Страница 2 из 6
Димка нервно провел рукой по лысине.
-- Да я вижу, что ты плешивец. Про колтуны -- это метафора, сечешь, поэт? Хотя ты бы предпочел, конечно, спутанные волосы спутанным мыслям... Так, я сейчас тебе распечатаю правильный вариант таблицы... изучишь потом...
Принтер у нас старенький. Лист ползет из него медленно-медленно, как время, когда морозным темным вечером ждешь на остановке маршрутку.
Димка занервничал:
-- Н-ну, ну д-давай же... ну б-быстрее, т-тормоз т-тупорылый!
-- Признаться честно, когда я общаюсь с тобой, я думаю приблизительно так же.
Я прыснула. Димка резко дернул головой -- в линзах очков блики света блеснули как молнии:
-- С-с-сука!.. Это я не о тебе, Люда...
Но я почувствовала, что тоже это заслужила.
Новорожденный лист выбрался из принтера.
Не попрощавшись, Димка схватил его и был таков.
Я человек разговорчивый, возможно, даже чрезмерно, другие люди -- их беды и радости -- всегда волнуют меня, но общаться с Танькой мне не хотелось: зачем -- получить шпильку в глаз? Мазохизмом я не страдала, а искусством пикировки не владела.
Так что мы чаще всего сидели молча, каждая уткнувшись в свою работу, но все это время я чувствовала: между нами протянулась даже не нить -- бельевая веревка, на которой развешены невысказанные мысли -- догадки, вопросы, недоумения.
Работы у меня было предостаточно: ведение сайта института, корректура готовящихся к изданию книг, да и разные халтуры то и дело подворачивались. Наверное, даже хорошо, что теперь рядом нет болтушки Машеньки и никто не пересказывает истории из ток-шоу "Пусть говорят".
-- Во что ты там уткнулась? -- Танька, видимо, устала возиться с издательским планом.
-- Да... в роман один...
-- С кем?
Даже если б я тут зависала на сайте знакомств, неужели б я ей сказала?!
-- С деньгами. У меня долг большой, за квартиру. Вот, чтобы рассчитаться, взяла подработку. Редактирование.
-- И как?
-- Дерьмо, -- я сама не ожидала, что получится так резко. Впрочем, это очень по-танькински, наверно, я подхватила, как заразу, ее манеру речи.
-- Что дерьмо?
-- да все. Сюжет, стиль... все. Мужик один попадает в мир... где есть магия и все такое... Только он там никто, все его чморят... Он нанимается служить какому-то местному феодалу... а у того дочка и племянница, и обе в нашего пришельца влюбляются...
-- Блондинка и брюнетка?
-- Само собой!
Я откинулась на спинку кресла. Почему бы и не потрепаться? Если Танька сейчас примется стебаться над этим романом, мне уж точно не будет больно. Я продолжила пересказ:
-- Жаркая групповушка, конечно.
Она ехидно прищурилась:
-- И обе кончили не по разу?
-- А то!
-- А потом?
-- Потом хозяин узнал, кто постарался... что его девок теперь замуж не возьмут... в общем, отделали попаданца на совесть... и бросили погибать в лесу... но его подобрал один человек, слуга при монастыре... -- Прежде чем окончательно уйти в книгу и потерять глазами реальность, я уловила заинтересованность на ее лице. -- Он отвез героя в монастырь, расположенный высоко в горах... этот монастырь был окутан тайной... тамошние монахи умели творить чудеса... левитировать, читать мысли, стирать из памяти другого человека то, что считали нужным... дрались нехило так... в общем, продвинутые такие монахи... у них хранился эликсир бессмертия... так говорили... сами монахи были смертны... они считали, что недостойны бессмертия, ну или на хрен оно им сдалось, я уже не помню... герой обучается у монахов... много лет... он становится лучшим... но его не оставляют мысли о мести, да и аскетичный образ жизни надоел... и он сбегает из монастыря, прихватив эликсир... настоятель -- почтенный старец... архимаг, кажется, так его зовут... бросается на его поиски... и вот уже триста страниц гонится за ним... Пока герой захватывает власть в этом, магическом мире... прогибает всех и каждого... побеждает в сражениях, вламывается в мысли... и ищет главное -- ход в свою родную реальность, нашу... где его не настиг бы архимаг, где ему никто не смог бы противостоять... в конце этого тома, наверное, найдет ход... второй-то том тоже есть.. хотя я... я хотела бы другой развязки... -- Как снег посыпают солью и песком, я засыпала эту историю своим воображением, прокладывала в авторском мире свои тропки, о которых самому писателю никогда не узнать. И хорошо!
