Страница 25 из 32
По сравнению с предыдущим БПМ, переживания этой группы образов утрачивают чувство безвыходности. На стадии БПМ-3 ситуация уже не кажется абсолютно безнадежной, а человек не столь беспомощен. Он принимает активное участие в происходящем и чувствует, что страдание имеет определенную направленность и цель. «В религиозном смысле ситуация будет больше напоминать чистилище, чем ад. К тому же роль индивида здесь не сводится исключительно к страданиям беспомощной жертвы. Он – активный наблюдатель и способен одновременно отождествлять себя с той и с другой стороной до такой степени, что иногда трудно бывает понять, агрессор он или жертва. В то время как безвыходная ситуация предполагает только страдания, опыт борьбы смерти-возрождения представляет собой границу между агонией и экстазом, иногда слияние того и другого. Вероятно, можно определить этот тип переживаний как „вулканический экстаз“, по контрасту с „океаническим экстазом“ космического единства»[110].
По мере приближения переживания БПМ-3 к завершению, доминирующей становится атмосфера неистовой страсти и рвущейся на волю энергии. В воображении проносятся волнующие картины, вызывающие «прилив адреналина в крови», – различного рода единоборства, развлечения в парках аттракционов, автомобильные гонки, прыжки с «тарзанкой», опасные цирковые номера и акробатические прыжки в воду с трамплина.
На этой стадии эксперимента испытуемый встречается с архетипическими фигурами богов, полубогов и легендарных героев, представляющих смерть и возрождение. Гроф пишет об образах Иисуса, его мук и поругания, об образах Крестного пути, распятия или даже полном отождествлении с его страданиями. Независимо от того, был испытуемый предварительно знаком с соответствующими мифами, он может переживать сюжеты смерти и воскрешения египетского бога Осириса, либо смерти и возрождения греческих богов Диониса, Аттиса или Адониса, либо сцены похищения Персефоны и спуск в преисподнюю. «В этот момент нам оказываются доступными три роли, – пишет Гроф. – Помимо того, чтобы быть простыми наблюдателями происходящего, мы также можем отождествляться как с жертвой, так и с агрессором. И это оказывается настолько убедительным, что трудно различать и разделять эти роли. К тому же, тогда как положение безысходности заключает в себе сущие муки, переживание борьбы смерти и возрождения представляет собою грань между мучительной болью и исступлением или смешение обоих. Кажется, вполне уместно говорить об этом типе переживания как о Дионисийском, или вулканическом экстазе, в противопоставление Аполлоновскому, или океаническому экстазу, космического единения, связанному с первой перинатальной матрицей»[111].
Образы, описываемые С. Грофом, в связи с третьим этапом рождения, в значительной мере совпадают с культурными феноменами классического периода Древнегреческой Античности, который описывается 2-D ППМ. На смену одномерной морфологии социально-культурных форм архаики приходит ярко выраженная двумерная. Одномерный эпос, который характеризовал этап 1-D ППМ, сменяется трагедией, построенной на бинарных оппозициях. Патроном театра становится Дионис – бог, двоичный во всех своих проявлениях и ипостасях.
Описание, которое приводит Гроф для человека-наблюдателя, способного отождествлять себя то с жертвой, то с агрессором, соответствует новому качеству человека: носитель двумерной ППМ, преодолевает нарциссизм одномерной стадии и начинает воспринимать «другого», как равного себе. Следствием становится появление рефлексии и диалога. А в целом, эта ситуация с наблюдением за происходящем со стороны, при отождествлении с протагонистом, описывается главным законом трагедии, в том виде, как его сформулировал Л. С. Выготский. Но, в любом случае, трагедия вырастает из мистерии, которая является развитой формой ритуала смерти-возрождения.
В итоге мы можем вновь констатировать убедительное совпадение образов для БПМ-3 и 2-D ППМ.
