Страница 30 из 45
- А чо? В ПТУ, ясное дело, - зыркая исподлобья глазами, огрызался Игорь, дожидаясь того момента, когда мать уйдет на кухню или на рынок за жалкими продуктами, чтобы своим, давно уже подобранным ключом от шкафа, достать ботинки и умчаться на улицу к дружкам, с которыми и покурить, и подраться, и деньжат у киношки "Октябрь" у тех, кто потрусливей, натрясти.
В ПТУ.... Как светлого дня ждали, когда закончит он восьмой класс. Все сделали для того, чтобы не остался в девятом, к тому же и на второй год оставался дважды в пятом и седьмом.
На одногодичном обучении в ПТУ Игорь развернулся во всей полноте своей натуры. Теперь уже стонали мастера, весь курс, район, в котором находилось ПТУ, и появилась непременная спутница - финка в рукаве засаленного пиджака. Игорь изменил внешность: оброс длинными волосами, стал носить широченные клеши, украшенные по вырезам разноцветными маленькими лампочками, включающимися вечером от батарейки в кармане. Стал выпивать - когда сколько. "Под настроение, - как он сам говорил. - А чо?".
Однажды случилась страшная драка с соседним ПТУ.
...До суда дело не дошло. Военный комиссар в разговоре со следователем пообещал через неделю забрать пацана по призыву и посодействовать тому, чтобы попал Игорь в самую горячую точку...
- Невдалый, - горько плакала Матрена Карповна. - Не посадили, так ведь убьют дурака-то, достукался, дубина!.. - и нежно гладила сухими пальцами затылок с непокорными коротко остриженными волосами.
- А чо! - вскидывался Игорь. - И в тюрьме люди сидят. А в Афгане орден заработаю, в люди выбьюсь, небось все и простят.
...Связанному Игорю не выкололи глаза. Он видел, как духи, радостно гогоча, подбадривали выкриками молодого, лет шестнадцати мальчишку, когда он отрезал Шурке Сычеву половой орган и ему же, еще живому, засовывал его в разжатый тем же кинжалом рот, полный крови и каши из битых зубов. Потом самый старший из банды, взявшей в тяжелом бою блокпост, притащил ржавую двуручную пилу, перепилившую многие кубы сушняка и досок в зимние холода, что согревали наших солдат, вырываясь ясными языками огня из тесной буржуйки.
- Сожгут, суки! - подумалось Игорю, - вот щас, дров напилят и сожгут к... матери, - и прикрыл истерзанные виденным глаза.
Но нет, не собирались духи ни пилить, ни тратить столь драгоценное для Афганистана топливо. Они, начиная с линии ягодиц, распили на две части извивающегося под навалившимися на него горячими вражьими телами Гришу Скобина. Стонали мученической смертью погибавшие ребята, потихоньку с ума сходил все видевший, крепко связанный за локти, обгадившийся от ужаса Игорь.
Из обрывочных знаний афганского языка, да по ломаному русскому, догадывался Игорь сквозь горячечный красный гул, что обращается этот гадский голос к нему:
- Смотри, шурави, смотри внимательно, расскажешь, что видел. Аллах тебя выбрал, живой останешься, всем расскажешь, что видел. Скажи, чтобы убирались с нашей земли, другим - страшнее смерть сделаем. Не мы, так наши дети! - и духи при этом горделиво цокая языками, тыкали пальцами в молодого парня, чудовищно окровавленного, с широкой улыбкой. На груди молодого духа висело два ожерелья. Одно, видимо, надетое на шею матерью "на удачу, бей неверных!" - цветного бисера, другое... Другое... На другом были нанизаны как сушеные грибы - уши. Человеческие уши. И не было секрета чьи, потому что в ожерелье тут же были добавлены новые, кровавыми бисеринками сочащиеся.
Вдалеке уже раздавалось раздраженное тарахтенье вертушек, запоздало пришедших на помощь вырезанному блокпосту в приграничном с Пакистаном кишлачке. Мощно рвались на окраинах погибающего селения первые снаряды НУРСЫ, когда молодой душман наклонился над Игорем, разрывая на нем штаны для бесчестья мужского, для надругательства. Ярко взметнулся разрыв за близким дувалом, как раз тогда, когда Игорь нащупал за спиной у края бетона блокпоста невесть откуда попавшую гранату и сжал ее слабой обескровленной рукой. Дух, торопясь завершить дело, чтобы успеть за уходившими старшими товарищами, наклонился опять над Игорем, и цветной бисер и сушеные раковины ушей ткнулись солдату в лицо, и ударил Игорь слабой рукой с гранатой прямо в висок афганскому мальчишке, разом обмякшему и обнявшему шурави. Игорь еще успел дернуть кольцо и швырнуть в спины духов, но подвела неловкость стянутых локтей, да мешавшее тело то ли убитого, то ли без сознания лежавшего на нем. Упала спасительная граната рядом с ногами Игоря... ВЗРЫВ... Забытье...
Обе ноги и левую руку отняли в госпитале. Долго проходил курс реабилитации и привыкания к новому способу передвижения - на красивом, блестящем никелем, кресле с маленьким электрическим моторчиком, включая пальцами рычажки на правом подлокотнике из мягкой кожи.
Чин чином доставили к матери, наградили обещанным орденом Красной Звезды за солдатский подвиг и... забыли. Да ладно только о нем - об Игоре забыли. Наверное в спешке, забыли оставить то замечательное заграничное чудо с блестящими колесами. Теперь Игорь передвигался на тележке, что притащила соседка - тетка Марья, раньше отчаянно ругавшая соседского мальчишку за его проделки и проказы. Теперь же, потихонечку причитавшая и плачущая, достала из глубин кладовки и притащила наследство, оставшееся от мужа - забулдыги и пьяницы железнодорожника Степана, давно уже умершего деревянную тележку. Обучался Игорь ремнями пристегивать култышки ног и с помощью деревянного "утюжка" отталкиваться от ставшей вдруг близкой земли. Вся сложность была еще в том, что управляться нужно было одной рукой, перебрасывая руку то влево, то вправо, делая при этом одинаковой силы толчки, чтобы не юлить, не дергаться по асфальту, а ехать "прилично", ровно.
На два-три вечера приглашали в родную школу пионеры. Но Игорь, начиная рассказывать, за что получил орден, волновался, впадал в истерику и невменяемо кричал в торжественный зал, потрясая истертым "утюжком":
- Вы... Вас... Долг, вашу мать...
И приглашения прекратились, тем более, что в последний раз в школе Игорь запустил в портрет Горбачева "утюжком", прорвав его наискосок, чем вызвал неслыханный переполох в маленьком городке и скандал в райкоме своими словами, обращенными к очередному генсеку: