Страница 5 из 8
Но, если честно, счастье – это, безусловно, таинственный и мистический опыт переживания безвременья. Тут обыватель попадает в противоречие с самим собой. Прогресс только усиливает фактор времени, грузит его, повышает стоимость каждой минуты. То есть прогресс, распоряжающийся появлением новых гаджетов, – это враг счастья, если последнее всё-таки не понято как наличие крепкой избы.
Американцы впервые вбросили такую низменную и сверхпримитивную концепцию счастья, приплюсовав к ней всеобщее право на него. Кстати, внимательное изучение русской литературы, особенно последних десятилетий перед революцией, показывает глубокую зависимость русского гештальта от Конституции США.
О. Д.: Мы продолжаем цикл наших передач, и сегодня у нас интересная тема. Мы поговорим об обывателе и мифе о прогрессе.
Вы знаете, я на «Фейсбуке» запросил небольшой анонс, я его прочту. Вы, наверное, заметили уже, друзья мои, что благодаря усилиям масс-медиа в последние десятилетия выведен новый тип человека, который презирает духовное усилие, хочет только потреблять, боится палки и любит попсу, при этом считает себя апологетом и составной частью прогресса. Давайте немного поговорим о том самом обывателе, которого мы видим вокруг себя. Ведь вокруг нас, собственно, одни обыватели и находятся. Или, Гейдар, с чего мы начнём разбирать? С мифа, прогресса или с самой фигуры обывателя?
Г. Д.: Обыватель, он, наверное, не потребует большого объёма анализа, потому что его очень легко определить. Это человек, который полностью заточен на аргумент тела, а тело, в свою очередь, заточено на аргумент комфорта. То есть это гедонист, эпикуреец, в таком слабом выражении, ослабленном, конечно, всякими матрицами этического порядка. С детства ему вбивали в голову, что нельзя отбирать игрушки, нельзя не делиться конфетами, и это немножко осложняет ему жизнь. В принципе, конечно, он не хотел бы делиться ничем, но есть какие-то осколки этических матриц. В общем, ему понятны только материальные аргументы. Если обыватель начинает рассуждать о геополитике, то все его рассуждения сводятся к тому, что войны идут из-за раздела нефти и газа; гражданские войны вспыхивают потому, что их устраивают спецслужбы, которые, опять-таки, хотят тянуть или не тянуть в этих местах газопроводы, и выше этого он подняться не может, потому что вся история для него – это просто раздел песочницы и отъём жизненного пространства. Это на мой взгляд.
О. Д.: Но, может быть, это не так плохо, когда большинство людей живёт в подобных канонах: живи вкусно, дай немного жить другим…
Г. Д.: Но это большинство людей возникло сравнительно недавно. Если мы переместимся хотя бы на сто лет назад, то увидим, что подавляющее большинство горожан и, тем более, подавляющее большинство сельских жителей были вписаны в религиозную матрицу, которая, конечно же, подразумевала альтруизм, определённую жертвенность, готовность к физическому самоограничению. В России, например, среди дворянства была очень распространена идеалистическая этическая модель поведения, когда было стыдно делать какие-то определённые вещи.
О. Д.: Почему эта модель вдруг исчезла? Сейчас, насколько я себе представляю, молодое поколение в принципе живёт ради айфонов и прочего, а те самые «идеалы космических полётов», которые ещё были так популярны, скажем, 50 лет назад, они ведь исчезли. Все стремятся поближе к корыту.
Г. Д.: На моих глазах происходила борьба между носителями идеала «космических полётов» и идеала «носителей корыта». Я сейчас расскажу о своём личном опыте, а потом мы перейдём к более общим моментам.
В 1961 году вышла новая программа Коммунистической партии Советского Союза. Эта программа говорила о том, что наше поколение будет жить при коммунизме через каких-нибудь двадцать лет, в 1980 году. И она дала впервые определение, что такое коммунизм, с точки зрения Хрущёва и его присных. Это было очень вульгарное описание. Чудовищно роняя авторитет этого слова, которое ранее было окружено достаточно мистическим ореолом. Оно было окружено ореолом сверхъестественного. Ведь что такое коммунизм? Коммунизм – это голубые сады на Марсе.