Четвертый этап. Четвертая перинатальная матрица (БПМ-4) связана с заключительной клинической стадией родов – с непосредственным появлением новорожденного на свет. Процесс рождения подходит к концу и продвижение плода по родовому каналу достигает кульминации. За пиком боли, напряжения и возбуждения наступает облегчение и релаксация. Тьма сменяется светом. Обрезание пуповины разрывает телесную связь с матерью, и теперь плод, ставший новорожденным, начинает биологически независимую жизнь. Гроф описывает образы, связанные с БПМ-4, следующим образом: «Символическим выражением последней стадии родов является опыт смерти-возрождения; в нем представлено окончание и разрешение борьбы смерти-возрождения. Парадоксально, что, находясь буквально на пороге освобождения, индивид ощущает приближение катастрофы огромного размаха. За опытом полной аннигиляции и „прямого попадания на самое дно космоса“ немедленно следует видение ослепительного белого или золотого света сверхъестественной яркости и красоты. Его можно сопоставить с изумительными явлениями архетипических божественных существ, с радугой или с замысловатым узором павлиньего хвоста. В этом случае также могут возникать видения пробуждения природы весной, освежающего действия грозы или бури. Человек испытывает глубокое чувство духовного освобождения, спасения и искупления грехов. Он как правило чувствует себя свободным от тревоги, депрессии и вины, испытывает очищение и необремененность. Это сопровождается потоком положительных эмоций в отношении самого себя, других или существования вообще. Мир кажется прекрасным и безопасным местом, а интерес к жизни отчетливо возрастает»[112].
В другой работе Гроф описывает образы, связанные с БПМ-4 следующим образом: «Едва мы пережили то, что казалось подобным опыту полного апокалиптического уничтожения всего и вся, как уже через считанные секунды на нас нисходит благословение изумительных проявлений в великолепии всех цветов радуги: переливчатых узоров, небесных сфер и видений архетипических существ, омываемых божественным светом. Часто это бывает впечатляющая встреча с архетипической Великой богиней-матерью либо в ее универсальном виде, либо в одном из культурных вариантов ее образа. Вслед за опытом духовно-душевной смерти и возрождения мы ощущаем себя искупленными и благословленными, переживаем исступленный восторг, нас наполняет чувство восстановления нашей божественной природы и положения во вселенной. Нас охватывает волна положительных эмоций по отношению к себе, к другим людям, к природе, ко всему сущему вообще»[113].
Человек-носитель трехмерной ППМ, является наиболее развитым в личностном отношении. Дальнейшее движение по наращиванию уровней абстракции сознания невозможно, поскольку квазипространственная конструкция элементарных структур сознания достигает своего трехмерного максимума. Для этого уровня правомерно говорить о завершении рождения человека как личности. Границы пространства распахиваются на полную широту. Мир, несмотря на существующие в нем противоречия, осознается как единство, в котором царит гармония. Торжество этого момента вполне созвучно образам, описываемых С. Грофом, применительно к стадии БМП-4, завершающей биологическое рождение человека.
Подводя итог сравнительному анализу перинатальных матриц С. Грофа и парадигмального цикла, можно констатировать следующее. Образы, ассоциируемые с перинатальными матрицами, четко соответствуют различным периодам личностного развития, которые описываются соответствующими ППМ. Образы, связанные с БМП-I берутся из опыта периода, описываемого 0-D ППМ, БМП-II – из опыта периода 1-D ППМ, БМП-III – 2-D ППМ и БМП-IV – 3-D ППМ, соответственно. Это обнаруживает качественное единство соответствующих БМП и ППМ. Не случайно Гроф подчеркивал, что перинатальные матрицы представляют собой центры сборки эмоций, которые будут свойственны для человека на протяжении дальнейшей жизни. Кроме того, в пре-перинатальной и трансперсональной психологии БПМ иногда рассматриваются как теоретические модели, описывающие развитие сознания до рождения.
110
Там же. – С. 137.
111
Гроф С. Психология будущего… – С. 76.
112
Гроф С. За пределами мозга… – С. 141.
113
Гроф С. Психология будущего… – С. 80.