Страница 2 из 18
Желая воздать должное моей матери, он написал собственный некролог, который следовало опубликовать после его смерти. Альдо Гуччи, писал он, оставил на этом свете свою жену, Бруну Паломбо, и свою спутницу, Олвен Прайс. Некоторые итальянские газеты честно напечатали некролог с указанными отличиями между двумя женщинами, как и задумал мой отец.
Однако «Нью-Йорк таймс» воздержалась от подобной публикации. В появившемся через два дня после его смерти некрологе приводились слова президента Джона Кеннеди, который назвал его «первым итальянским послом моды». Некролог заканчивался фразой: «После кончины мистера Гуччи остались его жена, в девичестве Олвен Прайс, и три сына – Роберто, Джорджо и Паоло».
Никакого упоминания ни о моей матери, ни обо мне.
Это было вопиющим умолчанием, вероятно, организованным другой стороной его семьи, но мы были бессильны что-либо изменить. Не могли мы противодействовать и другим нежелательным публикациям, появившимся после смерти моего отца. Де-юре я еще долгое время обязана оставаться невидимкой и хранить обет молчания.
Вплоть до нынешнего дня.
Прошло двадцать пять лет – и вот она, непридуманная история о моих родителях и созданной моим отцом всемирной империи, которая в конечном счете предопределила жизни каждого из нас.
Теперь я имею право рассказать ее.
Глава 1
Путешествие к корням Патрисии Гуччи
Годы, прожитые после смерти моего отца, нелегко дались нам с матерью. Наши отношения всегда были непростыми, но каждую из нас снедали собственные проблемы, а его отсутствие лишь усугубило их.
Лишившись мужчины, ставшего для нее отцом, другом, мужем и сыном в одном лице, моя мать погрузилась в скорбь и чувство страха. Без той силы, которая прежде двигала нас вперед, она плыла, подобно кораблю без руля и без ветрил. Всякий раз, когда мне хотелось утешить ее, она меня отталкивала, а потом у меня просто не оставалось времени, чтобы предпринимать новые попытки. Мой брак трещал по швам, а на руках был новорожденный ребенок, и именно мне пришлось иметь дело с юристами по поводу отцовской недвижимости. Скорбеть было некогда. Глядя на свою мать, я ощущала полное бессилие от собственной неспособности поддержать ее, когда она была не в состоянии примириться с потерей, совершенно выбившей ее из привычной колеи.
В итоге эта потерянность разорвала все нити общения в то время, когда я больше всего нуждалась в ней. Следующие несколько лет мы почти не поддерживали отношений. Когда мне перевалило за сорок, за моими плечами были два неудачных брака и психологическое бремя ответственности перед моими тремя дочерями. По причинам, остающимся для меня загадкой, я привлекала не самых подходящих мужчин – и в результате безмерно страдала. Настоящее чувство – такая любовь, какая была у моих родителей на протяжении их долгих и непростых отношений, – от меня ускользало.
К счастью, у меня были замечательные друзья, но их поддержка могла облегчить мою жизнь лишь в ограниченных пределах. Мне помогали молитва и медитация, а также осознание того, что отчасти мои жизненные неудачи объясняются оторванностью от корней. Я никогда не виделась со своими бабушками и дедушками и была едва знакома с братьями.
Даже отца я по-настоящему узнала только в последний период его жизни, а мать по сей день осталась для меня тайной за семью печатями.
Чем больше я стремилась понять собственную душу, тем отчетливее начинала понимать, что мои неверные решения, похоже, проистекали из разрушенного детства и искаженных семейных отношений. Чтобы жить дальше, мне необходимо было вернуться назад, к своим корням, и примириться со своим прошлым.
В конце концов мне пришло в голову, что, возможно, будет полезно написать об отце книгу. Я хотела воссоздать хронику нашей совместной жизни именно так, как мы ее ощущали, – как летопись моей семьи. И надеялась оставить своим детям уникальную и честную память о нас, не имеющую никакого отношения к сенсации, которую из нее делают. Самое главное, я верила: отец по праву заслужил свое место в истории – не только за его вклад в становление компании Гуччи, но и как первопроходец, распространивший культовый лейбл «Сделано в Италии» по всему миру.
Чего я совсем не ожидала, так это того, что мои изыскания снова сведут меня с матерью. После многих лет отчуждения я, наконец, приблизилась к пониманию уникальности тех уз, которые связывали ее с отцом, чтобы вознаградить ее по заслугам.
Мое прозрение началось в 2009 году, когда я навестила ее в Риме. После полугодового траура, нарушаемого моими телефонными звонками дважды в неделю, я приехала к ней поговорить. В надежде извлечь урок из ее долгого пути самопознания, я рассказала о своих переживаниях за время нашей разлуки, а также о моих поездках и духовной практике. Она поняла, что я все еще пытаюсь обрести себя.
– Я встречалась со многими интересными людьми. Среди них были те, кто помог мне осознать, как много пробелов в моих детских воспоминаниях, – сказала я матери, мягко подводя ее к теме. – На самом деле, это одна большая черная дыра. Признаю, что сама никогда тебя не расспрашивала, но я так мало знаю о тебе и папе и о вашей жизни, когда вы были молоды, и мне захотелось узнать больше.
Всем своим видом мать недвусмысленно показывала мне, что она предпочла бы не говорить о таких вещах. Всякий раз, когда я делала подобные попытки в прошлом, она отталкивала меня, заявляя, что не помнит или – более красноречиво – не хочет вспоминать. Ее привычка держать все в себе, ничего не комментировать, а меня оставлять в неведении стала нормой ее жизни, поэтому я опасалась, что и на этот раз все повторится.
И действительно, бросив на меня взгляд искоса, она пожала плечами и спросила:
– Какой в этом прок теперь, после стольких лет?
– Ну, я думала, что, возможно, откровенность и тебе пойдет на пользу, – ответила я. – Ведь тебе всегда казалось, что тебя не понимают.
Мать с минуту молча глядела на меня. А затем она резко поднялась и ушла в спальню. «Должно быть, я зашла слишком далеко и разговор не получится», – мелькнуло в моей голове. Но, возможно, что-то из сказанного мной в тот день тронуло ее, потому что она вернулась, держа в руках кожаную сумку с фирменным знаком Гуччи. Протянув ее мне, она сказала:
– Твой отец написал мне много писем. Я их сохранила. Вот, возьми их.
Вплоть до этого момента я даже не представляла, что когда-то папа писал моей матери письма. Он жил собственными реалиями, напоминавшими бешеный галоп, и у меня в голове не укладывалось, как и когда он находил время, чтобы писать ей так много lettere d’amore [любовных писем. – Пер.].
Мне хватило ума придержать язык. Я расстегнула «молнию» на сумке и вытащила пачку писем. Одна их часть была написана на голубой бумаге авиапочты, другая – на гостиничных фирменных бланках, третья – напечатана или написана от руки характерным отцовским почерком; все они были на итальянском. Драгоценный архив времен их ухаживания между 1958 и 1961 годом также включал телеграммы из-за границы. Почему она хранила все эти материалы на протяжении более полувека?
Пока я торопливо перебирала письма, мой взгляд зацепил фразу: «Сокровище мое, любовь моя, не покидай меня! Не разрушай лучшую часть моей жизни… не отталкивай меня; это чувство – не просто безрассудная страсть, но огромная и безграничная любовь».
Я с трудом верила собственным глазам. Мать с минуту наблюдала за мной, пока я просматривала страницы, а потом встала, чтобы приготовить чай.
– Это прекрасные письма, – тихо проговорила она, стоя уже на пороге комнаты. – Твой отец замечательно подбирал слова. Это была одна из первых черт, которая привлекла меня.
– Ты почитаешь их вместе со мной? – спросила я, но она подняла руку в знак протеста и отрицательно покачала головой.
– Не могу. Я помню, какие чувства они вызывали во мне тогда, много лет назад. Мне этого достаточно.