Чарующая бесполезность

– Мам привет. Я могу у тебя переночевать?– Марина слушала несколько секунд, потом устало перебила родительницу.– Я уже возле твоего дома. Приду, всё расскажу.

Когда двери лифта разъехались, в проёме двери квартиры женщина увидела силуэт матери, которая стояла облокотившись на косяк и курила длинную, ментоловую сигарету, манерно оттопырив мизинчик.

– Ты знаешь сколько времени?– высокая, статная дама и в этот раз решила не упускать возможность отчитать непутёвое чадо.– Если не высыпаться, то под глазами образуются синяки, потом морщины, а скоро и всё лицо превратится в мочёное яблоко.

– Время одиннадцать. А морщины образуются от курения.– Марина протиснулась в квартиру мимо матери, которая выпустила вслед кольцо ароматного дыма. Она сама считала себя заядлой курильщицей, но полагала, что для женщины в возрасте это не комильфо даже с мундштуком из слоновой кости, даже с ментолом и идеальными ногтями. Ей представлялось пределом безобразия дряблая, покрытая пигментными пятнами рука, стряхивающая пепел или резиночкой стянутый бледный рот, засасывающий сигарету. Марина же надеялась, что к пенсионному возрасту истребит в себе эту дурную тягу, во всяком случае приложит к этому все усилия.– Дай мне что-нибудь поесть. Например пару бутербродов с колбасой.

– Насколько я знаю, ты была на званном ужине.– мать закрыла дверь и клацая каблуками направилась на кухню. Она даже домашней обуви предпочитала возвышаться.– Что, так плохо угощали?– Мать остановилась и посмотрела с любопытством.– или твой богатый ухажёр отменил застолье?

– Можно сказать не угощали вообще.– женщина опустилась в прихожей на обтянутую китайским шёлком кушетку и сняла с отёкших ног туфли.– Представляешь кто-то хотел убить Гульбанкина, а скончалась его бывшая жена Светочка.

Марина помяла уставшие ступни, потом направилась в ванную чтобы умыться. Она не видела реакции матери, только слышала как та громыхает на кухне посудой. Женщины сидели за столом напротив друг друга чем-то неуловимо похожие и совершенно разные, как будто из различных миров. Дочь с седой, кудрявой шевелюрой с ярким лаком на ногтях и в шёлковой, белой блузке, обвешанной легкомысленными, синими якорями. (Она специально выбрала именно эту кофточку, помня, что Эдик затевает рыбную вечеринку.) Мать восседала прямая со строгим видом– странно-голубые волосы гладко зачёсаны, сияющий от ботокса лоб, изысканный французский маникюр и тёмный, шёлковый, китайский халат. Ей недавно исполнилось пятьдесят девять лет, но понять её возраст было не так-то просто после многочисленных пластических процедур. Так одинаково выглядят все, кто бежит сломя голову за возможностью сохранить молодость. Марина удивлялась откуда деньги на столь дорогостоящие манипуляции с лицом, но спрашивать не осмеливалась, потому что мать сразу затевала свою шарманку о том, как одинока, никто не помогает, она вынуждена еле сводить концы с концами и влачить жалкое существование. Только назвать жалким такое существование не поворачивался язык: просторная трёшка в элитном доме, автомобиль последней модели, полный гардероб дорогой одежды и холодильник забитый деликатесами. Они сидели несколько минут молча прихлёбывая чай, неощутимо похожие наклоном головы, манерой держать чашку, как будто сломанной тонкой кистью руки и одинаково закинув ногу на ногу.

– Так что же всё-таки произошло?– мать смотрела внимательно голубыми глазами, которые удивительным образом сочетались с такого же цвета волосами.

Марина во всех подробностях рассказала, о жуткой трагедии, в которую она оказалась замешанной. Сама не заметила, как разболтала историию о золотых червонцах, которую накануне ей поведал Эдуард. Мать слушала не перебивая, потом туго поджав пухлые от геля губки произнесла:

– Неужели он и после этого не сделает тебе предложение? Кому всё достанется?

– Мама, о чём ты думаешь?– укоризненно воскликнула Марина.– На моих глазах умерла женщина! Это такой шок!– она скомкала салфетку.– Ну что мне его самой в ЗАГС тащить?

– Вот именно. Пока он в больнице и лишён возможности сопротивляться, ты должна принять меры!

– Какие например? Он не решился на этот шаг после того, как выхаживала его после серии сеансов химиотерапии и тяжелейшей операции. Я не знаю, что ещё должно произойти!

– Завтра же с утра поедешь в клинику и поговоришь с доктором, ты должна беспрепятственно, в любое время суток видится с ним. Пока поживи у меня.– мать задумалась на секунду.– Давай продадим твою квартиру. Гульбанкин поймёт, что тебе негде жить и решится на женитьбу.

– А деньги положим на твой счёт в банке, потому что ты лучше знаешь, как ими распорядиться.– Марина качала головой.– Я это уже слышала неоднократно.

Мать махнула рукой, показывая, что с бестолковой дочерью каши не сваришь, потом с безразличным видом спросила:

– А официант, он что-нибудь рассказал?

– Откуда ты знаешь про официанта?– дочь зевнула и поднялась из-за стола.– Я кажется ничего не говорила про него.

Мать почему-то стушевалась, но Марина настолько устала, что не обратила на это внимание.

– Но кто-то же за вами ухаживал. Не эта же толстая кухарка.

Из рассказав дочери женщина знала всех персонажей этой истории, а с некоторыми даже встречалась, но домработницу Евгению Степановну она не видела никогда и то, что та толстая Марина не упоминала даже вскользь. В эту секунду Веденеева думала только о подушке, глаза слипались, поэтому лишь пробормотала, направляясь в спальню:

– Официант испарился ещё до того, как произошла эта трагедия.– она на ходу расстёгивала пуговки на блузке.– Ты не против, если я лягу с тобой, или ты постелишь мне в моей спальне?

Это была её комната, но когда Марина съехала, мать соорудила для себя кабинет с тяжёлым, сделанном из тёмного дерева письменным столом, чудесной, настольной лампой в стиле «Витраж» и кожаным креслом. От былой обстановки осталась только софа, покрытая клетчатым пледом и огромный стеллаж с книгами. Для чего матери кабинет было непонятно, вероятнее всего ей иногда хотелось почувствовать себя деловой женщиной, только не совсем ясно в какой сфере. Долгое время она проработала в обувном магазине. В советскую пору приторговывала дефицитом и практически всегда жила за счёт своих многочисленных мужей.

– Я постелю тебе в кабинете.– она подушку с одеялом и разложила диван, на ходу продолжая отчитывать дочь.– Мура ты тратишь время на недостойных мужчин. Три года этот урод Смирницкий водил тебя за нос, пока не укатил за границу, и даже адрес не оставил! А этот красавчик Беляев, просто гад, выманивал у тебя деньги, а сам находился в браке, и совсем не намеревался развестись.

У Марины не было сил перечить или спорить, и как в детстве, когда не хотелось слушать материнские нотации, она лишь молча нырнула под одеяло и крепко закрыла глаза, притворяясь спящей, а сама устало подумала:– «Вспомнила бабка, как девкой была. Где эти женихи? Моль давно почикала.». Но под одеяло настойчиво проникал голос матери:

– Мура ты должна… Мура послушай моего совета…

От воспоминаний Марина улыбнулась. В далёком детстве они поехали в Москву буквально на три дня, чтобы навестить дальнюю родственницу. Это потом стало понятно, что собственно не в родственнице дело. Мать целыми днями бегала по магазинам приобретая польский блеск для губ, помаду, духи «Быть может», болгарские, яркие, акриловые свитерочки, немецкие парусиновые тапки, краску для волос и французскую парфюмерию и косметику «Ланком» для того, чтобы потом втридорога продать в Питере. Родственница пожилая, чопорная женщина с халой на голове оказалась женщиной доброй и невероятно гостеприимной, угощала их настоящим тортом «Прага» и составляла культурную программу. А так как она работала билетёршей в кукольном театре Образцова, не пойти в это знаменитое заведение было невозможно. Достать билеты оказалось делом сложным даже для билетёрши, но подставные стулья она им всё-таки организовала. «Необыкновенный концерт» они смотрели и раньше по телевизору, только позже Марине казалось, что больше никогда они так не смеялись до колик в боку, до слёз, до абсолютного счастья. Особенно их впечатлил момент, когда конферансье Апломбов представил цыганский хор Заполярной филармонии под управлением Паши Пашина в постановке Орехова, костюмы Зуева, гитары, бубны конторы «Музпрокат» в атмосфере полного взаимопонимания из ресторана «Метрополь». Мариша половину не понимала смысла, но хохотала вместе с огромным залом, особенно когда усатый барон с гитарой представил певицу романса Шуру Мурину и исполнителя соло на скрипке Шуру Мулина. Вот так после этого «Необыкновенного концерта» Марина превратилась в Муру Шурину, а короче в Муру, но так её могли называть только самые близкие люди, а для общего пользования она представлялась Мариной Владимировной. Веденеевой. Откуда-то издалека снова проник голос матери: