Страница 37 из 46
– Мадам, я пришел сообщить вам о большом несчастье... Все семейство уставилось на меня: муж, дневной сторож в ночном кабаре, собравшийся на работу с котомкой через плечо; дядя-калека, открывший рот; свекор и свекровь, закрывшие его, с ложками в руках; племянница-идиотка, разразившаяся смехом; шестеро ребятишек, уронивших штаны, стоя в очереди к треснутому горшку, на котором восседал седьмой.
– Что за несчастье? – вздыхает огромное создание.
– Произошел несчастный случай с малышом, у Лавми. Признаться, я не люблю подобные приемы, но мне необходимо быстро решить дела и избежать лишней болтовни.
В перенаселенной комнате поднимается вопль. Все, кто понимают по-французски, начинают рыдать. Мамаша Куштапьяна ломает окорока.
– Мой Джузеппе! Мой Джузеппе! – вопит она. – Скажите мне, он не умер?
– Нет, всего лишь набил огромную шишку на лбу. Она успокаивается. Муж принимается выговаривать ей что-то прочувственное на языке д'Аннунцио. Я прекращаю эту учебную тревогу. Мое удостоверение действует в данном случае, как очень мощный тормоз.
– Что это? – повторяет дама с сиськами.
– Полиция! – это наконец разговорился дневной сторож.
Он говорит, жестикулирует, брызжет слюной, полагая, что так он быстрее выскажется. Он ругает меня. Он призывает в свидетели всех присутствующих, в том числе и меня. Он обращается к Господу Богу... Я вынужден кричать еще громче, чтобы призвать его к спокойствию. Короче, все удалось расставить на свои места. Но, честное слово, далось это нелегко.
Я избавлю вас от подробностей описания восклицаний, междометий, воззваний и заклинаний. В общем, если только ваше серое вещество не включено на переменный ток, вы поняли, к чему клонится дело.
Вчера в отеле, куда я привел жену младшего ефрейтора, я заметил, глядя на фото семьи Лавми, опубликованное в «Киноалькове», что так триумфально выставляемый красавчиком Фредом ребенок – совсем не тот, которого я видел в колыбели и за которым присматривает малышка Эстелла.
А так как мой мизинчик работает на всю катушку, я понял, что она лелеет младенца мамаши Куштапьяны. И мамаша Куштапьяна признала это без труда. Я кладу конец мученическим страданиям трансальпийской мамы, признавшись ей, что я блефовал и что ее последний ребенок чувствует себя прекрасно. И тут же ее горе сменяется яростью. Она хватает бутылку с намерением отправить ее с оплаченной доставкой мне в голову, но очень вовремя вмешался производитель младенцев Куштапьяна.
Купюра в десять франков, предусмотрительно выложенная на стол, успокаивает бедную женщину.
– Почему вы доверили своего бамбино Лавми? – спрашиваю я.
Она медлит с ответом. Я очень четко объясняю ей, в чем именно состоят прерогативы полицейского. Она понимает, что шурин, который является начальником на одной из фабрик по производству туалетной бумаги, такой же, как ты. Вечно торопится, как будто кто-то его подгоняет.
– Плевать я хотел на твоего шурина! Пусть он подотрется своей собственной бумагой, чертов ты осел. Расскажи мне лучше о Харрисоне.
– К нему действительно обращалась миссис Унтель.
– По какому вопросу?
Старая развалина качает головой.
– Ты мне не говорил, чтобы я расспрашивал...
– Ах ты старая затянувшаяся катастрофа! – топаю я ногами от возмущения. – Это помогло бы мне выиграть время! Я бросаюсь к двери.
– Ты организуешь наблюдение за «Карлтоном». Я хочу иметь подробный доклад обо всем, что делает миссис Лавми.
– Жена этого...
– Да. Возьми людей и действуй незаметно. Не знаю, какова скорость тех, кто бегает сломя голову, но уверен, что в этот момент они меня не смогли бы обойти.
Тэд Харрисон – парень высокого роста в золоченых очках с челюстью жевальщика резинки и веснушками до самого галстука.
Он говорит по-французски с акцентом, что, видимо, способствует его успеху у женщин, любящих экзотику.
– Опять полиция! – произносит он, улыбаясь. – Решительно, я скоро уверую, что моя совесть нечиста!
Что касается меня, то мой стиль вам известен, прямо к цели и поменьше болтовни!
– Господин Харрисон, один из моих сотрудников сообщил мне, что вы общались с миссис Унтель.
– Точно!
– Она связалась с вами из США, до прибытия во Францию, не так ли?
– Вовсе нет. Она нанесла нам визит...
– Ах да... Как мне сказали, она хотела снять какой-нибудь замок?
Наконец, он проявил признаки волнения. Его безмятежный взор излучает послание морзянкой.
– Это еще не все...
– Ну?
– Она подыскивала пансион для своего маленького сына. Пансион с кормлением, потому что ее ребенок еще очень бэби!
– Понимаю, – говорю я, от волнения по-английски. – И вы нашли для нее то, что она искала?
– Естественно!
– Дайте мне, пожалуйста, адрес...
Он открывает ящик, затем миниатюрный классификатор и протягивает мне прямоугольник визитки
«Приют ангелов»
Лион-ла-Форе
Мое сердце учащенно бьется
– Скажите-ка, вы сами занимались устройством ребенка туда?
– Нет, я лишь дал адрес.
– А это не вы приезжали в аэропорт на встречу с миссис Унтель?
– В аэропорт?
– Ну вы, надеюсь, читаете газеты?
– Только американские...
– Так вы ничего не знаете?
– Ничего.
Я ему излагаю дело в общих чертах. Он не может прийти в себя от изумления
– Я не знал. Нет, ни я, ни кто-либо из моего бюро не ездил в аэропорт к миссис Унтель.
Поскольку мои познания в американском быстро прогрессируют, я говорю «о'кэй!» и пожимаю ему руку.
– Ах да! Скажите, дорогой мистер Харрисон, когда миссис Унтель приходила к вам, ее сопровождала секретарша?
– Нет.
– Большое спасибо!
Я произношу это почти ликующе. Я ставлю пару белых монахинь-близнецов против пары биноклей белого монаха, что если я проявлю прыть, то к концу дня буду на коне.
Я мчусь в Сен-Клу. Фелиция только что поставила на огонь нарезанные кусочки свиной солонины...
– Включай газ и надевай пальто, – поспешно говорю я ей. – Я увожу тебя в краткосрочное путешествие.
Дорогая моя бедняжка! Мое распоряжение приводит ее в полную растерянность
– В такое время! Но, Антуан, ведь только одиннадцать часов...