Страница 29 из 45
В одном из рейдов случилось так, что Фатя и Тандем оказались в паре на прочесывании ущельица, ведущего к кишлаку. Через который недавно проскочил отряд духов. Георгий знал, что Федор хороший боец. Он одним из первых в роте получил медаль "За отвагу", чем подхлестнул Георгия, зацепив его гордость, и меньше, чем через месяц Георгия представили к награде "За боевые заслуги", которая досталась ценой огромного напряжения и риска.
* * *
Когда вошли в устье ущельица, Федор вопросительно глянул на Георгия, признавая в нем лидера. Георгий хотел было послать Федора вперед, но передумал и только махнул рукой: "Прикрывай!", сам пошел впереди, пристально поглядывая на обступавшие с обеих сторон камни. Федор крался следом, то и дело резко оборачиваясь назад, сторожко водя стволом автомата по пройденному пути. Дошли уже до середины, уже слышали журчание неширокой горной речушки, как Георгий не то услышал, не то почувствовал движение сверху, мгновенно отпрыгнул назад от шуршащего звука, толканул в грудь Фатю и, уже падая, засадил длинную очередь в источник тревоги. Фатя лежал рядом с Георгием, сосредоточенно разглядывая сквозь прицельную планку то место, куда стрелял Жорик, и удивление читалось на его лице. От какой опасности его оттолкнули? Георгий понял, что это была просто-напросто осыпь. Может, ящерица пробежала да своей лапкой камешек стронула, тот - другой, чуть поближе, тот - следующий. Вот тебе и источник шума!
Ладно, пошли! - проворчал Георгий, толкая Федора в плечо и не совсем справедливо добавил, - Что разлегся?
Фатя засопел, хотел сказать что-то, но промолчал. Пошли дальше.
Дошли до кишлака. Остальных пар не было, вот-вот должны были появиться. Георгий и Федор присели за большим валуном в тенечке. Сели так, что Георгий мог видеть кишлачок, а спиной к нему сидел Федор, разглядывая ущелье, из которого они только что вышли. Георгий, давясь, жевал безвкусную галетину, размышляя, хлебануть воды или еще потерпеть. Фляга почти пуста, и так не хотелось брать воду из мутной речушки. Решил, что можно потерпеть. Сонный кишлачок, струящийся жарким маревом, нагонял сон. До еды ли здесь, по такому пеклу?
А вот Федор снял с плеч вещмешок, аккуратно развернул его, вынул банку тушенки, вскрыл ее двумя короткими рывками штык-ножа, отломив кусок черного хлеба и, продолжая наблюдение, принялся аппетитно жевать. Георгий представил, что там, в банке, на две трети жира и немного волоконец мяса, и его аж передернуло от отвращения. Хотел было поддеть, обозвать пообидней напарника, но сдержался, скрипнув зубами от нахлынувшей неприязни. Только покосился на блестящий от жира подбородок, да подумал: "Свинья..."
Сидели молча.
У Фати, как всегда, рот был набит едой, поэтому он крикнуть не смог, а, увидев стволы автоматов, невесть откуда выскользнувших троих духов, направленные на них, подскочил и, удивительно проворно метнувшись, даже не думая схватить автомат, принял в грудь очередь, собой прикрыв спину Георгия...
Духам не повезло. Казалось - вот она, добыча. Осталось вон того - одного, шлепнуть или взять в плен, на потеху. Но с горы ударили две двойки и уложили сынов Аллаха.
* * *
Нести Федора было тяжело, но Георгий никому не позволял помочь и тащил сам через бурную речонку, по кривым улочкам кишлака, донес до площадки, с которой их роту должны были забрать вертушки. Осторожно положил Федора на землю, устроив его голову себе на колени. Задыхаясь от жара и тяжести, разговаривал с булькающим кровью Федором:
- Федор. Федюня, как ты? Не молчи, прошу тебя, не молчи! Ты прости меня, Фатя! Прости!
Только на несколько минут Жорик отдал от себя Федора, пока санитар раздирал на том гимнастерку и обматывал его грудь бинтами, моментально набухающими кровью, густой и черной.
И в вертолете не отпускал от себя Георгий, сам, погрузил Федора на носилки, прикрыл его лицо краем серой простыни и, неожиданно, как в деревне у бабушки, заплакал от переполнявшего его страдания.
Побрел Жорик к своей палатке после построения. Навстречу ему Гусь понесся и торопливо зачастил, торопясь порадовать Георгия:
Цел? Слышали мы, досталось вам. Фатю бинтуют? Выживет. Сельские крепкие. Жалко. Прикол отложить придется. Я такое отмочил... Теперь-то он не выдержит, сломается. Ему письмо пришло. Я конверт вскрыл, письмо в клочки разодрал и назад склеил. Представляешь, он - тупой - куски будет складывать! Во поржем!
Смысл слов плохо доходил до Георгия. Он машинально взял конверт, аккуратно надорвал его сбоку и высыпал клочки письма в ладонь. Ветер лениво выдул, понес кусочки бумаги, лишь самый большой клок Георгий успел ухватить.
Зазубренным лезвием по сердцу полоснули строчки, написанные неуклюжей, загрубевшей рукой: "сыночек дорогой... и Машутка плачет... "Ждем тебя, Федюнька, деньки считаем... вроде уже фатить..."
Жора медленно поднял голову и молча, как волк, тяжелой серой тенью кинулся на глупо ухмыляющегося Гуся...
Глава 12. "Невдалый"
Задиристый, белобрысый, маленького роста Игорь был первым забиякой и драчуном во всей школе. Стонали учителя, завуч, директор, побитые и униженные ученики. Усталая мать Матрена Карповна, старая, седая, неграмотная уборщица в школе только и слышала от педагогических работников: "А ваш...", "А Игорь...", при этом она съеживалась, становилась еще меньше ростом и худенькой ладошкой прикладывалась к сердцу. Директор беспомощно разводил руками. В колонию - мал, да и драки обычные, мальчишеские, неуголовного характера. Считались с тем, что мать растит Игоря одна, да и уборщицы в дефиците. Тем более, что Матрена Карповна, чтобы хоть как-то реабилитировать себя и своего сына со все большим старанием наводила порядок в школьных туалетах и коридорах, натирая до блеска старые стены и битый кафель с раннего утра до поздней ночи.
Дома Игорь получал нагоняй. Мать, пряча раздрызганные ботинки в шкаф, наказывала домашним арестом и горько вздыхала, хватаясь за больное сердце: "Невдалый, был бы отец, ужо всыпал бы ума через задницу. Сладу с тобой никакого! Вот вышибут из школы дурака, куда пойдешь?!" - и тихонько плакала при этом.