Страница 19 из 31
Впрочем, иногда жуки-нарывники, размахивая передними ногами, прогоняли пчел. Но не все, а только самые крупные, агрессивные.
Я быстро израсходовал рулончик цветной пленки, и, когда стало не с чем продолжать охоту, побрел к огороднику и показал ему пчел.
— Вот, смотрите, ваши будущие помощники, которые помогут повысить урожай! — сказал я старику. — А сейчас они остались живы только благодаря татарнику.
— И кто бы мог подумать, что эта паршивая колючка может стать моим помощником! — удивился огородник.
Потом вместе со стариком мы пошли на бахчу и там пригляделись к редким желтым цветочкам арбузов. Нет, на них не было такого безумного веселья насекомых, как на татарнике. Тот чем-то был привлекательней, наверное, вкусней и богаче нектаром. Но все же кое-когда на скромные цветки арбузов залетали те же самые пчелы. Потом, когда татарники отцветут, бахча как раз буйно зацветет желтыми цветками арбузов, и тогда вся эта трудолюбивая армада диких пчел будет служить делу урожая: на бахче замелькают пчелы — мегахиллы, андрены, галикты, колетты и антофоры, все так же они будут страшно заняты, торопливы, не в меру деловиты.
И всей этой полезной братии поможет, оказывается, злючка-колючка — сорняк татарник.
Как все в мире сложно, и как подчас относительны наши представления!
В сухое лето плохо растениям. Все съедают овцы, и там, где они пасутся, плохо всему живому, начиная с насекомых и кончая зверями и птицами. Ведь благополучие животного мира зависит в конечном счете от растений. Нет растений — нечем питаться и животным. Зависят от растений и насекомые.
Сильный перевыпас сразу меняет облик растительного мира. Исчезают травы, кустарники, нет цветков — нет и тех, кто питается нектаром: бабочек, пчел, ос, мух и многих других. Вместо съедобных растений, не испытывая конкуренции, развиваются растения несъедобные и такие ядовитые, как брунец, горчак розовый, татарник, адраспан.
Сегодня я несколько часов блуждал по горам Кегенского плоскогорья мимо сенокосов, посевов, выпасов. Хотелось найти местечко для обеда и одновременно для того, чтобы посмотреть на насекомых. Но всюду было голо, сухо. От долгих поисков мы запоздали с едой. Кое-как во впадине все же нашли ручеек, поднялись по его берегу. Но здесь основательно попаслась отара овец, и теперь вокруг ручья с одной стороны его выстроилось громадное войско крапивы, с другой — колючего татарника. Это растение почти отцвело, но кое-где виднелись его запоздалые, еще розовые цветки, и на них нашли приют многочисленные бабочки, несколько видов пчел да мухи-журчалки. Казалось невероятным, как эта многочисленная компания, оживлявшая унылый ландшафт, обездоленный засухой и человеком, находила здесь пропитание.
Запоздалые цветки татарника были в большом спросе и беспрестанно посещались насекомыми. И тогда подумалось: «Татарник — вредное растение. Он занимает пастбища, и к нему, такому невероятно колючему, не прикоснется ни одно домашнее животное. Он — злое порождение перевыпаса. Но с другой стороны, татарник — спаситель многочисленных насекомых, благодаря ему, масса бабочек, пчел и ос сохраняет жизнь и украшает землю. Выходит, татарник — не только плохое, но и хорошее растение».
Сложна жизнь, многочисленны и многообразны взаимные связи обитателей нашей планеты!
Всю полынь давно съели овцы, и на ее месте развились пышные солянки. Одна из них цветет. Но как! Цветочки — крохотные, едва заметные белые точечки. Без лупы не рассмотреть, что это такое. Но скольким насекомым здесь, в пустыне, они дают жизнь. Возле них вьются серые пчелки, на лету засовывают хоботки в маленькие кладовые нектара. Мухи-жужжалы, бабочки-белянки и желтушки тоже как-то ухитряются добыть пропитание из-миниатюрных нектарников и пыльников. Для кого предназначены такие цветки-лилипутики? Быть может, тоже для крошечных насекомых? Но я не вижу никаких малышек. Видимо, цветки, хотя они и непомерно малы, опыляются и жужжалами, и бабочками.
