Дол Заповедный

…Пришли утром, спустя четыре дня. Васюта и с ним двое. Непонятные. Один — в летах — на голове искривя посажена потасканная стрелецкая шапка крапивного цвета. Оторочка меховая давно обтерлась. Одежда ветхая, подпоясан чуть не лыком. Щеки впалые, темные, нос щучий торчит нагло, глаза бешеные. Сам весь будто пылью обсыпан, а чекан зато в руках добрый, так и сверкает. Он первый шагнул тихо в горницу. Следом вступил широкоплечий, мордатый молодец — лик белый, губы тонкие, глаза смотрят сонно. Дырявая шапчонка надвинута до бровей. Руки сжаты в кулаки — каждый, наверно, по пуду. Народ, сразу видно, отчаянный. Последним шел Васюта — он вперед старался не лезть, только науськивал.

Разговор был короткий.

— Сам покажешь, где золотишко, или жечь тебя, да кончать сразу будем? — спросил тот, с щучьим носом, уперев чекан ему в горло.

— Сам покажу.

— Выходи.

Ждан Медведь пошел к двери. Одно не давало ему покоя — он не помнил — была ли Лебедушка еще у себя в светлице или уже вышла. Проходя мимо Васюты, Ждан Медведь ожег его глазом, бросил в лицо:

— Стервятина стылая, вор! Погибель на тебя!

Тот только оскалился, ничего не сказал.

Вышли. Ждан Медведь засвистел, как бы подзывая коня.

— У меня на опушке лошадь, верхом поеду.

— Не нужна тебе лошадь, — сказал щучий нос, — пойдем так. — Петро, — приказал он тонкогубому, — стяни ему лапы за спиной, да веревку, смотри, держи крепко, не выпускай. Иди.

Пошли. Ждан Медведь впереди, за ним молодец с веревкой, потом щучий нос, потом Васюта. Шли быстро. Да, милый, думал про себя Ждан Медведь, а вот веревку эту ты в мыслях своих пропустил! Забыл, что у татей веревка наготове окажется, что руки они тебе свяжут. Что теперь? Ладно, поглядим.

Снега в лесу было мало. Тропа, правда, мокрая, раскисшая. Дул сырой ветер. День был пестрый — и с солнцем, и с тенью. По небу шли серые, белые, пегие облака. Лес шумел гулко, протяжно.

— Далеко идти-то? — спросил щучий нос. Он, видно, был у них за старшего.

— Недалеко, — ответил Ждан Медведь.

Недалеко-то, недалеко. А вот что знать бы хотелось — успели уже Эмет с Вороном дойти, на место стать?

Провожатые его, однако, шли веселые, думали — дело выгорело — промеж себя спорили тихо про какую-то бабу Домниху. Петро — тонкогубый молодец, с веревкой в руках — оборачивался к Щучьему носу, врал что-то, посмеивался. Тут Ждан Медведь и улучил свое, что задумал: он прыгнул с тропы вбок, меж двух громадных сосен, где еле-еле только и протиснуться. Рванул изо всей силы. Молодец с размаху треснулся лбом об ствол, застонал, упал наземь, веревка выскользнула у него из рук. Ждан Медведь дернул прыжками что есть силы меж сосен, по валунам, по валежнику.

Дико закричали:

— Стой, стой!

Погнались было за ним сквозь чащу. Раздался вдруг голос Васюты:

— Здесь его не догонишь! На тропу, скорей — на тропу! Он ее не минует.

Ждан Медведь побежал тише, чтоб не задыхаться. Выбежал опять на тропу, стал, огляделся. Она уходила вниз, к осыпи и обрыву, лесом тут оставалось около версты. Выше, направо, был поворот из чащи и те трое вот-вот должны были выбежать оттуда.

— Так и есть — показались. Ну, господи благослови! — Ждан Медведь ступил на тропу, побежал. Те сразу заметили — заревели, заклекотали, засвистели, понеслись шибче. Он бежал, поддавая полегоньку, уставя голову вперед, чтоб не очень их допускать до себя — а то и чекан могли метнуть.

Деревья начали редеть, пошел кустарник, просветы делались больше, шире. Ждан Медведь вылетел на открытое место. Лес остался позади. Начиналась каменная осыпь. В последний миг, пробегая мимо разросшегося осинника с толстым обломанным стволом посередине, зыркнул туда глазом и заметил красный наконечник выставленной стрелы. Ждан Медведь побежал изо всех сил, заранее ища взглядом впереди свою мету — огромную зеленую скалу.

Добежал, спрыгнул, скользнул к ней, заслонился, стал тяжело дыша, прильнул к холодной поверхности камня.

