Гелиогабал

Конечно, здесь было большее, чем инфантильность — скорее, желание с помощью резкости и силы продемонстрировать свою индивидуальность, а также свой вкус к первичным вещам: природе, такой, какая она есть.

Впрочем, очень легко отнести на счет безумия и юности все то, что для Гелиогабала — только систематическое унижение порядка, и отвечает единственному желанию — согласованной деморализации общества.

Я вижу в Гелиогабале не безумца, но повстанца:

1. Против анархии римского политеизма[127];

2. Против римской монархии, которую он принудил к содомии с ним.

Но в нем перемешались два бунта, два восстания, и они управляют всем его поведением, руководят всеми его поступками, вплоть до самых ничтожных, в течение всего его четырехлетнего царствования.

Его восстание — систематическое и проницательное, и он направляет его, прежде всего, против себя самого.

Когда Гелиогабал наряжается проституткой и продает себя за сорок грошей у дверей христианских церквей или у храмов римских богов, он стремится не только к удовлетворению порока, но унижает таким образом римскую монархию.

Когда он велит поставить танцора во главе преторианской гвардии, он проводит в жизнь неоспоримую и опасную анархию. Он высмеивает малодушие и трусость монархов, своих предшественников, всех Антониев и Марков Аврелиев, и считает, что вполне достаточно, чтобы отрядом полицейских командовал танцор. Он называет слабость — силой, а театр — реальностью. Он опрокидывает, переворачивает вверх дном полученный в наследство порядок, идеи, обычные понятия. Он тщательно создает опасную анархию, поскольку открывается для всеобщего обозрения. Словом, он рискует своей шкурой. А это — отважная анархия.

Наконец, он продолжает свою деятельность по унижению ценностей и чудовищной моральной дезорганизации, выбирая министров по размеру их членов.

«Во главе ночной стражи, — сообщает Лампридий, — он поставил кучера Гордия, и назначил префектом по вопросам продовольствия некоего Клавдия, который прежде был надзирателем нравов; все другие должности были отданы мужчинам, величина членов которых делала их достойными его доверия. Например, он назначал на должности по сбору двадцатой части податей погонщиков мулов, посыльных, поваров, кузнецов».

Это не мешало ему самому пользоваться беспорядком, бесстыдным ослаблением нравов, превращать непристойность в привычку и упрямо демонстрировать, словно под воздействием навязчивой маниакальной идеи, то, что обычно скрывают.

«Во время пиров, — рассказывает далее Лампридий, — он предпочитал усаживаться рядом с мужчинами-проститутками, потому что получал удовольствие от их прикосновений, и охотнее, чем от кого-либо другого, принимал кубки, из которых они пили».

Любые политические образования, все формы правления стараются, прежде всего, обратить внимание на молодежь. Гелиогабал тоже старается опереться на латинскую молодежь, но, в противоположность всем, систематически ее развращая.

«У него был план, — говорит Лампридий, — посадить в каждом городе людей в ранге префекта, обязанностью которых было бы развращение молодежи. В Риме таких людей должно было быть четырнадцать; и он сделал бы это, будь он жив, поскольку решил, что ему следует возвести в достоинство все то, что является наиболее отвратительным, гнусным, и возвысить людей самых низких профессий».

Впрочем, не приходится сомневаться в глубоком презрении Гелиогабала ко всему римскому обществу того времени.

«Он не однажды, — замечает Лампридий, — признавался в своем презрении к сенаторам, которых называл рабами в тогах; римский народ для него был только землекопом, и он ни во что не ставил сословие всадников».

Его склонность к театру и к поэзии в полную меру проявилась в день его первой женитьбы:

Он размещает рядом с собой, на все время длительного римского обряда, дюжину опьяненных или одержимых крикунов, которые, не переставая, кричат: «Пробивай, впихивай», к великому смущению газетчиков той эпохи, которые не донесли до нас описание реакции невесты.

Гелиогабал женится три раза. В первый раз — на Корнелии Павле, второй раз — на первой весталке, третий — на женщине, у которой голова Корнелии Павлы; затем он разводится и снова берет свою весталку, чтобы вернуться, наконец, к Корнелии Павле. Здесь следует заметить, что Гелиогабал берет свою первую весталку не так, как довоенный махараджа в парижской опере берет первую танцовщицу и женится на ней, но явно с намерением богохульства и кощунства, которое вызывает чрезмерную ярость другого историка, Диона Кассия.

«Этот человек, — говорит он, — которого следовало бы высечь розгами, бросить в тюрьму и предать поруганию, уводит в свою постель хранительницу священного огня и лишает ее невинности посреди всеобщего молчания». Я уверен в том, что Гелиогабал — первый император, который осмелился низвергнуть этот военный обряд, охрану священного огня, и который осквернил, как он и должен был это сделать, времена Палладия[128].

Гелиогабал воздвигает храм своему богу прямо в центре римской набожности, на месте маленького невыразительного храма, посвященного Юпитеру Палатину. После того, как старый храм снесли, он велел возвести более богатую, но меньшую по размеру, копию храма Эмесы.

Но усердие Гелиогабала по отношению к своему богу и его склонность к обрядам и театру, никогда не были выражены лучше, чем во время свадьбы Черного Камня с супругой, достойной его. Он велел разыскивать эту супругу по всей империи. Таким образом, даже в том, что касалось камня, он должен был исполнить полностью священный обряд, доказать силу действия символа. И это — что вся история расценит как еще одно безумство или бессмысленное ребячество — мне представляется материальным и строгим доказательством его поэтичной религиозности.

Ибо Гелиогабал, который ненавидит войну и чье царствование не было замарано ни одной войной, даст Элагабалу в качестве супруги не Палладий, который ему предлагают, этот кровожадный Палладий, находящийся в руках Палласа[129], Палладий, которого следовало бы, скорее, называть Гекатой, так как ночь, из которой она вышла, приманивает рождение будущих воинов, а Танит-Астарту Карфагенскую[130], с ее теплым струящимся молоком, что не идет ни в какое сравнение с жертвами, принесенными Молоху.

Неважно, что у Фаллоса, Черного Камня, на внутренней грани есть нечто, внешне похожее на женские гениталии, которые высекли сами боги: этим двойным осуществленным спариванием Гелиогабал желает показать, что член — активен, и что он действует, и не важно, что это лишь образ и абстракция.

Странный ритм вмешивается в жестокость Гелиогабала; этот посвященный делает все с искусством, и все в двойном варианте. Я хочу сказать, что он делает все сразу на двух уровнях. Каждый его жест — обоюдоострый.

Порядок, Беспорядок,

Единство, Анархия,

Поэзия, Диссонанс,

Ритм, Разлад,

Величие, Ребячество,

Великодушие, Жестокость.

С высоты башен своего только что воздвигнутого храма пифийского бога он разбрасывает зерно и мужские члены.

Он кормит оскопленный народ.

Конечно, нет теорб, нет туб[131], нет оркестров азоров во время кастраций, которые он предписывает, но предписывает каждый раз так, как если бы это были персональные кастрации, как если бы кастрировали его самого, Элагабала. Мешки с гениталиями с жестоким изобилием разбрасываются с высоты башен в день чествования Пифийского бога.

Я не уверен, что оркестр из азоров или небелей со скрипучими струнами и жесткими утробами не был спрятан где-нибудь в подвалах спиральных башен, чтобы заглушить крики приживальщиков, которых кастрируют; но этим крикам терзаемых людей вторят приветственные вопли ликующей толпы, которой Гелиогабал раздает стоимость нескольких хлебных нив.

127

Против анархии римского политеизма. - т.е. античного язычества, обогащенного влиянием различных восточных религий.

128

Палладий (Palladium) - изображение Афины Паллады со щитом и поднятым копьем, покровительницы города. Божественного происхождения - упал на Трою с неба. Троя пала, когда Одиссей и Диомед похитили Палладий. В Афинах хранился в сокровищнице Акрополя. По римскому мифу - привезен в Италию Энеем и хранился в храме Весты.

129

Паллас или Паллант (Pallantis, Pallas) - здесь: гигант, убитый Афиной в гигантомахии, с которого она содрала кожу и прикрылась ею, как щитом.

130

Танит (Тиннит), Астарта - см. прим. 43. В Карфагене происходит отождествление Танит с Астартой, андрогинной богиней-воительницей, богиней любви и плодородия. А также с Дидоной, основательницей Карфагена.

131

Теорба - вид лютни с двумя рукоятками, звук которой был ниже, чем звук обычной лютни. Туба - разновидность охотничьей трубы, рога, но с более резким звуком. (Прим. франц. издания)