У Алексея Толстого есть такой сборник – «Голубые города», где он прямо указывал на то, что мотивировка страшных лишений, на которые шёл российский народ (гражданская война, холод, хлебные пайки по 200 граммов хлеба в сутки), – это не для того, чтобы есть от пуза колбасы. А потому что, как он писал: «Повелитель Гусев стоял, разгадывал объявление о полёте на Марс и говорит: “Я полечу, чтобы там дальше делать мировую революцию”».
На самом деле, вот такие люди были солью. Конечно, мешочники, которых ловили и расстреливали, они, наверное, были доминантной нотой внизу, но двигателем исторического процесса были такие вот Гусевы – носители мечты. Толстой очень хорошо описывает всё это. Но товарищ Сталин об этих «двигателях исторического процесса» позаботился. Он расстреливал, сажал, уничтожал людей, которые являлись носителями идей, идеализма. Если ты веришь в революцию, если ты считаешь себя ленинской гвардией, то путь тебе только один – в общую могилу, в безвестный ров. Уже в 1935 году благодаря такой его садоводческой деятельности в партии осталось менее 2 % людей, вступивших в нее до октября 1917 года.
Что это значит? Это значит, что люди, которые вступили туда по зову сердца, когда партия была ещё ничем, были выбиты, а вот те, которые были конъюнктурщиками и вступили туда уже после октября 1917 года, они как-то ещё выживали. Но дальше уже слоями начинали работать и с ними.
О. Д.: Но всё-таки были и идеалисты. Королёв, например, был идеалистом.
Г. Д.: Это учёный.
Но они тоже при Сталине были шарашкой, потому что их использовали. Они могли бы и без шарашки работать, но, видимо, так считалось, что в шарашке как-то лучше.
Сталин занимался выведением обывателя, ему нужен был обыватель, нужен был человек, ориентированный на корыто, на колбасу, на верность хозяину, на безыдейность. Это была целенаправленная установка. Поэтому он покончил с партминимумом, партмаксимумом, ввёл «корыто и вертушку», такие вот главные термины партноменклатуры, фактически это распределитель. И всё это в качестве морали распространилось сверху вниз, зацепило всех. И на моих глазах в 1961 году, после того как было вброшено, что коммунизм – это бесплатная колбаса, развернулась бурная полемика. Народ получил оплеуху. На бессознательном уровне было религиозное чувство, религиозное понимание коммунизма как преображения реальности, преображения природы, некоего таинства, ожидания появления нового человека, перерождения нас самих, как только он настанет.
О. Д.: А когда он настанет?!
Г. Д.: Это вынесено за скобки.
Это как воскресение и вхождение в новую реальность.
И вдруг тебе говорят, что через 20 лет конкретно у вас у всех будет бесплатная колбаса, хлеб, не надо будет платить за квартиру, и прочее, прочее. Как бы всё будет хорошо.
Но коммунизм – это должно быть что-то другое. И вот появились некие молодые люди, учёные, тот же Казанцев, например, которые вступили в полемику. Они сказали: «Слушайте, получается, что у нас нет идей высоких, но мы же должны заряжаться неким пафосом, и на самом деле цель коммунизма – это выход на уровень ноосферы, как говорил ещё Вернадский. Это, знаете, овладение до 5 % масштаба той энергии, которую Солнце роняет на Землю. Как только эти 5 % будут достигнуты человечеством, человечество выйдет в околоземное пространство, а по достижении 10 % начнёт менять физические законы. А что значит – менять физические законы? Главное, и это цель (читал это своими глазами) – в новом мире остановить второе начало термодинамики.
О. Д.: Да, это суперзадача.
Г. Д.: Да, в масштабах Вселенной.
Вселенная остывает, а человечество делает материю бессмертной, то есть материя благодаря человеку развивается до ноосферы, а потом ноосфера задним путём начинает, как Мюнхгаузен, вытаскивать себя за волосы, преображать материю и менять её законы. Но там такой вой поднялся по поводу этих заявлений, этих людей так оттоптали… Какие-то там министерства, академики писали в «Известиях», что это уже совсем идиоты. Ну о чём может идти речь?! Ну конечно же, колбаса, ну конечно же, всё ради колбасы.