Заставь меня ошибиться

Потом они пришли, чтобы справиться, как проходит адаптация к месту, а затем, чтобы порекомендовать Мэгги… Это интересно. То есть Гастон вовсю общается с какими-то девицами, пока его очаровательная молодая жена держит пусть к своему благоверному. И он примерный семьянин. Как-то не очень вяжется.

Вопрос политика: как поступить? Припрятать информацию или спросить у моего ненаглядного о том, что он затеял, в лоб? Пожалуй, повременю. Раз у него есть секреты, то отчего бы моим не быть?

Пока я перебираю в памяти все моменты, когда Гастон ухитрился меня обмануть, потому что так было «правильно», Кили Андерсон просвещает меня на тему булочек миссис Марвелл. Коротко, но деловито. Без лишних сантиментов, характерных для Мэгги, но то, что она знает состав каждой, заставляет меня с завистью покоситься на ее плоский живот.

— А вы, судя по всему, ведьма. Рыжие волосы, выпечка при такой фигуре…

Кили аж прыскает со смеху:

— Неверный вывод! Взгляните на часы: сейчас всего половина восьмого, а я одета в деловой костюм, — не перестает она широко улыбаться. — Дело в том, что папа на протяжении вот уже двух лет по утрам ест только сдобу миссис Марвелл, терзая домашних невероятными ароматами. Поэтому я беру булочки ему, а кофе себе… и позорно сбегаю из дома на работу, позволяя Имоджин — моей мачехе — мучиться в одиночестве. Вот так.

Слова Кили заставляют рассмеяться и меня тоже. И она, чуть расслабившись, рассказывает мне о своей работе. Оказывается, она помощница судьи Праера (отца Донны), дел у них немало, но край здесь скучный — ничего не происходит. Разве что землю делят да соседских питомцев травят. Вот и весь криминал.

Услышав это, я подавляю улыбку. Даже если предположить, что спецслужбы неким мистическим образом ошиблись, дав Гастону не тот след, то очень скоро тот все равно переполошит весь городок. Иначе мы не работаем. Когда в воду бросаешь камень, всплывает вся-вся грязь. И здесь так тоже будет.

В общем, скоро Кили еще припомнит этот утренний денек, когда жаловалась своей новой знакомой на скуку…

Этим утром, будто мне было мало запахов ароматной выпечки, Лео пожарил бекон. Стоило переступить порог, как я чуть не захлебнулась слюной. И, самое печальное, что у меня не было ни шанса попробовать вкусности. Война с лишним весом — мой персональный бич. Никогда не была толстой, но у каждого тела есть свой идеальный вес, и мой — на десять фунтов больше, чем сейчас. К нему организм и стремится. Из-за этого я годами считаю калории, изнуряю себя физическими нагрузками и снова и снова проклинаю свою специфическую работу.

Иными словами, все лучшее, как обычно, досталось бесстыжим мужчинам. И пока я запихивала в себя натуральный йогурт, запивая его дурно сваренным кофе, они восхваляли выпечку, аж причмокивая от восторга. Мне кажется, они это специально… Может, в отместку за холодный кофе, может, просто потому, что могут, но я точно знаю, что придумал это Гастон! Как и любой пластический хирург, он мечтает посадить всех женщин мира на диету, сделав нас несчастными и озлобленными. Но если раньше я лишь подозревала, что сам он лицемерно лопает, что под руку попадется, то сегодня в этом убедилась. Представьте себе, он не только приговорил три булочки и пару кусков бекона, но и облизал пальцы! Даже то, что предварительно извинился за свое поведение, его не оправдывает.

Так, останавливаемся и успокаиваемся. Гастон не виноват в том, что я лишена радостей жизни, он не запихивал меня в чужой дом, где погибла невинная женщина. Напротив, помог, как сумел. Лишил нормальной пищи, возможности выйти замуж и родить детей, но уж после того, что я сама с собой сделала, это лучше четырех стен камеры… Нечего его демонизировать!

Просто сегодня мне очень обидно, ведь несколько лет назад я стала отчаянно мечтать о такой жизни, какую мы сейчас разыгрываем перед местными жителями. За последний год я десятки раз представляла, как, не открывая глаз, повернусь в кровати и наткнусь рукой на мужчину, не являющегося объектом задания. Сегодня это случилось. И хоть знаю, что ничего не изменилось и винить некого — отчего-то я ни разу за все утро не взглянула в глаза Гастона, предпочитая мысленно проклинать его всеми возможными способами.

