Книги Бахмана

Пара-тройка моих одноклассников полезла в карманы. Сильвия Рейган, изображая хозяйку особняка, выудила из сумочки мятую пачку «Кэмел», элегантным жестом сунула сигарету в рот, чиркнула спичкой, закурила, бросила спичку на пол. Вытянула ноги, не обращая внимания на задравшуюся юбку. Одним словом, закайфовала.

Этим, конечно, дело закончиться не могло. Пока все шло хорошо, но я не мог все учесть, все продумать. Впрочем, особого значения это не имело.

— Если кто хочет пересесть, я не возражаю. Только попрошу не бросаться на меня и не бежать к двери.

Двое-трое поменяли места, пересев к своим дружкам или подружкам, но большинство остались сидеть. Мелвин Томас открыл учебник алгебры, но, похоже, никак не мог сконцентрироваться на способах решения уравнений. И смотрел на меня остекленевшими глазами.

Под потолком раздался металлический щелчок.

— Внимание. — Голос Денвера. — Внимание, комната шестнадцать.

— Слушаю, — ответил я.

— Кто говорит?

— Чарли Декер.

Долгая пауза.

— Что у вас происходит, Декер?

Я обдумал вопрос.

— Наверное, я схожу с ума.

Опять пауза, более продолжительная. И риторический вопрос:

— Что ты еще натворил?

Я посмотрел на Теда Джонса. Тот кивнул.

— Мистер Денвер?

— Кто говорит?

— Тед Джонс, мистер Денвер. У Чарли револьвер. Он взял нас в заложники. Он убил миссис Андервуд. И я думаю, что он убил и мистера Вэнса.

— Уверен, что убил, — вставил я.

— Ох, — вырвалось у мистера Денвера.

Сара Пастерн вновь захихикала.

— Тед Джонс?

— Слушаю вас. — Тед держался очень уверенно, с чувством собственного достоинства. Я не мог им не восхищаться.

— Кто в классе, кроме тебя и Декера?

— Одну секунду, — вновь встрял я. — Сейчас сделаем перекличку. Подождите.

Я раскрыл журнал миссис Андервуд.

— Поехали. Ирма Бейтс?

— Я хочу домой! — взвизгнула Ирма.

— Она здесь. Сюзан Брукс?

— Здесь.

— Нэнси Каскин?

— Здесь.

Я прошелся по всему списку. Из двадцати пяти человек не откликнулся только Питер Франклин.

— Питера Франклина застрелили? — ровным голосом спросил мистер Денвер.

— У него свинка, — ответил Дон Лорди, вызвав очередную волну смешков. Тед Джонс хмурился.

— Декер?

— Да?

— Ты их отпустишь?

— Не сейчас.

— Почему? — Голос переполняли озабоченность, тревога.

На мгновение я даже поймал себя на том, что жалею его. Но тут же растоптал зачатки жалости. Это ж все равно что играть в покер по-крупному. Вот парень, что выигрывал всю ночь, перед ним гора фишек, и внезапно он начинает проигрывать. Сильно проигрывать. И тебе хочется пожалеть его и уплывающее от него богатство. Но ты все же должен задавить это чувство и дожать его, иначе он размажет тебя по стенке.

— Мы еще не закончили все дела.

— О чем ты?

— О том, что будет, как я скажу, — отрезал я и увидел, как округлились глаза Кэрол Гранджер.

— Декер…

— Зови меня Чарли. Мои друзья зовут меня Чарли.

— Декер…

Я поднял левую руку, скрестил пальцы по два.

— Если ты не начнешь называть меня Чарли, мне придется кого-нибудь пристрелить.

Пауза.

— Чарли?

— Так-то лучше. — В заднем ряду Майк Гейвин и Дик Кин закрылись руками, чтобы скрыть ухмылки. Другие лыбились мне в лицо. — Ты зовешь меня Чарли, а я зову тебя Том. Договорились, Том?

Долгая, долгая пауза.

— Когда ты их отпустишь, Чарли? Они же не причинили тебе вреда.

Подкатили патрульные автомобили — черно-белый, один из трех городских, и синий, из полицейского управления штата. Они припарковались на другой стороне дороги, и Джерри Кессерлинг, начальник полиции, сменивший на этом посту Уоррена Толбота после того, как тот в 1975 году нашел приют на Методистском кладбище, перекрыл движение, направляя автомобили в объезд.

— Ты меня слышал, Чарли?

— Да. Пока сказать не могу. Не знаю. Я вижу, приехали копы.

