Страница 8 из 26
— Вот видите, теперь мы с вами знакомы, а, значит, имеем полное право любить друг друга!
— С чего вы взяли, что имеете право на мою любовь? — изумилась Елизавета, — может, вы мне даже не нравитесь? Может, я думаю, что у вас уродливый, длинный нос, косые глаза, а лоб… лоб вообще как у обезьяны, вот!
— Если бы я показался вам столь мерзким, стали бы вы со мной разговаривать?
— Я со всеми разговариваю. Я вежливая. А вот вы невежа! Пристаете к молодым девушкам в театрах, несете всякую чушь… Может, мне не нравятся розы! А вы тут, в своих каракулях пишете…
— Извините меня, если обидел вас чем-то в своей записке, — произнес Николай, — но я же от чистого сердца.
— Да нет, что вы. Мне очень понравилось, на самом деле, — Елизавета перевела дух. Что-то непонятное творилось с ней. Что-то определенно странное, — вы не обращайте внимания на то, что я болтаю, просто, понимаете, мне еще никто ни разу не признавался в любви… Тем более все так быстро, вы же понимаете?
— Очень хорошо вас понимаю.
— А, может, с вашей стороны это вовсе и не любовь? — продолжала Елизавета, — вы подумайте хорошенько, а потом только говорите.
— Давайте встретимся где-нибудь в ином месте и поговорим с вами по душам, — предложил Николай, — театр, на мой взгляд, не место для подобных разговоров.
Елизавета вздохнула. Нахлынувшие внезапно события выбили ее из привычной колеи. Несколько дней назад она и думать не могла, что кто-то пригласит ее на свидание. Нет, были, конечно, молодые люди из видных семей, которые имели на нее виды. Иные родители просто мечтали женить свое чадо на ней, но чтобы она сама согласилась?! Не было такого еще никогда.
— Где же вы предлагаете встретиться?
— В Мариинском парке, что около гимназий, — сказал Николай, — там всегда людно, и вы будете чувствовать себя в безопасности. В месте с тем, там есть прекрасные скверики и лавочки, где бы мы могли разговаривать! Множество мест для прогулок…
— Да, я была в Мариинском парке, — сказала Елизавета, — там действительно множество прекрасных мест…
— Завтра вечером, если вы не против.
— Я подумаю, Николай, — кивнула Елизавета, — ничего вам не обещаю, но подумаю. Все же несколько страшно, вы же понимаете?
— Я все прекрасно понимаю, — повторил он, слегка улыбнувшись, — буду ждать с нетерпением у входа в парк… а сейчас, позвольте мне удалиться. Время, уважаемая Елизавета, время…
Николай встал и, извинившись, стал пробираться сквозь ряды к выходу. Елизавета Анастасьевна долго провожала его задумчивым взглядом, пока фигурка не исчезла за занавесями, только после этого позволила себе вновь вернуться к событиям, разворачивающимися на сцене. Стоит ли говорить, что оставшуюся часть спектакля Елизавета просидела в глубокой задумчивости, не отвечала на вопросы Пахома Пахомовича, а домой, уже поздним вечером, возвращалась в спешке, едва не забыв в гардеробной пальто.
5
Автомобиль Акакий Трестовича Трупного ревел на всю улицу, да так, что звенели стекла в окнах, и не было слышно криков извозчиков, проносившихся мимо. Была эта конструкция смастерена полностью из металла, черного цвета и с крытым верхом. Изогнутые крылья и широкие колеса придавали автомобилю сходство с каким-то экзотическим африканским животным, непонятно как и для чего забредшим на улицы города.
