.

Мышь был ближе всего, слишком близко, руку протяни.

Квадратный рот пролаял что-то своим наверх, схватил за горло Мыша. Вскинул руку с хрипящим мальчишкой. Сверху одобрительно крикнули, сбросили сеть.

Стиха всадил нож калигуле в плечо, справа. Тот взревел, рассёк свободной рукой с блеснувшим тускло ножом воздух перед собой. Парень увернулся и опять всадил каменный нож в руку, державшую Мыша, в мягкое. Калигула рассвирепел. Глаза его, казалось, сейчас выскочат.

- Живьём на костре зажарю! - прохрипел он. - На вертеле! Живьём!

Он поворачивался, пытаясь увидеть в темноте Стиху, качался, но держал Мыша. А парень всё пытался ударить ножом в глаз, но калигула заслонялся мальчишкой как щитом. Мышь отчаянно ударил калигулу яйцом, попал по железному забралу с рогом. Ноги мальчика вяло дрыгнулись.

Яйцо отскочило в темноту.

Тишина треснула. Древний город вздрогнул. Удушливая темнота разломилась надвое, и полыхнуло пламенем. Рухнул потолок, калигулы, сидевшие на корточках на краю проёма, повалились вниз.

Стиху отшвырнуло в стену, придавило ноги. Дало больно по ушам, и нос потёк тёплым.

Наступила тишина.

Только звенело сильно.

Жрец надел все свои монисты, драгоценные железячки. Он пошёл вокруг костра, улыбался, позвякивал погребальным бубном. Отец, призрачный и строгий, оттолкнул Стиха с погребального ложа.

- Рано тебе ещё.

И лёг в костёр сам.

Тусклый свет.

В огромный пролом сверху нерешительно потыкались факелы. Исчезли. Было всё также тихо. Темно. Залитая кровью половина головы калигулы на куче песка под проломом, только что освещённая на мгновение факелами, стояла перед глазами.

Стиха выбрался из-под камней. Достал полудохлого, придавленного им самим лоха. Ящерок испуганно и тускло светился. В чаду из пыли и масляного угара парень добрался до калигулы. У того был разворочен правый бок, рёбра, туловище разорвало непонятной силой, будто вывернуло в обратную сторону. Парень забрал нож древних из его руки, отвёл глаза и ухватился взглядом за торчавшую нелепо ногу, тоненькую и залитую кровью.

Высунулась рука, пальцы сжались. Стиха бережно обхватил пальцы мальчишки.

- Ты подожди, не шевелись там, - зашептал он. - Не шевелись.

Стараясь не думать о том, что увидит под страшным трупом калигулы, Стиха стал переворачивать тело. Скатил его. И выдохнул с облегчением. Мальчишка был цел и невредим, только весь залит кровью. Мышь что-то крикнул. Показал на уши. Стиха понял, что тоже не слышит. Потряс головой. Звон не проходил.

- Эта штука, - сказал он, взмахнув руками, - дала мне здорово по ушам!

Мальчишка отчаянно улыбнулся. Стиха помрачнел. Что-то не так. Не так. Он видел, что Мышь отчего-то белый как стены древних. Ни кровинки в лице. Но руки-ноги целы... Это он от страха...

Но стал ощупывать голову, рёбра, сунул руку под спину. Вытащил, будто ошпарившись. Перевернул осторожно Мыша. Осколок стекла торчал под правой лопаткой.

- Ничего, ничего, - пробормотал он, мрачнея ещё больше, - жрец говорил, что часы бога тикают у нас с другой стороны. Значит, Мышь, просто надо немного поспешить. Мы и поспешим. Ты не бойся, Мышь, ты сильный, вон какого победил... ты же герой... мать будет счастлива, а отец... отец будет гордиться тобой и рассказывать о тебе в рождество... мы поспешим... Жрец тебя спасёт... он же всё знает...

Мальчишка уже не открывал глаза, кровь текла и текла из раны.

- Ты не молчи, не спи, не спи, сказал, - строго бормотал Стиха, - я слышал, спать нельзя. Мёртвые уведут, слышишь меня, отвечай, Мышь!

