Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов

РАСПЯТЫЙ СКРИПАЧ

I Какой глубокой тьмою здесь все вокруг объято!.. Здесь свет сошелся клином, ночь петлею чревата. Темно здесь, как в могиле, и, как в могиле, глухо. Здесь диким криком шепот калечит, ранит ухо. Где затаились тати, что дверь сюда закрыли? Куда они пропали? И это люди были… За кем ушли убийцы, блестя в ночи штыками? То были люди, люди с багровыми сердцами!.. Эй, где вы, люди? Люди! Никто, никто не слышит. Здесь вечно смерть ночует, а жизнь на ладан дышит. Здесь мгла угрюмо прячет в своем холодном лоне мои над скорбным миром распятые ладони… II А память, будто сказка, влечет к истоку воды… Куда, куда девались мои младые годы? Как будто сказка, память,— взгляд утомленный, мамин. Она меня лелеет заботными руками. Заботными руками ко мне нисходит ласка. О днях ушедших память, как солнечная сказка. Вдруг станет почему-то себя до боли жалко… Припомнится под ивой рассветная рыбалка. Из детства прилетают и лепестки, и замять, и домовой, и леший — все это только память… Кто мне промолвит нежно, когда уж дело к ночи: «Намаялся, родимый? Пора в постель, сыночек!..» А я ее покинул, чтоб тешить душу в стоне, протягивая в вечность распятые ладони. III Мечты-воспоминанья, медовые, блажные… Куда, куда исчезли лета мои златые? Воспоминанья манят вишневыми устами в тот миг, когда безумство явило власть над нами… Звон ручейка смешался с бренчаньем конской сбруи. Цветы в лугах с улыбкой считали поцелуи. Влекли, дразнили груди, как грозди винограда, и усмехались звезды девичьему «не надо…». Светился мир приветный, зарянка ль утро ткала? Или венок мне люба из васильков сплетала? А я умчал в безвестье — костром походным греться, оставив след глубокий в ее печальном сердце. Она его укрыла в монашеском хитоне, а я вонзаю в вечность распятые ладони. IV Немым укором память мне взор являет синий. В затрепетавшем сердце кровь от позора стынет. Решетки и засовы, и лунный луч-соломка, А за стеною рядом вздыхает незнакомка. Шаги и лязг железа, горячий шепот: «Боже! Товарища Марию они забрали тоже…» А через ночь — грозою тишь разорвали крики, и стоны, и взыванья, и плач истошный, дикий. Тот крик летел тюрьмою, лавиною катился: на деревянных нарах там человек родился!.. Да, на тюремных нарах, во тьме, в кровавой луже, проглянул цвет весенний, назло морозной стуже. О нет, не слезы счастья, не колыбельной звуки — летели по застенкам условной речи стуки… Вот почему застыли в земли холодном лоне мои из мрака в вечность простертые ладони!.. 1925

ЧЕРНАЯ СИМФОНИЯ

Упало красным трупом солнце — Князь тьмы пронзил его мечом. И хлынули потоки крови на небосклон, на чернозем. Хохочет Некто, страшный, дикий, и тешится, что смерть принес, и черные вороньи стаи сгоняет с горестных берез. Сквозь лес, сквозь черное кладбище влачится в рубище старик с душой, исполненною тишью, такой, как крик, как крик, как крик… Ведь где-то ж есть конец скитаньям, отдохновенье от чужбин!.. А ты, несчастный и убогий, везде один, везде один. Ведь где-то есть тепло и ласка, рук лебединых страстный взмах… Во мраке дьявола посланцем тревожно бьет крылами птах. Сквозь ночь, по голому погосту шагает с посохом старик. Его душа полна безмолвьем, таким, как крик, как крик, как крик. Ведь где-то есть исход мытарствам, приют измученным сердцам… Что ищешь ты? Куда стремишься? Дороги нет к блаженству там. О, не дойдешь, не дозовешься! Где ступишь — глум, где станешь — яд. Твоя душа полна молчаньем, а вкруг тебя — кромешный ад. В глухую темь не докричишься, дрожь бесприютства не уймешь! Лишь привиденья потревожишь, посланца дьявола спугнешь. Споткнешься, упадешь, не встанешь, вовек тебя не вспомнит свет. Куда бредешь? Чего взыскуешь? К успокоенью тропки нет. На землю рухнешь и застынешь, луною хладной осиян. Чтоб очи выклевать, по снегу приковыляет черный вран. Лежать ты будешь, жалкий, тихий, с обезображенным лицом… Упало красным трупом солнце — Князь тьмы пронзил его мечом…