Вкрадчивого посвиста стрел, выпущенных Эметом, он не уловил, услышал лишь страшный вопль пораженных насмерть людей, и вслед за тем — странный, дикий, сдавленный крик.

Когда вышел на осыпь, все было кончено. Неподалеку от скалы, ничком, уткнувшись в камни, лежали двое, пришедшие с Васютой Выксуном в Дол. У каждого в спине торчала длинная красная оперенная стрела, прошедшая навылет и пробившая сердце. Рядом корчился от боли, исходя кровью, сам Васюта. Ему Эметова третья стрела пронзила ногу.

Эмет подошел, склонился над раненым. Отломил оперенный хвост стрелы. Потом с другой стороны осторожно вытащил заостренный конец.

— Завязать чем-нибудь надо, — сказал он. — Кровь идет.

Ворон мрачно обошел побоище. Перевернул убитых, поглядел им в лица, покачал головой. Подошел к Ждан Медведю, ножом разрезал веревку, освободил ему руки.

И тут вдруг Ждан Медведь увидел Лебедушку. Она, задыхаясь, спешила от леса. Он понял, что она пришла следом, когда его увели из избы, что это ее жалобный, горестный вскрик услышал он после предсмертных воплей убитых Эметом. Лицо ее было залито слезами. Лебедушка с ужасом смотрела на мертвых, на раненого Васюту. Отодвинула у него штанину портов, сдернула с головы платочек, завязала рану.

— Ах, Васюта, Васюта, — всхлипывая, сказала она ему, — что же ты с моим приданым сделал?

— Ничего, — ответил он, кривясь от боли. Достал из кармана мешочек мягкой выделанной кожи, подал ей. — Возьми…

— Ничего, говоришь? А этих зачем привел? Убивать? Пытать? Мучить? Кровь лить? И все из-за этого? — она с отвращением отбросила кожаную кису.

Ворон поднял ее, развязал, высыпал на ладонь несколько монет. Солнечный луч, пробившись через рваные клочья туч, упал сверху. Золото сверкнуло. Ворон мрачно усмехнулся.

— Ишь, и впрямь фряжские, — сказал он, ссыпал монеты обратно в кису, завязал, подал Ждан Медведю. — Что ж, Медведюшко, татей лесных мы тебе укротить подсобили, кашу, что ты заварил, — расхлебали. А теперь скажи уж, наконец, где ж он, твой главный клад схоронен?

Ждан Медведь принял из рук Вороновых кису, спрятал ее, сказал хмуро:

— Если б и знал, так не сказал бы. Где клад, там кровь. — Поглядел на Васюту. — За ним, видно, лошадь прислать придется, Лебедушка здесь пока побудет. Пошли.

Идя по тропе обратно, Ждан Медведь подобрал по дороге сдернутую с головы шапку, надел. Подумал: вот чем она, недавняя вечеровая беседа с Васютой, закончилась. Беготней по лесу да Эметовыми стрелами. А Васюту, он, Эмет, не убил, только ранил. Промахнулся? Может, и так. Да это, наверно, и лучше, что промахнулся…

XI. Беседа последняя

К концу того же дня собрались в доме Васюты Выксуна, — в горнице попа Ивана. Грелись горячим питьем.

— Заснул, — говорил поп про Васюту. — Сейчас только я от него. Травы пастушьей сумочки ему на ногу повязал. Крапивным настоем напоил. Он и заснул. Будет здоров.

— Помогает, — отозвалась Серафима. — Телу все помогает. А душе что поможет?

— Душе только душа и поможет, — вздохнул поп Иван.

— А где ее взять? — мрачно пробасил Ждан Медведь.

— Ищите и обрящете, — улыбнулся тихо поп Иван.

— Выбор невелик, — сказал Ждан Медведь. — Лебедушка тоже, знаешь, искала. А кого обрела? Такого обрела, что он за казну любого убить может.

— Будто на нем свет клином сошелся? Ведь прежде у нее будто с Авилой Парфеном сладилось?

— Сладилось, да разладилось. Проходу ей, сам знаешь, Васюта не давал. Ну и заморочил девке голову. Что теперь делать? Я по-прежнему бы ее за Авилу выдал. Не знаю только, как он сейчас на это взглянет.

Все посмотрели на Авилу Парфена, что сидел тут же, духовитый напиток из чашки тянул. Отставил чашку, погладил бороду, сказал неспешно:

— Прости меня, Ждан Медведь, а мы с Лебедушкой уж сами все опять сладили. Только, говорит, подожди, Авилушка. То, что было — наваждение туманное. Прости и не вспоминай.

— Ну и слава богу, — с облегчением вздохнул Ждан Медведь. — Так тому и быть…