Страница 76 из 109
В СВЯТЫХ ГОРАХ
1 Вновь дождь, гроза. Гонимые ветрами, Столбы дождя проносятся дворами, О стены бьются, словно тени тех, Кто под грозой в земле уснул навек, Как будто привидения с подгорья Пришли проведать старое подворье. Собор — во тьме, зарос бурьяном двор, И вслед дождю ушли, рыдая, с гор. 2 Были эти врата святыми, Благовестье плыло над ними, И встречал прихожан и калик Николая святого лик. А теперь он глядит сердито, Грудь осколком насквозь пробита. В птичьей наследи борода, Висит криво, как той Байда[16]. К непогоде кричат вороны. Со святых когда-то ворот Чудотворца слышатся стоны. Вышел сторож и не поймет: Может, с кем-то что приключилось. «М-м… Это ты?! А мне-то помстилось, Будто кто-то меня зовет!..» Дед в сторожке глаз не сомкнет, Снова чудится: издалече До него доносятся речи, Голос слышится у ворот. 3 Старый ключник, сколько ты видел Разных людей! Сколько мимо тебя За все годы прошло богомольцев — Темных-темных, как туман, как ночь! Камень тяжелый стерт на порогах, И до дыр процелованы все иконы, И пощерблены колокола, что звали На молебен — утренний, дневной, вечерний! О чем ты думаешь, что ты шепчешь, Когда приходится видеть огни В высоких стрельчатых окнах собора Или в шумном комсомольском клубе? Утро. Выходит сторож. От дрожи Плечами поводит — парок изо рта. «Что ж, не спи, Николай. Быть может, Ты уже не того… Ведь проходят года — И зарастают святые врата». 1929ВЕСНА 1930-го
Весною повеяло на земле. Слякоть. В умах брожение. Слов не слыхали таких в селе: «Засев кампания», «обобществление». В тумане густом не видна дорога, И зыбятся лужи почти у порога, И встает стихиею с хуторов Лошадиное ржание, стоны коров. Над степью — ветры, грай воронья, Обсели галки скирды прошлогодние. Все крепче, настойчивей день ото дня Унылые слышатся в роще мелодии. Воют в верхушках монгольским гулом, И хутор в яру прилепился аулом, Словно бы слушает, к ниве припав, Скачущий топот далеких лав. Словно бы вслушивается, как река Ручьями полнится мутно-бурливыми, И не таят ли грозу облака, Зловеще синеющие над обрывами; Как трава шевелит в земле корешками, Как столбы телефонные над большаками Протяжно-тревожно гудят с утра, Разнося беспокойство на хутора. Все чаще сходятся в круг деды, Над новостью маракуют каждою, И смолят махру, и цебарки воды Выпивают с жестокой жаждою, И спорят в хате, как порох, пылки, Озабоченно скребут затылки, Толкуют, как знают, и вкось и вкривь, Слово неслыханное — коллектив. А ветер гудит день и ночь напролет, Моросью хлещет, ночами ненастными Слышно, как в вязких загонах скот Ревет, мычит над пустыми яслами. Измучила грязь, бескормица — то-то Рогами поднять норовит ворота. Ревут из хлева, ревут со двора, Как будто бы всех торопят: пора! Паруса голубые тумана с утра Ввысь поднимают хутора и слободы. Ожили кузницы. Местные мастера На шины натягивают свежие ободы, Бороны чинят. И слышно повсюду, Как новости вызнать не терпится люду: «Ты из какой же артели?» «Из такой-то!» «А!» Весна, весна… 1930ЛУКА
От куч назема ручейки берут начало. Вверху фурчит вертушка. Над водою талой — Гусей негромкий крик, концы усталых крыл Вот-вот черкнут о крышу хаты. Мутный ил Вода ворочает в яру, а ветер влажный Уносит в степь коровий мык и рев протяжный Из хлева приоткрытого — на запах первых трав. Тепло сереет сад. Лука, у двери став И опершись на палицу, с обувки комья глины Счищает медленно. Нет-нет и бросит длинный Взгляд через огород — туда, аж вон туда, Где с дальних косогоров схлынула вода, Где пашня солнца ждет, весеннего пригрева. Жена зерно триеровала для посева, И вот вернулась и в хлевок для кур зашла, Где солнышки яиц из каждого угла, Из каждого гнезда сияют — просто диво! — И душу радуют хозяйке хлопотливой. «Уж скоро сеять, а у нас нехваток — страх. В сельмаг их отнесу, куплю тебе рубах Зефирных, чтоб в степи не мок от поту. Ну, пообедаем — и снова за работу!» Уж в хате звякает посуда, а Лука Стоит, задумался. Еще б хоть два денька Таких погожих — и весь год не знать бы горя. Вовнутрь не хочется и уходить с подворья, Вот так стоял бы тут и слушал дотемна, Как ветровей поет: весна, весна, весна… 1939 вернуться16
В украинском народном творчестве Байдой прозвали одного из основоположников Запорожской Сечи гетмана Дмитра Вишневецкого. Он был пойман турками и подвешен в Стамбуле острым крюком под ребро.