Я сижу на полу спальни и перекладываю из чемодана в рюкзак вещи, которые могут пригодиться при первом осмотре концертного зала. Надо будет перенести их в студию, но для этого надо попросить о помощи, а мне совсем не хочется соваться к мужчинам со своими мелкими проблемами… даже меньше, чем таскать это полдня одной.

— Ты на нервах, — раздается голос от дверей, и я подпрыгиваю, лишь подтверждая сказанное.

— Немного, — отвечаю уклончиво.

Гастон закрывает дверь, подходит ближе и усаживается рядом, намереваясь слушать. Эдакий заботливый психотерапевт.

— В чем дело?

— Гастон, я сама разберусь, хорошо? Я знаю, что ты считаешь, будто после прокола на прошлом задании я нуждаюсь в пристальном внимании, но это бред. Нельзя все предусмотреть. Ладно комиссия, но почему этого не понимаешь ты?

Казалось бы, я все делала правильно, даже лучше, чем всегда. Ни разу не попалась на шпионаже, все успевала в срок, ни разу даже подозрительного взгляда не удостоилась… И сейчас, когда мне говорят, что я облажалась, я начинаю подозревать себя в шизофрении. Чего же я, по всеобщему мнению, не заметила?

— На прошлом задании не было прокола, — внезапно огорошивает меня он.

— Но ты… ты же… — задыхаюсь. — Вчера ты мне сказал, что это моя ошибка, и комиссия…

— Комиссии нужен виноватый, потому что они никогда не считаются с человеческим фактором. Но то, что ты была подругой мужчины, который не рассказывал тебе о своих криминальных делах означает одну из двух вещей: либо он тебе не доверял, либо дорожил. — Опешив, пытаюсь подобрать челюсть или хотя бы оторвать взгляд от светлых, до прозрачности, глаз Гастона. — Я долго копался в материалах, пытаясь понять, что мы упустили, но выяснил, что подвоха нет. Просто твой объект не был бессердечным придурком. Ты бросилась под колеса машины, чтобы задержать отъезд наркодельцов до прибытия команды перехвата. Выдала себя, но он все равно внес бешеный залог, чтобы присутствовать на инсценированных похоронах.

Подробности окончания прошлого проекта становятся для меня полной неожиданностью. Да, меня сбила машина, я отключилась, а проснулась в Новом Орлеане в знакомой реанимационной палате тайного медцентра, где заправляет Гастон. Мое внимание виртуозно переключили на другое: на состояние здоровья и проблемы с комиссией. Я знала, что задание выполнено, но как именно все закончилось, мне никто не сказал. Совместимые с жизнью травмы, эвакуация на вертолете, максимальные изменения внешности, неопределенное будущее. Таких потрясений хватило, чтобы забыть о человеке, с которым я провела целых восемь месяцев. И, кажется, сегодня впервые испытала к нему хоть какие-то чувства. Когда осознала, что являлась для него не просто игрушкой.

— Что ж, спасибо за вторую точку зрения, — отвечаю, стараясь не выдать, как удивлена собственной черствостью.

— Обращайся, у меня их всегда много.

С этими словами Гастон встает с пола и протягивает руку, помогая подняться мне.

Концертный зал стоит немного в стороне от остальных городских построек, видимо, чтобы любители декаданса сполна оценили мрачное великолепие его одиночества. Окружающая темная зелень оттеняет стены из темно-серого камня, местами даже вползает по ним и забирается в разбитые окна. По площади здание небольшое, но устремленное ввысь этажа на три, немножко готическое… При таких габаритах, должно быть, оно некогда было очень уютным, но нынче в плохом состоянии. То, что не сделало с ним торнадо, завершили годы бездействия. Однако страшным оно все равно не кажется. Напротив, вылезая из машины и закидывая на плечи рюкзак, я чувствую себя кем-то вроде Лары Крофт — человеком, посвященным в некую тайну.

Разумеется, ощущение длится недолго, поскольку у меня двое спутников, которые вовсе не склонны к ностальгическим настроениям. Они обмениваются короткими репликами, доставая из багажника вещи. Этого достаточно, чтобы нарушить зыбкую дымку романтики, окутывающую это место.