Еще сидят на цветках муравьи-бегунки и муравьи-тапиномы. Тоже добывают пропитание. Только безвозмездно, не перенося пыльцу.
Иногда, заметная издалека, летает над цветущими солянками большая оранжевая оса-калигурт, истребительница крупных кузнечиков и кобылок, которых, парализуя, предназначает для своих деток. Она очень внушительна, обладает отличным жалом, никого не боится, ни на кого не обращает внимания, спокойная, независимая, летает сама по себе.
Но особенно богат мир мух-жужжал, этих неутомимых и виртуозных пилотов. Я различаю среди них несколько видов: одни — совсем маленькие светло-желтые, другие — побольше, темнее, размером с домашнюю муху, третьи — крупные элегантные красавицы, пушистые бархатисто-черные с ярко-белыми перевязями.
Наиболее многочисленны те, что размером с домашнюю муху. Они и резвее всех. Звон крыльев их громкий, высокий, судя по тону, крылья в полете делают не менее трехсот взмахов в секунду! Такая, застыв на месте в воздухе, ринется в сторону, вернется обратно и снова повиснет на прежнем месте. На лету жужжалы иногда чистят свои ножки, потирая их одну о другую, опорожняют кишечник. Ни одна муха не умеет заниматься подобными вещами в воздухе! Иногда мухи ненадолго застывают в воздухе над крохотным цветком и пьют нектар.
Я пытаюсь изловить неутомимых жужжал. Но куда там! Даже самый быстрый и точный взмах сачком не приносит успеха. Сачок пуст, а муха висит в воздухе как ни в чем ни бывало и слегка покачивается на своих изумительных крыльях. Тогда, прежде чем взмахнуть сачком, я медленно и осторожно подвожу его поближе к аэронавту. Но и этот прием не помогает.
Особенно неуловимой оказалась одна муха. Пять раз я бросался на нее с сачком, но она, ловко увернувшись, будто издеваясь над моей беспомощностью, вновь повисала на том же самом месте. Так я и не поймал лукавую игрунью.
На чистую от растений площадку садится оса-бембекс, охотник за слепнями, и, как всегда, после усиленного полета энергично втягивает и вытягивает брюшко. Так она дышит, засасывая в трахеи воздух. Потом взмывает вверх, бросается на жужжал. В воздухе теперь клубок неразличимых тел. Нет, осе не угнаться за жужжалами, а те, будто сознавая свою неуязвимость, реют почти над самой охотницей, присевшей на землю. И так несколько раз. Мне кажется, что оса и мухи просто играют от избытка здоровья и сил.
Солнце жарко печет, мухи-жужжалы с еще большим упоением предаются воздушным танцам, и тонкое пение их крыльев раздается со всех сторон.
Я не огорчаюсь неудачам. Вот спадет жара, тогда ловкости у мух станет меньше. Да и совестно мешать им резвиться, наслаждаться сладким нектаром и заодно опылять солянку с крошечными цветками.
Я невольно задержался возле ручья Чингильсу. Еще бы! С травинки на травинку, слегка шурша крыльями, переползал большой грузный шмель. Его черную грудь украшала желто-охристая перевязь, желтым было и основание брюшка, затем посередине располагался широкий черный ремень и за ним ярко-белый кончик брюшка. Узнать шмеля было нетрудно: он принадлежал к одному из широко распространенных видов и назывался Бомбус террестикус.
Но где это видано, чтобы этот неутомимый труженик, вечно жужжащий крыльями, путешествовал по земле! Впрочем, шмель иногда взбирался на короткие травинки и, пытаясь лететь с их вершинок, перескакивал на другие растения. Вскоре он попал на одиночное растение шандры, на котором еще чудом уцелело с десяток скромных светлых цветков, и старательно начал их обследовать, запуская в кладовую нектара свой длинный хоботок.
Я заинтересовался странным поведением этого неутомимого труженика. Оказывается, он давно и очень сильно истрепал крылья, износил мохнатую шубку, постарел, но все еще цеплялся за жизнь и трудился, с одной стороны, собирая для семьи цветень и нектар, с другой — опыляя растения. Ему с такими крыльями уже нельзя было, как прежде, ловко перелетать с растения на растение, и вот он, по существу калека, истощенный, близкий к концу своего существования, изловчился, примерился, стал больше ползать по земле, перекочевывая с места на место.