Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 90 из 92

С этими словами она прошуршала мимо озадаченного кучера и большими шагами направилась в Тюильри-палас. И, конечно, она сегодня не думала о деньгах, поэтому Томас со вздохом открыл свой бумажник и отсчитал монеты.

— Ну, игроки всегда платят, запомни! — проинформировал его кучер.

Томас торопился догнать Жанну. Он предложил ей руку, и они вместе пошли через обширные сады. Вдали можно было увидеть дворец. Прежде чем был построен Версаль, это здание, с его выступающими флигелями, являлось городским дворцом французских королей. Сегодня парижские граждане использовали сад дворца для променада, здесь демонстрировали свои семьи, свои завоевания и даже новых собак. По дороге болтали и мимоходом приветствовали кивком. Томасу казалось, как будто бы гуляющие передвигались как шахматные фигуры на точно предназначенных путях на огромной игровой доске. Геометрически расположенные грядки и деревья, и точно размеченные дороги усиливали это впечатление. На головах статуй восседали меховые шапки из свежее-выпавшего снега.

Единственное, что нарушало порядок, были вороны. Крылья бились, снег взлетал, когда стаи черных птиц поднимались в воздух. Их хриплые крики заглушали призывы продавцов и стук карет.

Картина его первой встречи с Изабеллой в дневном освещении сверкала перед Томасом. «Девушка ворон».

— Почему ты улыбаешься?— хотела знать Жанна.

— Я думал только утром в конюшне, — отвечал он. — Mas fa bèl brieu.

Жанна закатила глаза.

— Ты отучишься когда-нибудь говорить на этом деревенском языке?

— Это окзитанский, Жанна. Я только что сказал: но это было давно.

— Видимо не так давно, что ты не можешь выкинуть девушку из головы. Я все равно не понимаю, как ты мог влюбиться в твою провинциальную принцессу и так развалиться. Ну, да, ты всегда хочешь недостижимого, — она вытянула шею в сторону дамы, которая одна гуляла по дорожке. — Что я все-таки должна высматривать после плохо загримированного провинциала, который одет по моде позапрошлого сезона?

Но Томас едва ли слышал колкость, а следовал взглядом за каретой, которая проезжала как раз поблизости и остановилась на краю широкой дороги. Внезапно он остановился, и озадаченная Жанна споткнулась. Тогда она также посмотрела на повозку.

— Это она?

Но Томас не мог ответить, он просто стоял с теплым ливнем в груди из радости и страха. «Это и в самом деле она?»

Кучер спрыгнул с козел и раскрыл дверь. Наружу выбилась красная ткань, и рука в светлой перчатке ухватилась за правую руку кучера. И колени Томаса подогнулись. «Изабелла!»

— О, теперь я вижу и действительно понимаю, — прошептала ему Жанна.

Настороженно и немного потерянно Изабелла стояла в геометрии сада и оглядывалась в поисках. Среди украшенных дам, она явилась Томасу как волшебница, которая забрела сюда из дикого леса. «Принцесса зима», — подумал он. — «Черный, белый и красный». На фоне снега ее лицо выглядело еще темнее, одежда светилась огненно-красным. В драгоценные секунды, когда она еще не обнаружила Томаса, Изабелла принадлежала только ему – округлость ее щек, изгиб спины и как она смущенно заправляла за ухо свои волосы. Угольный карандаш, который он всегда носил при себе, уже ждал того, чтобы позже увековечить девушку на бумаге. За полгода с момента их прощания, ее волосы отрасли, но все еще не были достаточно длинными для прически. Ветер трепал белый меховой воротник, который окружал ее подбородок. Бессознательным жестом она взяла себя рукой за шею, как будто должна была позаботиться о том, чтобы шрамы оставались скрытыми.

В этот самый момент Изабелла обнаружила Томаса. Первые пару секунд они смотрели друг на друга удивленно и немного испуганно, затем сияющая улыбка превратила даму в его Беллу.

— Томас! — крикнула она ему.

— Иди спокойно, — шепнула ему Жанна. — Я найду своего будущего мужа одна, — но, конечно, она не могла удержаться от того, чтобы поцеловать его в щеку, прежде чем отпустила его руку.