История автомобиля была еще фантастичней. Лет десять назад под развалинами полностью разрушенного города Копенгагена русские войска обнаружили тайное и хорошо замаскированное убежище, которое тянулось вглубь земли на несколько десятков километров. Убежище представляло собой несколько казарм, выдолбленных прямо в скальной породе, ангар, в котором стоял новехонький МИГ-26, и большой склад вооружения и техники, какую изготавливали еще до Всемирного Потопа. Обнаруженные останки почти ста человек, а также разнообразные записи в журналах, дневниках и на информационных носителях дали возможность восстановить картину произошедшего. Оказалось, что во время Всемирного Потопа здесь укрылись главы правительств двенадцати европейских стран вместе со своими семьями и особо приближенными лицами. Однако наводнением подмыло основные входы в убежище, и они обвалились, перекрыв путь к солнцу тем, кто остался под землей. Так они жили почти три столетия, прокапывая другой путь, который назвали Великим Подкопом. Не зная, что твориться на поверхности, уцелевшие люди планировали встать во главе нового поколения выживших людей. Ясное дело, что техника и вооружение были им нужны для выполнения своей задачи. Не имея никакого специального оборудования, приборов и материалов, почти за три века невольные заключенные прорыли несколько сот километров земли, приблизившись к поверхности, однако, всего на четыре километра. Запас замороженной пищи в специальных отсеках иссяк за двадцать два года до появления в убежище имперских солдат. Перед их глазами предстала сцена массовых убийств, и самоубийств тех, кто уже потерял надежду или просто сошел с ума от голода. В живых ни осталось никого.
Часть вооружения, которая сохранилась в относительной целости, отдали в засекреченные лаборатории при дворе императора, для новейших разработок вооружения. Двенадцать мотоциклетных повозок с колясками перешли в ведомство личной охраны императора. Вертолет МИГ-26 оказался неисправен, его разобрали и переплавили на минимизы.
А автомобиль отдали на нужды полиции. Считалось, что он вообще никогда не поедет, ибо не было известно топливо, которое приводит в движение странный двигатель. Почти три года понадобилось экспертам для того, чтобы выработать нужный для машины состав, основанный на обычной солярке…
Сам Акакий Трестович стоял рядом, облаченный в свой неизменный серый плащ, опускающийся до туфлей, надвинувши широкую кепку с поломанным козырьком на самые глаза, и пыхтел трубкой в ожидании. Вокруг автомобиля собралось порядочное количество зевак, которых гонял шофер, весь черный с головы до ног и походивший на негра-погонщика того самого африканского животного.
Когда Феофан Бочарин появился на пороге своего дома, лицо Акакий Трестовича расплылось в широкой улыбке:
— Дорогой мой Феофан Анастасьевич! Жду вас уже полчаса, а вы все не идете да не идете! — закричал он, безуспешно пытаясь перекричать рев автомобиля, — чай пили что ли?
— Собирался, — пропыхтел Феофан Анастасьевич, приближаясь к автомобилю. После ночи, проведенной в раздумьях, он уже жалел, что был назначен государем на должность следователя и хотел лечь где-нибудь да хорошенько отдохнуть. По своему обыкновению привыкший вставать поздно, а ложиться рано, Феофан Анастасьевич терпеть не мог бессонных ночей, от чего злился на окружающих и тихо страдал. Даже погожий, солнечный день не возымел на его угрюмое настроение должного действия.
— Садитесь в автомобиль, уважаемый, — пригласил Акакий Трестович, выудив курительную трубку изо рта и облизав губы, — прокатимся, хе-хе, с ветерком!
— На минимизах, оно привычнее было, — заметил Феофан Анастасьевич, — придумают же…
— Им, инженерам, виднее, на чем лучше ездить! — весомо заметил Акакий Трестович, — вон, в минимиз всего три лошади впряжены, а мой дежурный автомобиль пятьдесят таких лошадей вынесет! У него же, этот, двигатель на солярке!
— Не стану с вами спорить, Акакий Трестович. Можете посчитать меня пережитком прошлого!
— Скорее, уважаемый мой, настоящего! Автомобиль-то как раз древнее нас с вами лет на пятьсот, хе-хе! Его еще до Потопа соорудили! Вот башковитые-то люди были, не то, что нынешнее правительство!
Шофер, пахнущий соляркой и копотью, услужливо распахнул перед Феофаном Анастасьевичем дверцу. Акакий Трестович поплевал немного на землю, выбил трубку и залез с другой стороны.
Автомобиль затарахтел, выбрасывая в свежий утренний воздух черные клубы дыма. Дети бросились под дым, весело гикая, и тыкая в машину пальцами.
— А, Феофан, мой, Анастасьевич, каково вам? — вопросил Акакий Трестович, когда грозная махина, наконец, тронулась с места. По всему ее корпусу пробежала дрожь.