- Слышу, - еле слышно прошептал Мышь.

Стиха стянул шкуру с калигулы, перенёс на неё Мыша, положил спиной кверху. Над стеклом постоял немного, не решаясь, потом разорвал балахон Мыша на широкие полосы, и медленно вытащил осколок. Крепко прижал полотном набрякшую и полившуюся через края кровь, стал обматывать, сильно стягивая. Непрерывно говорил:

- Ты слушай меня, слушай. Держись за меня, не уходи, парень, кто у тебя отец-то? Мой давно в страну мёртвых ушёл. Калигулы тогда много песчаных котов порубили своими тесаками. Ещё больше - клеймо получили. Мать со мной успела убежать и в развалинах спрятаться. А твой? Не спи.

Но мальчишка уже не отзывался.

Стиха связал узлом шкуру. Нашёл в развалинах куски длинных гнущихся верёвок, связал их, опутал тюк с Мышом и выбрался с концом верёвки наверх.

Потянул на себя, тюк подался легко, раскачался, пробороздил по трупу калигулы, зацепился за торчавший угол железной балки. Стиха крепче ухватился, намотал на локоть, медленно встал и упёрся в край, выставив ногу. Вытащил.

Верхний проход оказался заваленным обрушившейся плитой. Стиха посадил лоха на голову, обхватил тюк с мальчишкой и пошёл, не очень уверенно нащупывая дорогу. Ноги то скользили по гладкой стене, то цеплялись за железные прутья. Иногда Мышонок тихо стонал.

- Живой, значит, - хрипел Стиха, тяжело перепрыгивая с ношей через пролом в плите, - а кровь сочится... Эти яйца... надо жрецу сказать про них, слышишь, Мышь, - парень усмехнулся, помрачнел, - одним яйцом шесть калигул уложило, шесть, ты не спи, только не спи.

Мальчик молчал. Ледяные ноги его свисали и качались.

Под своим лазом парень оказался не скоро, пришлось кружить, обходя завал. Ему всё казалось, что Мышь иногда стонет, иногда шевелится.

Положил мальчишку на ровную площадку. Опустился рядом с ним на колени. Повязка набухла кровью. Но на шее бились птахой часы, тихо так, что и не различишь, если не подождать следующего толчка.

- Если приложишь ухо вот сюда, - говорил жрец, - услышишь часы бога. Придёт время, он остановит их. Слышишь, тукают?

Потянуло прохладой. Устало посмотрев наверх, Стиха увидел в горле лаза ночное звёздное небо. Он не умел молиться. Просто тихо и очень быстро сказал:

- Ты был сегодня за его спиной. Не уходи, постой ещё.

Стиха привязал верёвку от тюка с Мышом к поясу, чтобы были свободны руки. Потянулся и ухватился за выступ плиты над головой, перебросил сильное тело на едва заметный выступ, опять подтянулся. Добрался до конца верёвки, брошенной вчера им самим, чтобы было проще вернуться назад. Выбрался наверх и потянул тюк.

Песчаные дюны теперь заливал лунный свет. Длинные тени ложились на остывший песок. У тени Стихи было две головы - лох проголодался и не прочь поохотиться.

Стиха приложил пальцы к шее мальчишки. Жив. Перевернул Мыша. Голова его запрокинулась, рот открылся.

- Уже недалеко. За теми холмами летун. Ты знаешь его? Потом штырь. Наверняка, ты знаешь. Не можешь не знать.

Стиха ножом рассёк руку на запястье.

- Давай, глотай, - пробормотал Стиха, глядя, как кровь крупными каплями падает в рот мальчика, приподнял локтем его голову.

Кадык на шее мальчишки дёрнулся.

- Жить будешь, Мышонок, какой же ты мышонок, неет, ты не мышонок, поверь мне, я знаю, что такое оказаться в руках калигулы. Сегодня я добыл себе хороший нож, а тогда я бил своим тупым ножом, а он... - Стиха туго замотал руку обрывком балахона Мыша, - никак не входил... железки. На балахоне были нашиты железки... я бил и бил, а потом - в глаз... представляешь, мышонок, мне сначала его было жаль. Калигулу было жаль.