Было не приличным бегать как сумасшедшему по саду, но Томас не обращал внимания на взгляды людей.

Тысячу раз он с беспокойством спрашивал себя, как это будет: станут ли они чужими по прошествии долгого времени, но теперь она дала ему ответ. Девушка не ждала, а бежала навстречу ему, и обняла своими руками за шею, когда он держал ее в своих объятиях, задыхающийся и счастливый, как тогда в замке, в ночном сумраке коридора.

— Я так скучала по тебе! — шептала она ему в ухо. Он высоко поднял ее, кружил и тем самым распугивал ворон, которые улетали прочь, возмущенно каркая. Над парком звучал смех Изабеллы. Только когда группа гуляющих, откашлявшись, покачала головой, он отпустил ее. Изабелла взяла его под руку, и они присоединились к благовоспитанной веренице и гуляли в направлении дворца. И как будто этот жест испугал Томе и Беллу, неожиданно они были более смущены, более нерешительны, почти немного незнакомцы, которые должны найти общий язык.

— Как надолго ты сможешь остаться? — спросил Томас.

— Не долго. Как только стемнеет, я должна буду вернуться. Вечеринка у моей двоюродной бабушки… Мать, графиня. Как гостья из провинции, в которой бушевала бестия, меня будут демонстрировать повсюду. Я – редкость, с тех пор как горничная передала, что я могу спать только со светом от свечи. Я останусь до карнавального праздника в Париже.

Итак, еще почти два месяца! Это звучало как обещание.

— Лафонт передает тебе привет, — говорила дальше Изабелла. — И также другие.

— Что делают Адриен и Жан Хастель?

— Адриен хорошо это принял, мой брат нанял его псарем (прим.пер.: слуга на псарне, ухаживающий за собаками и участвующий в охоте). Он снова влюблен в девушку. Он говорит, что в этот раз серьезно, наверное. А Жан Хастель – вокруг него стало тихо. Он разочарован тем, что король так немилостиво его принял.

Томас слишком хорошо помнил, как трактирщик с одним из слуг графа д’Апхер хотел представить королю «верную» бестию. Это был разгар лета, только несколько недель после смерти Бастьена. Плохо подготовленное животное уже плохо пахло, когда хозяин таверны прибыл с ним в Версаль. Затем Жан Хастель и лакей д’Апхера были незамедлительно отосланы в Гефаудан с несколькими ливрами вознаграждения.

— В конце концов, за все это время было доказано, что это было за животное – никакого Хастеля, а также никакого д’Апхер, — сказала Изабелла. — И речь шла только о Жан-Жозефе. И не смотря ни на что, даже Хастель теперь рад, что дело может быльем порасти.

«Хастель». Даже в присутствии Томаса она не обозначила трактирщика как своего отца, и Томас знал, что она никогда не сделает это. Со временем правда будет исчезать.

«У нас всегда есть выбор», — думал он. — «Я решился на то, чтобы покинуть моего отца. И Изабелла решилась, что останется дочерью Аристида, кельта».

— А ты, Томас? Как у тебя дела в Париже? Твой отец помирился с тобой?

— Нет. И я также полагаю, что он не будет никогда этого делать, для этого я разочаровал его слишком глубоко. Ты видишь перед собой неимущего мужчину и больше не состоятельного наследника мануфактуры перчаток и еще гораздо меньшую надежду академии.

Он так часто репетировал ночами этот разговор, и, тем не менее, удивился тому, что мог произнести теперь эту правду так свободно.

— А что с графом, с племянницей которого ты должен был сочетаться браком? — спрашивала дальше осторожно Изабелла. — Я слышала, что дело рассматривалось даже судом?

— Ну, на Версаль я теперь могу теперь только позволить себе смотреть. И это, конечно же, продлиться еще два три года, пока я не выплачу компенсацию за разорванную помолвку и подготовительные расходы к свадьбе. Не говоря уже о разоренной карете моего отца. По ночам я работаю как писарь и рисую для газет, чтобы заработать деньги. Мне повезло, что твой брат заменил мне два рубина в ожерелье матери, иначе все прошло бы не так снисходительно.

— И ты также потерял свою стипендию в Академии и больше не ассистент де Буффона?