Страница 15 из 32
Рубиновый перстень
В черном зеве печном Красногривые кони. Над огнем — Обожженные стужей ладони. Въелся в синюю мякоть Рубиновый перстень — То ли краденый он, То ль подарок невестин. Угловатый орел Над нагрудным карманом Держит свастику в лапах, Как участь Германии. А на выгоне Матерью простоволосой Над повешенной девушкой Вьюга голосит. Эта виселица С безответною жертвой В слове «Гитлер» Казалась мне буквою первой. А на грейдере Мелом беленные «тигры» Давят лапами Снежные русские вихри. Новогоднюю ночь Полосуют ракеты. К небу с фляжками Пьяные руки воздеты. В жаркой школе — банкет. Господа офицеры В желтый череп скелета В учительской целят. В холодящих глазницах, В злорадном оскале, Может, будущий день свой Они увидали?.. Их веселье Штандарт осеняет с флагштока. Сорок третий идет В дальнем гуле с востока. У печи, На поленья уставясь незряче, Трезвый немец Сурово украдкою плачет. И чтоб русский мальчишка Тех слез не заметил, За дровами опять Выгоняет на ветер. Непонятно мальчишке: Что все это значит? Немец сыт и силен — Отчего же он плачет?.. А неделю спустя В переполненном доме Спали впокат бойцы На веселой соломе. От сапог и колес Гром и скрип по округе. Из-под снега чернели Немецкие руки. Из страны непокорной, С изломанных улиц К овдовевшей Германии Страшно тянулись. И горел на одной Возле школы, На съезде, Сгустком крови бесславной Рубиновый перстень. 1962Память
Жить розно и в разлуке умереть.
М. Лермонтов Ветер выел следы твои на обожженном песке. Я слезы не нашел, чтобы горечь крутую разбавить. Ты оставил наследство мне — Отчество, пряник, зажатый в руке, И еще — неизбывную едкую память. Так мы помним лишь мертвых, Кто в сумрачной чьей-то судьбе Был виновен до гроба. И знал ты, отец мой, Что не даст никакого прощенья тебе Твоей доброй рукою Нечаянно смятое детство. Помогли тебе те, кого в ночь клевета родила И подсунула людям, как искренний дар свой. Я один вырастал и в мечтах, Не сгоревших дотла, Создал детское солнечное государство. В нем была Справедливость — Бессменный взыскательный вождь, Незакатное счастье светило все дни нам, И за каждую, даже случайную ложь Там виновных поили касторкою или хинином. Рано сердцем созревши, Я рвался из собственных лет. Жизнь вскормила меня, свои тайные истины выдав, И когда окровавились пажити, Росчерки разных ракет Зачеркнули сыновнюю выношенную обиду. Пролетели года. Обелиск. Траур лег на лицо… Словно стук телеграфный Я слышу, тюльпаны кровавые стиснув. «Может быть, он не мог Называться достойным отцом, Но зато он был любящим сыном Отчизны…» Память! Будто с холста, где портрет незабвенный, Любя, Стерли едкую пыль долгожданные руки. Это было, отец, потерял я когда-то тебя, А теперь вот нашел — и не будет разлуки. 1962Кирпич
В низкой арке забрезжило. Смена к концу. Наши лица красны От жары и от пыли, А огонь неуемно Идет по кольцу, Будто Змея Горыныча В печь заточили. Жадно пьем газировку И курим «Памир». В полусонных глазах Не причуда рассвета — После камеры душной Нам кажется мир Знойно-желтого цвета. Резкий душ Словно прутьями бьет по спине, Выгоняя ночную усталость из тела. Ведь кирпич, Обжигаемый в адском огне, — Это очень нелегкое Древнее дело. И не этим ли пламенем Прокалены на Руси — Ради прочности Зодческой славы — И зубчатая вечность Кремлевской стены, И Василья Блаженного Храм многоглавый? Неудачи, усталость И взрывчатый спор С бригадиром, Неверно закрывшим наряды, — Сгинет все, Как леса, Как строительный сор, И останутся Зданий крутые громады. Встанут — с будущим вровень. Из окон — лучи. И хоть мы На примете у славы не будем, Знайте: По кирпичу Из горячей печи На руках эти зданья Мы вынесли людям. 1962