Страница 6 из 13
Ясный быстро зарекомендовал себя перспективным оперработником. Благодаря опыту партийной работы в отделе его избрали парторгом. Через некоторое время направили в ЦК на совещание парторгов НКВД.
Вел совещание Маленков. Строгий, сосредоточенный, открывая мероприятие, он зачитал телеграмму Сталина всем органам НКВД:
– Вместо проявления пролетарской жесткости наблюдается неоправданный либерализм по отношению к врагам трудового народа.
Это был призыв раздвинуть рамки уголовного процесса, проще сказать – выколачивать показания. Однако на самой Лубянке этим никто, кроме нескольких осатаневших сотрудников, не баловался. В основном подследственные признавались под психологическим давлением в реальных, а иногда и мнимых грехах. Люди, которые имели все, вдруг оказывались никем, и многие не выдерживали, подписывали протоколы, даже не читая. Другие со злости и отчаяния начинали оговаривать всех подряд. Третьи возводили напраслину на как можно большее количество народу, наивно полагая, что всех не посадят и разберутся.
Один подследственный еще при Ягоде после ареста сразу признался, что он разведчик Гондураса. Через год отсидки его забрали из лагеря и отвезли в Москву. В просторном кабинете его встретил крупный мужчина в генеральской форме – генеральный прокурор Андрей Вышинский. Затряс листом с явкой с повинной и закричал:
– Ты, сукин сын, это написал?! Это ты работал на разведку Гондураса?
– Написал, – смутился зэк.
– У Гондураса разведки нет и не было!
– Ну а как я еще мог оправдаться? Признаваться заставляли. Вот и понадеялся, что кто-то умный попадется и с чувством юмора.
После этого его отпустили…
С каждым месяцем обстановка внутри НКВД накалялась. Было заметно, что под всесильным Ежовым начинает качаться кресло. Из ЦК начали приходить указания об арестах его приближенных за различные злоупотребления. В апреле был арестован начальник Главного управления пограничной охраны Крафт. В июне сбежал к японцам начальник дальневосточного управления НКВД Люшков. Инсценировав самоубийство, исчез нарком Украины Успенский. Застрелился начальник Ленинградского управления Литвин. Был назначен наркомом военно-морского флота первый замнаркома всемогущий и зловещий Фриновский, заправлявший долгое время фактически всеми расстрельными делами в наркомате. В августе 1938 года первым заместителем Ежова становится человек не из его команды – бывший первый секретарь Закавказского крайкома ВКП(б) Лаврентий Берия.
Ясный почти физически ощущал, что ситуация взрывоопасная. И не сегодня завтра взрыв грянет.
Глава 5
Вербовка
– Ты же русский. Что тебя связывает с англичанами? – спросил Ясный, с сочувствием глядя на собеседника.
То, что происходило в номере гостиницы «Астория», называлось вербовочной беседой.
С момента начала работы в НКВД Ясный ежегодно выезжал на Международный пушной салон под видом сотрудника Наркомата внешней торговли. По случаю он приодевался в заграничную одежду и выглядел как настоящий внешторговец – благо были в нем солидность и лоск.
Это был своеобразный праздник спецслужб. В Ленинграде собирались торговцы пушниной со всего мира и занимались скупкой российского меха. Ну а заодно разведывательной деятельностью.
Майкл приехал из Англии. Ясный с самого начала положил на него глаз. Англичанин в прошлом носил имя Михаил, эмигрировал после революции, болел ностальгией и был счастлив снова ступать по брусчатке Ленинграда.
С бизнесом на этой ярмарке у Майкла не заладилось. Он не знал, что этому поспособствовал НКВД. Все шло к тому, что его поездка обернется убытками, и бизнес просто остановится. И что делать?
Благо он вовремя разговорился с обаятельным представителем Внешторга. Продолжили знакомство за рюмочкой в номере «Астории». И в ходе беседы англичанин выяснил, что его вербуют.
Майкл сильно задумался. А ведь правда, он все так же любит Россию и желает ей только добра. И условия договора предложили выгодные – он спасет бизнес от стагнации. И задачу перед ним ставят простую – делиться знаниями.
– Хорошо, я согласен, – кивнул он. – Что от меня надо?
– Сначала – вот список участников салона. Кто из них, по-твоему, имеет отношение к разведке? – спросил Ясный.
Майкл усмехнулся. Тут у него давно сложилось свое мнение. И он начал подчеркивать фамилии карандашом.
– Этот под вопросом. А вот Кауфман работает на немцев и даже особенно этого не скрывает.
– Так он же еврей, – удивился Ясный. – Немцы их не любят.
– Но используют вовсю…
Вечером на совещании в Ленинградском управлении, определяя порядок дальнейшей работы, Ясный, глядя на опытнейшего местного оперативника Гольдберга, сказал:
– Вон, Кауфман этот – твой единоверец, можно сказать.
– Да какой такой там единоверец? – возмутился Гольдберг. – Да мне таких единоверцев даром не надо!
– Ну все равно. Твой объект. Вербуй.
Гольдберг принялся за дело со всем энтузиазмом. Первоначальная информация подтвердилась – Кауфман действительно работал на немецкую разведку. Оставалось его перевербовать. Учитывая любвеобильность объекта, под него подкладывали смазливых барышень. Однако подтянуть его на контакт не удавалось.
Через год Гольдберг, после ряда филигранных подстав и комбинаций, все же смог припереть брата-еврея к стене. И тот стал честно работать на Советы.
В Москве работы был непочатый край. Нужны были глаза и уши у главных противников – в немецком посольстве. И их удавалось находить! Ясный становился заправским вербовщиком.
Вербовки. Во всех спецслужбах – это высший пилотаж. И хорошие вербовщики на вес золота. А у Ясного проявились ярко выраженные способности в этом деле. Он мог методично расставлять ловушки, так что в итоге кандидат на вербовку просто не видел иного выхода, как дать подписку о сотрудничестве с органами НКВД. А мог и одной фразой подвигнуть человека на этот шаг, попав в уязвимую точку.
К осени 1938 года НКВД начало трясти. В октябре начальник Ивановского управления написал в ЦК обширную докладную с изложением множественных перегибов в работе аппарата НКВД, о назначении туда на различные должности вражеских элементов и о полном игнорировании этих фактов Ежовым, которому не раз докладывалось.
Письмо сдвинуло лавину. Вал репрессий перешел к тому времени все разумные рамки и стал беспокоить верха. И было понятно, что просто так Ежов его не остановит.
Решением Политбюро была создана Комиссия, по итогам которой ЦК и Совнарком СССР приняли постановление «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». В нем были отражены и порочная практика лимитов на аресты, и отсутствие доказательств в делах.
В ноябре Ежова отстранили от чекистской работы и перевели наркомом водного транспорта. А в апреле 1939 года арестовали прямо в ЦК, когда он выходил от Маленкова.
Разогнанный им паровой каток с готовностью прокатился и по нему самому. Опальный нарком быстренько признался в терроризме, коварных планах в отношении партии и правительства, а заодно, до кучи, в грехе гомосексуализма, убийстве собственной жены Евгении Соломоновны Хаютиной, еврейской красавицы, по упорно ходящим слухам, дарившей свои ласки многим знаменитым людям. Потом, правда, Ежов взял свои слова обратно, но никого это уже не интересовало. На Лубянке смертный приговор привели в исполнение.
После отставки Ежова аппарат лихорадило – думали, гадали, кто будет на его месте. Первой кандидатурой рассматривался Хрущев. Сталин предлагал это место и Валерию Чкалову – он его сильно любил и доверял. Но тот руками развел:
– Я же в этих делах чекистских не специалист. Я летчик. Зачем позориться буду?
Сталин настаивать не стал.
Маленков, курировавший НКВД, в это переходное время постоянно бывал на Лубянке. Берия, бывший первым замом, скромно забился в своем кабинете и старался ничем себя не проявлять.
И вот прозвучало: назначен Лаврентий Берия. В конце ноября 1938 года Ясный первый раз воочию увидел его в актовом зале на Лубянке, где он представлялся личному составу.