-- Какой?
-- А пусть бы старик настиг его. Пусть бы сразились. Без меча. Ментально. Пусть бы этот сукин сын выбивал дверь за дверью в сознании старого мага, перебирался по лабиринтам души, пока не наткнулся бы на дверь в потайной чулан, такую прочную, такую толстенную, что попробуй выбей... -- Я знала, что должна была остановиться раньше, а теперь уже не могла притормозить. Я свернула на свою тайную, хмельную тропу. -- Но нашего героя не остановишь. Он хочет уничтожить своего врага... Он думает, что за этой дверью -- особые тайны магии, известные только настоятелю... может, проникнув туда, он сможет подчинить все известные миры?.. и вот, собрав силу в кулак, он вышибает дверь... -- Я скрипнула зубами. -- И в тот же миг понимает, как ошибся... там -- воспоминания старика... воспоминания, которые он много лет прятал... от самого себя прятал... как его, маленького мальчика, отданного в монастырь родителями, обижали старшие ребята... как били головой о батарею и окунули головой в унитаз, как насиловили и запугивали... и вот все это, сжатое винраром отчаяние, распаковывается до настоящего размера в голове нашего попаданца... и ломает к чертям все связи между нейронами, в одну секунду вышибает все пробки в его мозгу... и вот перед нами эпилог -- беспомощного овоща кормят с ложечки его блондинка и брюнетка...а он пуская слюни и бессмысленно глядя на них, не может даже схватить какую-нибудь за сиськи... и да -- он бессмертен! он -- бессмертен! -- Я стукнула кулаком о стол и резко выдохнула.
-- Я не могу понять только одного: откуда в том монастыре взялись батареи и унитаз?
-- Не знаю. Забудь.
Нда, наговорила я ерунды. Батареи и унитаз сами вылезли, черт знает откуда.
-- Ты так не любишь попаданцев? -- Она была немного обескуражена.
Я подошла к форточке и закурила.
-- Я не люблю тех, кто лезет в душу.
-- В наше время души у людей встречаются так редко, что трудно избежать искушения хотя бы к ним прикоснуться.
-- Зачем?
Я смотрела во двор. Там, внизу, была дорога, сейчас загорелся зеленый и одинокий пешеход, стоявший с противоположной стороны улицы, тронулся с места.
-- А зачем ты вечно у чайника руки греешь?
Я когда-то думала: а что если каждый из нас -- всего лишь число, просто число, скажем, пять или семь. Но ведь это число можно представить во множестве разных видов, допустим, как сумму целых чисел, например 7 это 2+5 или 3+4 или 1+6, и тут все понятно, но ведь можно же ту же самую семерку разложить на какие-нибудь дроби хитромудрые или на сумму квадратных корней (предположим, корень квадратный из 16 плюс корень кубический из 9), но по сути-то семерка останется семеркой... может, всякий раз, начиная жизнь сначала, мы думаем, как бы эффектнее предстать перед миром, как бы извернуться так, чтобы нашу суть -- эту семерку -- было не так-то легко разгадать, мы прячем ее в сложных и длинных уравнениях, а сами -- решаем других, как можем -- порой ведь не так-то легко раскусить человека, может, он включил в свое уравнение какие-то логарифмы, которых ты "не проходил", тогда хоть лоб расшиби...
Таньку я решить не могла.
В отличие от нее, Димка был понятен настолько, что порой становилось скучно -- причем нам обоим. Нашу с ним дружбу с одной стороны подпирало хорошее воспитание, а с другой -- книги. Даже если разбить о Димкину лысину сырое яйцо, он вытрет расплывшуюся по голове склизоту -- и ничего не скажет обидчику. Как и всех детей, подвергавшихся в детстве насмешкам сверстников, его учили: игнорируй это. Если они увидят, что тебе все равно, то прекратят и пойдут искать другую жертву. Всякий раз, когда в его сторону летит очередная гадость, такой человек жмурится и думает: главное -- перетерпеть сейчас, ну и, может, еще завтра, а потом это закончится, главное -- ничем себя не выдать, главное -- не взорваться. Но насмешки летят и летят -- потому что враги видят, как дергается какая-нибудь одна-единственная жилка, выдающая боль, и получают свою дозу живительной радости от чужих страданий.