Страница 20 из 45
«Ранен, — вспомнил он. — Но почему же ничего не болит?»
Повозка остановилась. Андрей осторожно слез, стараясь не задеть лежащих без движения раненых.
— Чего? — бросилась к нему девушка с санитарной сумкой поверх шинели. — По нужде захотел? Ступай за кустик, далеко не ходи. Прямо. Сам дойдешь или проводить?
Андрей покраснел:
— Машенька, это вы?
— Ты меня знаешь?
— А помните, в Вязьме на улице гуляли с нами?
— Да, да! — поспешно согласилась Маша. — Но вас не узнать — лицо завязано. Рука болит?
— Нет. Отойдите, пожалуйста.
— Да ты не смущайся.
Андрей снова зарумянился и обозлился. С ближайшей подводы кто-то невидимый в темноте восхищенно сказал:
— Вот это девка! С такой всю жизнь проживешь — не соскучишься!
— Молчи! — простонал другой. — Без ног лежит, а всю дорогу хаханьки да ухаживания! Спокою нет…
К Андрею подошел возница, пожилой боец с винтовкой за спиной:
— Слышишь, парень, спички есть?
— Некурящий.
Солдат утонул в темноте, и вскоре там вспыхнула искорка огня.
Девушка снова приблизилась к Андрею и доверительно шепнула:
— Понимаешь, сбились с пути. Карты у меня нет, уж давно должна Ивановка быть — там полевой госпиталь стоит, а ее все нет и нет.
Андрей осмотрелся. Кругом шумел вековой лес.
— Как бы к фрицу не угодить… — шептала Маша.
Посовещавшись, решили осторожно двигаться дальше.
Андрей не сел на подводу, а пошел пешком, держась за борт.
Дорогу размыло дождем, лошади скользили по грязи. На ухабе телега подпрыгнула, глухо вскрикнул пришедший в себя раненый.
— Молчи, молчи, дорогой! — ласково успокаивала девушка. — Сейчас приедем в госпиталь.
Светало. Показалась одинокая избушка. Оба ездовых, сняв винтовки, осторожно подошли к домику.
Маша тихо постучала в окошко. Скрипнула дверь. На пороге показалась маленькая, высохшая старушка.
— Бабушка, нельзя ли у вас немного передохнуть? Раненым обогреться надо, да и коняшки притомились.
— Господи! Отчего же нельзя? — всплеснула руками старушка. — Заезжайте во двор. Петюша, ступай, внучек, рас-хлебни ворота!
Белоголовый мальчик лет четырнадцати вышел во двор. Трое раненых, охая и кряхтя, вскарабкались на крыльцо, троих снесли на руках в горницу. Старушка раскрыла сундук и быстро достала рушники и простыни.
— Бери, девонька! Стели свежее на постель. Ну что вы их, бедняг, на пол положили, как собак, прости господи!..
Старуха постлала широкую кровать.
— Ну-тка, солдаты, ложите вон тех…
Старики ездовые помогали хозяйке. Здоровенный черноусый командир в кубанке отклонил предложение старушки лечь на постель.
— Извините, мамаша, как бы не натрясти вам гитлеровских союзников… Месяц не мылись, всё в лесу да в лесу…
— А ты не бойся, сынок! Мы их утюжком каленым!
Мальчик принес охапку еловых лап, сноп соломы. В углу разместили остальных. Старушка затопила печь, вкусно запахла булькающая в чугунке картошка. Легко раненные поснимали шинели, умылись.
— И куда вы путь держите, на Можайск?
— В Ивановку, бабушка.
Жестяная кружка выпала из рук старухи.
— Господь с тобой, девонька, ведь там еще со вчерашней ночи иродово войско!..
В доме повисла тишина.
— И в Шмелёнках, и в Ярцеве, и в Осеченках, люди проходили, сказывали.
Молодцеватый кавалерист спокойно проговорил:
— Колечко.
Он встал с постели, натянул на здоровую ногу сапог и, опираясь на костыль, подошел к окну.
— Ничего, ребятки, — неестественно бодрым тоном сказала Маша. — Отдохнем и будем к своим пробираться.
Все замолчали. Андрей взглянул на девушку. В сумраке ее лицо показалось ему прекрасным.
— Ложитесь, ребятки, а я подежурю.
Девушка вышла на крыльцо.
— Сама еле на ногах стоит, — сокрушенно вздохнула старушка. — Ох, война, война, что наделала!.
Раненые притихли. Кавалерист, примостившись на табуретке, склонился на подоконник и задремал. Андрею спать не хотелось. Он вышел вслед за санинструктором. Девушка сидела на крылечке и горько плакала.
— Машенька, ты чего?
Андрей опустился рядом на ступеньки и осторожно обнял девушку здоровой рукой. Маша прижалась к его плечу, глотая слезы:
— Жаль мне вас, пропадете, а ведь молодые все, жизни не видели…
— Ничего, — грубовато сказал Андрей, — выдержим, к своим прорвемся.
Почувствовав в его голосе извечное превосходство сильного мужчины над слабой женщиной, Маша улыбнулась сквозь слезы:
— Успокаиваешь, а сам еще ребенок ребенком…
— Но, но! — слегка обиделся Андрей. — Ты скажешь еще!
— И скажу. Наверное, еще ни разу девушку не целовал?
Маша, единственная дочь известного профессора, сама не испытала еще ни любви, ни увлечения. Теперь она старалась показать себя в глазах этого симпатичного юноши зрелым, пожившим, видавшим виды человеком.
— Хочешь, поцелую? — Не дожидаясь ответа, девушка припала теплыми губами к его потрескавшимся губам.
Андрей сразу вспотел, у него загорелись уши, запылали щеки. Отчаянно колотилось сердце. Если бы он был проницательнее или старше, то заметил бы, что и с девушкой творится то же.
Но Андрей ничего не успел заметить. Грянул выстрел, и Маша покатилась с высокого крыльца прямо под ноги вбежавшим во двор немецким солдатам.
Андрей вскочил. Страшный удар в голову швырнул его на землю.
Гитлеровцы ворвались в дом, обезоружили полусонных ездовых. Трое солдат бросились на кавалериста. Ударом ногой в живот он сбил ближайшего немца. Остальные автоматной очередью в упор пригвоздили его к стене. Трое раненых, лежавших на полу, были тут же убиты. Несколько офицеров вошло в дом, вслед за ними солдаты втащили Андрея.
Молодой офицер-фашист подошел к кровати и оттолкнул трясущуюся старушку, рванул за ворот раненого в живот красноармейца:
— Встать!
Раненый застонал, но глаз не открыл.
— Выбросить эту шваль!
Двое солдат сбросили на пол раненых.
— Господин унтер-штурмфюрер, один уже сдох.
— Туда и дорога! Отправьте в рай и второго.
Долговязый немец, рыжий и золотозубый, с хохотом схватил за ноги умирающего бойца.
— Рус Иван, поехали нах Москау!
Окровавленная голова красноармейца глухо застучала по полу.
— Гинце! — повелительно крикнул только что вошедший старший офицер.
— Слушаю вас, господин гауптман!
— Вы мне нужны. Отправьте донесение оберсту.
— Слушаюсь. Разрешите только прикончить эту скотину?
— Ступайте, Гинце, — холодно процедил офицер.
Ординарец исчез.
Эсэсовец подскочил к красноармейцу и выстрелил в него из парабеллума.
— Правильно! — одобрил другой. — Остался еще один. Вон там, у печки.
— Поднять его!
Дюжие солдаты подняли Андрея. Он оказался им по плечо. Эсэсовский офицер не торопясь разбинтовал Андрею голову и с силой дернул присохший к ране бинт. Острая боль привела Андрея в чувство. Он стер хлынувшую с лица кровь.
— Э-э-э, да это совсем мальчишка — коммунистический щенок!
Отворилась дверь, в комнату, запыхавшись, вошел толстый немец.
— Хайль Гитлер! Загадочная картинка, или друзья забавляются. Хорошее дело. А вот девчонку, что на крылечке валяется, прикончили зря — пригодилась бы, — Толстяк мерзко усмехнулся.
— Плюнь на девчонку! Смотри на этого воина героической Красной Армии.
— Да ведь это сопляк, ему еще штанишки до колен носить нужно.
Андрей плохо знал немецкий язык, но последнюю фразу понял.
Плевок попал толстому прямо в переносицу. Гауптман захохотал.
— Отлично! — просипел, наливаясь кровью, толстяк. — Сейчас мы с тобой, детка, поговорим по душам.
Толстяк раскалил на огне острый штык и приказал поставить на ноги пленного. Он поднес раскаленный добела металл к правому глазу Андрея, левый глаз покрывала корка запекшейся крови.
— Отвечай, малыш, — крикнул толстый по-русски, — комсомолец?
— Да.
— Откуда?
— Из Москвы.
— Кричи «Хайль Гитлер».