Страница 8 из 45
Старушка ничего толком не поняла: Андрей так и не решился сказать ей правду.
Нетерпеливо он ходил взад и вперед по дощатой платформе.
Первым прибежал Кузя с тем самым потертым чемоданчиком, в котором таскал в школу учебники, тетради и завернутый в старую газету завтрак. По определенным дням оттуда извлекалась блестевшая никелем труба: Кузя ходил на сыгровку прямо с занятий.
— Ты и инструмент свой захватил?
— Чудак! Собрал кое-что по мелочи. Мыло, зубную щетку и подобное.
Пришел Ника Черных, немного погодя появились Родин и Копалкин. Не хватало одного Валентина.
Наконец прибежал и он, весь мокрый от пота.
— Чего запаздываешь? — накинулись на него.
— Отцепитесь! Я уже первый бой выдержал. Батя так вопил, наверное в Москве слышно.
Мягко скользя по рельсам, подкатила электричка.
— Садись, ребята!
— Погодите, а билеты?
— Какие там билеты, время военное! — уверенно бросил Бобров.
…Площадь перед районным военным комиссариатом чернела морем голов. Несмотря на сильную жару, жители Подмосковья, любящие надеть летом легкую безрукавку с широким вырезом ворота, с апреля до ноября ходившие без головного убора, сегодня надели плотные пиджаки, до бровей натянули круглые, с пуговкой кепки. Многие поверх пиджаков надели ремни, и это придавало штатским людям подтянутый, молодцеватый вид.
Увидев столько народа, ребята слегка оробели.
— Неужели придется стоять в очереди? — встревожился Родин.
Бобров уверенно сказал:
— Не придется. А ну, построиться!
Построив ребят парами, он скомандовал:
— За мной!
— Вы куда, пацаны? — остановил их у ворот дежурный с красной повязкой.
— К районному военкому, комсомольцы! — по-венному отрапортовал Бобров и грозно нахмурил брови. — Чего стали? Проходи быстрей!
— Проходите, — сорванным голосом просипел дежурный, — вторая дверь направо.
В помещении военкомата не протолкнешься. Повсюду сидели и стояли люди различных профессий и возрастов. Из комнаты в комнату сновали военные с малиновыми петлицами.
Андрей остановил командира с двумя кубиками. Рассеянно выслушав ребят, он устало махнул рукой:
— Идите вон туда, к столам. Там и запишут.
Ребята стали в очередь. Им выдали небольшие анкеты, листки бумаги для заявления.
— Заявление пишите на имя райвоенкома полковника Горохова, — сказал работник военкомата.
— Андрей, а Андрей! — зашептал Игорь Копалкин. — А «военный» через два эн пишется?
Заполнив анкетку и написав заявление, Андрей подошел к столу. Плечистый, рослый дядя с усталым, бледным лицом поднял красные веки.
— Больно уж молод ты, парень.
— Мне семнадцать исполнилось…
— Когда?
— Двенадцатого июня.
— Десять дней назад? Юнец совсем!
— Ведь семнадцатилетних берут. Правда?
— Берут, — раздраженно проговорил работник военкомата. — Скорей бы пропустить всех вас и самому пойти. Давай паспорт…
Андрей достал новенький паспорт. Сотрудник внимательно проглядел документ. Проверил прописку и бросил паспорт в ящик, стоящий около стола. Андрей заметил, что ящик набит доверху паспортами. Новенький паспорт Андрея затерялся среди множества других.
На улице ребят зачислили в роту, и все они попалив первый взвод, а Кузе коварная судьба уготовила второй. Никакие просьбы и уговоры не помогли. Начальство, рябой, белесый старший лейтенант Быков, отказал наотрез. Командир батальона, щеголеватый, затянутый ремнями капитан Гарин, в ответ на настойчивую просьбу гаркнул:
— Кругом! Шагом марш!
На Кузю было жалко смотреть. Он вздыхал, кляня Быкова на чем свет стоит.
В полдень всех повели в столовую. Обед Андрею не понравился, особенно борщ. Капусту Андрей не любил с детства. Кроме того, старшина все время торопил — приходилось обжигаться.
Маленький Игорь Копалкин робко попросил добавки, его поддержал Бобров.
— Теперь и воевать можно! — благодушно бурчал Валька, уписав две порции.
После обеда рота Быкова отправилась на ночевку. Молодцеватый краснощекий старшина-сверхсрочник критически оглядел отряд.
— А ну, воинство, выше голову! Запевай! — И старшина первый затянул старую солдатскую песню времен гражданской войны:
Слушай, товарищ,
Война началася!
Бросай свое дело,
В поход собирайся.
Добровольцы дружно подхватили припев. Песню знали все. Одни — из тех, кто старше, — сами певали ее в отрядах Чапаева, Щорса, Буденного, Котовского, другие слышали ее от отцов, по радио.
Смело мы в бой пойдем
За власть Советов
И как один умрем
В борьбе за это.
Боевая песня гремела на тихих улочках районного центра, лилась широкой рекой — в ней чувствовались сила, смелость, упорство, неукротимая воля к победе.
Тверже, четче стал шаг, свежее лица бойцов. Все приободрились. подтянулись.
На ночлег ребятам отвели школу-десятилетку. Красное кирпичное четырехэтажное здание было сплошь забито людьми. Наспех сколачивались двухэтажные нары.
Командир взвода Бельский, черноусый моложавый запасник, подозвал Андрея:
— Курганов!
— Я!
— Бери народ, ступай во двор набивать матрацы.
— Есть!
— Поворачиваться не умеешь! — рассердился Бельский. — Наряд получить захотел?
— Товарищ командир, нас еще не обучали.
— Вот как? Ну, не робей — научим.
Во дворе, набивая матрац отходами ваты — целая гора ее громоздилась у ворот, — Андрей сказал Родину:
— Не нравится мне наш командир, грубый какой-то.
— Это усатый-то? Ничего, обтерпимся, привыкнем.
Втащив наверх матрацы, ребята улеглись на нары. Лежали молча.
«Что-то сейчас дома?» — подумал Андрей. К сердцу подкатила волна грусти.
Очевидно, такое же чувство испытывали все. Бобров курил, Петя Родин лежал с закрытыми глазами и потемневшими, подмокшими ресницами. Игорь Копалкин читал засаленный пухлый журнал. Андрей присмотрелся: взгляд Игоря был устремлен поверх страниц, куда-то вдаль.
Дома, подумал Андрей, сейчас только и разговоров, что о нем. Он ясно представил заплаканные глаза матери, ее прерывистый всхлипывающий голос. Вспомнилось, как она всякий раз беспокоилась, когда отправляла его в пионерский лагерь, как волновалась однажды, когда Андрей, не предупредив родителей, поехал к товарищу в Москву. Да, мама, вероятно, плачет. Нехорошо он сделал, что не подождал ее. А вдруг больше не придется свидеться? Эта мысль обожгла душу. Андрей приподнялся с матраца и явственно услышал чей-то приглушенный плач.
Андрей осторожно слез с нар и прошел к уткнувшемуся в матрац человеку. Кузя, отчаянный Кузя, лихая сорвиголовушка, Кузя, гроза всех окрестных садов, плакал!
— Кузя! Что с тобой?
Смущенный тем, что товарищ увидел его слабость, Кузя оторвал от подушки взлохмаченную голову.
— Со мной? Ничего, а что?
— Ты плакал…
— Я?! Да ты что, опух, что ли? Я один случай смешной вспомнил. Со смеху чуть не лопнул. Знаешь, я раз завязал нашему коту глаза…
— Разговорчики! Не положено! — раздался сердитый голос. — Отдыхать надо, а не кошкам глаза завязывать!
— Командир идет, — шепнул Андрей. — А ты, Кузя, все-таки слезы вытри. Разве можно так смеяться — до слез?
Кузя посмотрел на товарища долгим грустным взглядом и, заикаясь, сказал:
— Уж очень мамку жаль. Старая она у меня, больная. Васька на Дальнем Востоке служит… одна она осталась…
Андрей попытался неуклюже обнять товарища, но тот обрел уже прежний тон:
— Ладно, ладно! Нежности телячьи… Иди спать и мне не мешай! Тоже герой — на войну идет, а рассопливился!
Усмехнувшись, Андрей взъерошил Кузины жесткие, как пакля, кудри и направился к своему месту.