Рассказы

— А может, добавим: «дорогие гости?»

— Не-ет… Так нельзя, — с сомнением покачал головой Потапов. — Какие же они гости… Они жить здесь будут, элеватор строить.

— Гостей зовут, приглашают. А их кто звал? — поддержал начальника Дроздов.

Стрелочник, стоявший в стороне, засмеялся.

— Звать-то ты не звал, а водки небось на всякий случай поболе запас?

— Перекрестись… Какая водка? — забормотал старик.

Потапов повернулся к дежурному и только и сказал:

— Смотри… — но так на него глянул, что старик присел и втянул шею в плечи.

До прихода поезда оставалось больше часа. Сказав рабочим, чтобы они собрали в брезент и унесли остатки битого кирпича, Потапов потоптался в раздумье на месте и стал медленно прохаживаться туда-сюда вдоль путей. Ни домой, ни в комнату дежурного ему идти не хотелось. День был теплым и тихим, без малейшего ветра, дышалось легко, в прозрачном воздухе улавливался смутный шорох снега в оседавших сугробах, а высоко в синеве длинными узкими полосами тянулись невесомые облака, удивительно похожие на борозды, и небо казалось вспаханным.

Не уходил и Дроздов. Топтался рядом, вздыхал и кашлял.

— А ты чего возле меня трешься? Чего не уходишь? — нахмурился Потапов.

Старик придвинулся к нему и даже вытянул шею, будто что-то хотел сообщить на ухо по секрету.

— Вы это, Василь Осипыч, Ивану-то не больно верьте. Насчет водки то есть… Давно этим делом не занимаюсь. Разве что для себя самую малость храню, а так ни под каким видом.

— Ну и хорошо, — задумчиво ответил Потапов.

Старик приободрился, еще ближе придвинулся к нему.

— Интересно мне, Василь Осипыч, а элеватор они большой выстроют?

— Да приличный. Ничего себе элеватор должен быть, все хозяйства вокруг станет обслуживать. Ха-ха… Тут уж придется раскошелиться на дороги. А как же? Комиссии всякие понаедут… — Потапов помолчал, будто додумывая мысль. — Пока-то строители разместятся в деревне, а потом, надо полагать, поселок возле станции поднимут. А станция наша через этот элеватор будет опорной. Вокзал новый выстроим, в зале ожидания будут свежие газеты и журналы продавать. Красные автоматы с газированной водой поставим. Сунь в щель медяк — и пей воду…

— Видал я такие автоматы в городе. Ни один не работает, разве только ногой пнешь, — вставил Дроздов.

— А у нас будут работать и без пинков. Да и не одни автоматы — буфет откроем.

— Разом тебе и буфет…

— Обязательно буфет будет. Как же без буфета? — Потапов покосился на дежурного и усмехнулся. — Табличку там повесим, что спиртные напитки приносить воспрещается. Ну, понятно, вино там будет, пиво… Но чтоб с собой — ни-ни…

— Так тебя наши мужики и послушают.

— Да ты что мне все стонешь на ухо? Послушаются не послушаются… А дружинники на что? Рабочие же элеватора обязательно народную дружину создадут. Зайдут дружинники с красными повязками в буфет… Ну-ка, ну-ка, скажут, что это у вас, дорогой товарищ, в стакане? А-а, водка. А где взяли? Здесь же не продают?

— Понесло, — нахмурился старик.

— А у дежурного, скажут, по станции, у Дроздова.

— Да будет тебе… Вот ведь…

— И притянут тебя к ответу. Вы что, спросят, гражданин Дроздов, решили здоровье трудящихся подрывать?

— А я никого не неволю! — рассердился старик. — Не хотят, так пусть и не пьют!

— Э-э… Нашли, гражданин Дроздов, отговорку, — тоном следователя сказал Потапов и страшно выкатил на старика глаза. — На несознательности масс спекулируете? Да? Тюрьма по вас плачет.

Дежурный сплюнул на снег и отвернулся, зашагал к вокзальчику. Посмеиваясь, Потапов провожал его взглядом, а потом окликнул:

— Дроздо-ов… — а когда тот, не выдержав, оглянулся, громко рассмеялся, поднял руки и сложил пальцы в решетку.

Далеко в степи послышался прерывистый шум поезда, и начальник станции сразу забыл про старика, загляделся в степь. Скоро показался тепловоз и тонко загудел на горизонте. Он словно шел в гору: с разгону выметнулся, казалось, на подъем и теперь непрерывной нитью вытягивал туда из низины вагон за вагоном.

Степь наполнилась железным лязгом и грохотом, но перед станцией поезд стал замедлять ход, пошел тише, лязг и грохот сменились дробным стуком колес. Мимо Потапова проплыли зеленые вагоны, крутя колесами с усталой замедленностью, в открытой двери одного вагона стоял парень в ватнике и крепко держался руками за поручни, а из тамбура на него напирали другие, и парень, сдерживая общий натиск, выпячивал грудь.

Колеса еще крутились, а парень уже спрыгнул на снег. Спрыгнув, он поджал левую ногу и заскакал на одной правой, сжав кулаки, сгибая руки, расставляя далеко в стороны локти.

— Костылики! Костылики! — покрикивал парень, и было очень похоже, что он и впрямь скачет на деревянных костылях.

Скрежетнули тормоза, состав дернулся, словно по нему волной прошла судорога, и поезд замер. Из ближнего вагона небрежно выкинули вещмешок. Он туго шлепнулся на снег, перевернулся и покатился к ногам Потапова. Рядом упал чемодан, схваченный по углам железными скобками… Еще вещмешок… И запрыгали из вагона люди, все больше молодежь в ватниках и полушубках, в сапогах, в валенках, в ботинках. Сразу тесно стало на станции, хотя и лежала вокруг степь: приехавшие разбрелись между домами, толкались, бросали друг в друга снегом, громко переговаривались. В неподвижном воздухе голоса их звучали отчетливо и звонко.

Парень в больших валенках забрался на перила крыльца вокзальчика, обхватив правой рукой стойку, поддерживавшую навес, и закричал:

— Внимание! Внимание! Митинг по случаю достижения нашей экспедицией цели считаю открытым. Где мы находимся? Посмотрите вокруг…

Около крыльца сгрудились люди. Они глядели на парня, а он театрально потрясал свободной рукой и продолжал говорить:

— Перед нами, как видите, лежит дикий неизведанный край. До нас сюда не ступала нога человека… — У парня на шапке развязались тесемки, заломленные вверх наушники оттопырились и смешно вздрагивали от поворота головы.

Из толпы присвистнули:

— Ну и речуга. Смехота.

Потапов тоже придвинулся к крыльцу послушать, о чем будет дальше толковать парень. Но тут к толпе подошел рабочий, покосился на начальника станции и поднял к оратору лицо, покрытое темной сеткой морщин.

— Слазь давай! Нечего шута горохового ломать! — крикнул он. — Тоже — первооткрыватель выискался… Не хуже тебя здесь люди живут.

— Правильно. Тяни, ребята, его оттуда, — засмеялись в толпе.

Несколько рук разом схватили парня за валенок и потянули вниз. Он по-совиному округлил глаза, изображая испуг, и упал в толпу. Его на лету подхватили, но тут же бросили в сугроб, и парень упал на спину, запустил руки глубоко в снег и обдал им стоявших рядом.

Пожилой рабочий сунул в рот папиросу и шагнул к начальнику станции.

— Огоньку не найдется?

Потапов отогнул полу шинели и достал из кармана штанов спичечный коробок.

Прикурив, пожилой рабочий кивнул в сторону своих.

— Тьфу ты, строители… Разыгрались.

Должно быть, ему неловко стало за ребят, и Потапов поспешил его успокоить:

— Да чего там… Молодежь.

— Вот я и говорю — им бы еще около мамки резвиться. А они туда же, на стройку, — но глаза у него были теплыми, и начальник станции понял, что на самом деле рабочий так не думает.

Потапову стало весело. Ему захотелось сказать, что и он так не думает, наоборот, весь день он ждал чего-то такого, не совсем обычного для его тихой станции, и никаких обид на ребят не имеет, край, и правда, еще диковатый. Но выразить всего он не смог. К тому же сообразил, что сейчас дадут отправление, и повернулся к путям, замахал рукой, закричал:

— Эй, граждане пассажиры! От путей-отходите! Поезд сейчас тронется!

А когда проводил взглядом последний вагон, медленно, словно по воздуху, уплывающий в степь, и повернулся, то к станции уже подходили со стороны деревни открытые машины.

Придавливая шинами снег, они развернулись около вокзальчика, и сразу через борта полезли в кузовы люди, теснясь там, удобней устраиваясь на деревянных скамейках. Потапов шагнул в ту сторону, но машины двинулись с места, тяжеловато зарываясь в снег колесами. Из кузова последней свесился устроивший митинг парень и помахал начальнику станции рукой.