— Их вызвал мистер Вольф. Думаю, они вызовут подмогу, когда поймут что тут происходит. Привезут гранаты со слезоточивым газом, Де… Чарли, и пойдут на штурм. Зачем усложнять жизнь себе и твоим одноклассникам?

— Том?

— Что? — С неохотой.

— Оторви свою костлявую задницу от стула и скажи им, что они горько пожалеют, если попытаются применить слезоточивый газ или что-то такое. Напомни им, кто командует парадом.

— Почему? Почему ты это делаешь? — В голосе звучали злость, бессилие, страх. Чувствовалось, что хозяин этого голоса наконец-то понял: он — крайний, укрыться за кем-то еще не удастся.

— Не знаю. Это, конечно, не по девочкам бегать, Том. Но тебя это особо и не касается. От тебя требуется только одно: прошвырнуться до копов и передать им мои слова. Прошвырнешься, Том?

— Разве у меня есть выбор?

— Правильно, нет. Нет у тебя выбора. И вот что еще, Том.

— Что? — нерешительно переспросил он.

— Я не слишком тебя люблю, Том, о чем ты, наверное, уже догадался, но до сих пор плевать ты хотел на то, как я к тебе отношусь. Но теперь я уже не досье в твоем шкафу, Том. Ты это понял? Я не просто папка с бумагами, которую ты можешь положить под замок в три часа пополудни, по окончании рабочего дня. До тебя дошло? — Тут я сорвался на крик. — ДО ТЕБЯ ДОШЛО, ТОМ? ТЫ ОСОЗНАЛ ЭТОТ ЖИЗНЕННЫЙ ФАКТ?

— Да, Чарли. — Мертвый, без эмоций голос. — Осознал.

— Похоже, что нет, Том. Но осознаешь. Прежде чем закончится этот день, мы все поймем разницу между живыми людьми и бумажками в досье, разницу между настоящей работой и халтурой. Что ты об этом думаешь, Томми, дружище?

— Я думаю, что ты болен, Декер.

— Нет, ты думаешь, я болен, Чарли. Ты это хотел сказать, Том?

— Да.

— Так скажи.

— Я думаю, ты болен, Чарли. — Механический ответ. Какой Том обидчивый, прямо-таки семилетний ребенок.

Денвер откашлялся, словно хотел добавить что-то еще, но вместо этого отключил громкую связь. По классу пролетел шепоток. Я пристально оглядел всех. Глаза такие ледяные, отстраненные (возможно, последствия шока: ты словно катапультировавшийся пилот истребителя, только что сидел в кресле, а теперь завис между небом и землей, не завис, а падаешь, падаешь в надежде, что парашют в конце концов раскроется), и тут же мне явился дух начальной школы и зашептал: Звенит колокольчик, зовет на урок, учитель, я выучил все назубок. Окончились классы, кричим мы «ура», узнали мы больше, чем знали вчера.

Интересно, думал я, что они узнали сегодня? Что узнал я? Начали подъезжать желтые школьные автобусы. Другие школьники отправлялись домой, к телевизорам в гостиных, транзисторным приемникам в своих комнатах. Лишь в комнате 16 продолжался учебный день.

Я постучал рукояткой револьвера по столу. Шепоток стих. Теперь все пристально смотрели на меня. А я вглядывался в них. Судья и присяжные? Или присяжные и подсудимый? Мне захотелось смеяться.

— Что ж, каша, несомненно, заварилась. Думаю, теперь нам надо поговорить.

— В узком кругу? — спросил Джордж Йенник. — Только ты и мы?

Лицо умное, совсем не испуганное.

— Да.

— Тогда лучше отключи микрофон громкой связи.

— Закрыл бы хлебало, — бросил Тед Джонс. Джордж с обидой взглянул на него.

В полной тишине я поднялся, передвинул рычажок под динамиком с режима ГОВОРИТЬ — СЛУШАТЬ в режим СЛУШАТЬ. Вновь сел за стол. Кивнул Теду.

— Я уже думал об этом, — солгал я. — Не следовало тебе набрасываться на него.

Тед ничего не сказал, но как-то странно улыбнулся, словно представил себе, а каков я на вкус.

— Ладно. — Я обвел класс взглядом. — Я, возможно, свихнулся, но не собираюсь убивать тех, кто захочет поговорить со мной на эту тему. Можете мне поверить. Так что не бойтесь открывать рот. Только не говорите все вместе. — Похоже, об этом я мог и не беспокоиться. — Возьмем быка за рога: кто-нибудь действительно думает, что я намерен всех перестрелять?

На некоторых лицах отразилось замешательство, но никто ничего не сказал.